Журнал "Наше Наследие" - Культура, История, Искусство
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   

Редакционный портфель В.Я. Курбатов. Петербург. Художественно-исторический очерк и обзор художественного богатства столицы

В.Я. Курбатов. Петербург | От редакции | Оглавление | 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 | Примечания | Фотоматериалы


НАЧАЛО УПАДКА.

 

На первый взгляд странно, конечно, что после исключительной плеяды гениев Россия не имела выдающихся зодчих. Однако, причины падения зодчества лежат, в значительной мере, вне его самого, так как эта отрасль искусства более, чем какая-либо другая, зависит от общего состояния культуры. Наступало новое время, на смену аристократов - покровителей искусства - двигалась буржуазная толпа, сметая красоту и заменяя ее красивостью.

В России буржуазное влияние сказалось бы, может быть, позже, чем в остальной Европе, если бы влияние Запада после освободительной войны не было разнесено по стране войсками, вернувшимися из похода. При Петре, Елизавете и Екатерине русские лишь учились у Запада, а сами заставляли иностранцев приспосабливаться к условиям страны и подчиняться исконным ее идеалам.

Растрелли младший был воспитан в России и хорошо использовал приемы московского и ярославского зодчества. Камерон и Гваренги только в России могли развить до предела те замыслы, что принесли с Запада.

Наоборот, после освободительной войны началось откровенное подражание Западу и почти преклонение перед ним. Поход в Европу показал превосходство культуры, и не единичные богачи, как раньше, но офицерство целой армии увидали заграничную культуру и спешили ухватить внешний лоск, как наиболее доступное.

Если во многом, даже почти во всем, Европа стояла выше России, то западное зодчество клонилось к упадку еще тогда, когда русское поднималось к высшему совершенству. В одной только Англии умение красиво строить, как и умение рационально строить, не упало в течении XIX века. Но это объясняется тем, что с половины XVIII века английское зодчество склонилось к идеям классицизма и не отступало от них. Да и кроме того, этой стране не пришлось испытать бурь и переворотов, которые потрясли континент. На фоне спокойной жизни спокойно развивались архитектурные формы. Не было особенно ярких произведений, не было сделано чего-либо грандиозного (кроме ливерпульского St. Georges Hall), но не было и тех неисполнимых проектов, которые лишили французских зодчих прежнего знания каменного дела.

Однако, Англия не могла оказать оздоравливающего влияния на континент, так как о ней на континенте забыли и вспомнили об английском искусстве лишь в конце XIX века.

Ни одна страна не опубликовала так много поэтичных проектов, как Франция в конце XVIII и начале XIX века, но зато красивых зданий там было возведено очень мало. Со времен готических соборов, выраставших в течение веков, французские мастера учились на постройках. В XVII и XVIII веке они не отказывались от теорий, но, сроднившись с жизнью каменных масс, умели находить незначительные отступления от совершенных пропорций, придающие французским постройкам необычайную прелесть. Археологическое течение ложноклассицизма стерло эту характерную особенность. Поэтичные ошибки против теории зодчества и перспективы, придающие такую непосредственность фантазиям Г. Робера, сменились холодной рассудочностью у Пэрсье и Фонтэна, придворных зодчих Наполеона. Античные детали, когда-то живые в своем отклонении от безукоризненности, были умерщвлены математической точностью исполнения. В архитектуре Пэрсье и Фонтэн не гнушались откровенного подражания и почти копирования (парижская арка Карусели). Правда, произведения этих зодчих пленяют невероятным совершенством исполнения, гармонирующим с необычайно строгим орнаментом. Но и то, и другое было мыслимо при жизни последнего римлянина - Наполеона. Рухнул он, и исчезла последняя аристократическая мысль. Для господствующей буржуазии строгость и совершенство стиля были непонятны, и она отказалась от наполеоновского искусства, а то в свою очередь еще в самом начале века разорвало связь с великим искусством предыдущих эпох. Жизненное развитие форм было нарушено, нужно было или изобретать, или заимствовать. Однако, заимствовали не у совершенства античного искусства, а у более эффектных, но совсем не понимаемых эпох Ренессанса и барокко.

Германия и в XVIII веке имела несколько строительных школ, в ней влияние ложноклассицизма сказалось еще гибельнее, чем во Франции. Единственное крупное явление Германии - Шинкель, достигший некоторой мощности в здании Берлинской Гауптвахты и единства эффекта в здании Старого Берлинского Музея. Однако, настоящего героического подъема в Германии не было, и тот же Шинкель в потсдамской церкви Св. Николая и отчасти при сооружении берлинского театра склоняется к буржуазной утилитарности и мелочности.

Еще скучнее и теоретичнее мюнхенский архитектор Кленце, работавший в Петербурге (см. ниже).

Италия еще в XVIII веке быстро клонилась к упадку, во второй половине века строили мало и только Наполеонова эпоха вызвала последние вспышки зодчества. И то самое значительное сооружение Рима (террасы Монте Пинчо) было возведено французом, да и итальянские зодчие в большинстве оказались под влиянием французских академиков. Только туринская церковь Гран Мадре де Дио, подражание Пантеону, и эффектное Кампо-Санто Вероны достойны былого художественного величия страны. Эти вспышки ничего не спасли. Италия начала стремительно падать в бездну безвкусия, от которого и до сих пор не может избавиться.

Произведения русских гениальных зодчих начала XIX века могли бы оздоровить искусство Европы, но о них, во-первых, никто не знал, а во вторых - русское общество, подражая Западу в остальном, считало нужным подражать и в архитектуре. Оно призывало второстепенных мастеров и поручало им лучшие постройки столицы в то время, когда работал еще сам Росси. Мало того, молодые зодчие во время командировок подчинялись влиянию Запада и быстро забывали о том, чему могли бы научиться на Руси, и отучались смотреть на то, чему следовало учиться на Западе.

Плохую услугу развитию архитектуры оказало и удешевление способов воспроизведения, особенно, только что изобретенная литография.

Еще в XVIII веке гравюры в книгах начали приобретать полуремесленный вид, литография же, лишенная силы и точности, давала приблизительные изображения. Это отучало от правильного понимания формы и вело к той стушеванности и бессилию, которыми отличаются работы начала XIX века. Еще вреднее казалось массовое появление изображений готических, ренессансных и барочных зданий. Смысл всех этих стилей оставался недоступным рисовальщикам; формы искажались. Этим искаженным формам подражали и, понятно, утрачивали всякое чутье стиля.

После той небывалой высоты, до которой было доведено зодчество трудами Камерона, Гваренги, Воронихина, Захарова и Росси, началось и не могло не начаться падение. Искусство вообще, а зодчество в частности, не может существовать само по себе, но тесно слито с окружающей действительностью. Подъем зодчества был обусловлен тем духовным подъемом, который создала деятельность Петра. Этот подъем умело использовала Екатерина II, и благодаря личной склонности ее к архитектуре была подготовлена самая блестящая строительная эпоха.

Многовековое строительство Московской Руси подготовило исключительные таланты Баженова, Казакова, Воронихина и Захарова. И не только личная склонность Императрицы к архитектуре, склонность в значительной степени теоретическая, обусловила возможность расцвета и вызов Камерона и Гваренги, но многое было подготовлено уже в эпоху барокко. В то время, как Петербург создавал вершины нового зодчества, начинался разрыв столицы от провинции48. И в то же время во всем европейском искусстве подготавливался разрыв его с окружающей жизнью. Вместо естественного изменения строительных и орнаментальных форм начинали искусственно изменять их, подгоняя под образцы прежних эпох. Строго говоря, уже произведения Томона носят в себе зародыши упадка, фактически они остаются превосходными, так как и пропорции и детали их органически выливаются из основной строительной задачи. Зародыш упадка заключается в идее постройки, т.е. в стремлении при постройке Биржи подражать храмам Пестума. К счастью, подражание не было доведено до конца, так как теория влекла Томона к подражанию, а эпоха и талант к самостоятельности.

Стоило на время ослабнуть требованиям заказчиков или выдвинуться второстепенным мастерам - теория начинала брать верх над естественным развитием искусства. Первые признаки этого видны в произведениях Стасова (глубокие ниши зданий) и в произведениях московского архитектора Жилярди. (Изумительные по грандиозности эффекта сооружения Кузьминок на самом деле всего только декорации). Характерным образцом такого упадочного стиля является Единоверческая церковь на Николаевской, построенная Абрамом Мельниковым (1784–1854 г<оды>). На первый взгляд она симпатична сравнительною простотою замысла, но колоннады второго этажа не имеют ни конструктивного, ни утилитарного значения. Они нагромождены в надежде несколько оживить здание и приблизить его к полуфантастическим проектам академистов начала века. Внутри впечатление величественнее и ротонда в барабане купола до известной степени рациональна, так как за ней помещается церковный предел. Неисполненные проекты Мельникова представляют еще более сложные нагромождения колоннад, в которых чувствуется замена вдохновения усложнением плана и умножением деталей. Курьезная Единоверческая церковь на Волковом кладбище в ложно-русско-готическом стиле, построенная Мельниковым, является отзвуком московских построек Казакова, но гораздо скучнее их. Частные дома Мельникова не лишены благородства, и один из них, дом Энгельгардта (С<анкт->п<етер>б<ургский> Учетный банк) на Невском, довольно эффектен при отсутствии выдающихся портиков (он переделан в конце XIX века). Тем же Мельниковым было построено бывшее здание Училища Правоведения - здание скучноватое, но довольно величественное.

Сравнение проектов Мельникова с произведениями Росси или Казакова лишний раз показывает, что усложнение деталей и пестрота рисунка не спасают неудачной постройки. Между тем для буржуазной публики эта истина недоступна. Вместо серьезного требуется веселенькое. Классические детали кажутся скучными. Требуются замены их более разнообразными, и мало-помалу доходят до сплошной пестроты фасада, лишая его в то же время признаков архитектурности.



В.Я. Курбатов. Петербург | От редакции | Оглавление | 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 | Примечания | Фотоматериалы

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru