Анна Чудецкая

 

Рыцарь графического образа

 

Идея подробного описания наследия П.Д.Эттингера возникла, как одна из тем научного изучения, довольно давно, когда не было известного ныне Музея личных коллекций, а только отдел личных коллекций в ГМИИ им.А.С.Пушкина. Весьма обширное по числу произведений — около 12 тысяч наименований — и разнообразное по тематике, неоднородное по художественному качеству вещей, собрание Эттингера поступило в ГМИИ еще в 1948 году, сразу после смерти собирателя, не имеющего наследников, и было распределено по разным отделам музея¹. Наряду с коллекцией, в ГМИИ, в отделе рукописей, хранится огромный архив Эттингера: число писем превышает 10 000 единиц, среди его корреспондентов — художники, историки искусства, деятели культуры, коллекционеры, библиофилы, издательские работники, русские и иностранные. Не однажды архив Эттингера привлекал исследователей, изучающих того или иного знаменитого корреспондента Эттингера. В первую очередь назовем вышедшую в 1989 году книгу «П.Д.Эттингер. Статьи. Из переписки. Воспоминания современников», составители А.А.Демская и Н.Ю.Семенова. Кроме того, особый интерес вызвала переписка Эттингера с Р.М.Рильке², с М.З.Шагалом³, с И.И.Нивинским⁴. В этой связи следует сказать и о многолетней переписке с замечательным художником-графиком, Дмитрием Исидоровичем Митрохиным, которая длилась на протяжении сорока лет, в течение которых были написаны сотни писем⁵. Упомянем И.Э.Грабаря, который не раз привлекал Павла Давыдовича к сотрудничеству и с которым Эттингер находился в переписке в течение длительного времени⁶. Это далеко не полный список всех публикаций писем из фонда Эттингера, находящихся ОР ГМИИ, и представляется, что этот фонд еще не раз привлечет внимание исследователей. Целью же нашей работы было проследить эволюцию вкусов коллекционера, обозначить этапы и определить пути формирования коллекции, и, в конце концов, выявить его отношение к пластическим искусствам — иными словами, с возможной полнотой воссоздать образ собирателя графики.

 

* * *

Павел Давыдович Эттингер (1866–1948), художественный критик, коллекционер, заметная фигура художественной жизни Москвы первой половины ХХ века, прожил долгую жизнь, не очень богатую внешними событиями, но поражающую насыщенностью человеческого общения. Это, несомненно, был один из его талантов — умение общаться и поддерживать контакты. Судьба позаботилась о том, чтобы облегчить ему возможность общения: в совершенстве владея немецким, английским, польским, русским языками, он свободно говорил и писал на французском, латышском, чешском. Павел Эттингер родился в польском городе Люблине в 1866 году, и мы вправе предположить, что одиночество сопровождало его все детство и юность. Он везде чувствовал себя иным — старший ребенок в семье, где мать во втором браке и младшие дети были счастливы с человеком, заменившим его отца; еврейский мальчик из Польши в немецкой гимназии-пансионе в крошечном городке Вольфенбюттеле, славящемся великолепной библиотекой; по-европейски одетый юноша невысокого роста, свободно владеющий немецким — в Рижском политехникуме. В 1889 году, в 23 года, Эттингер решает переехать в Москву, получив место в Московско-Рязанском банке, что потребовало от него изучения русского языка и приятия образа жизни, весьма отличного от того, с каким ему приходилось до этого сталкиваться.

Первые годы в Москве, как и в Риге, Эттингер продолжает чувствовать себя европейцем. Мы мало знаем о периоде жизни его в Москве до 1897 года, хотя именно в эти годы у него возникает страсть к коллекционированию. Предметом этого коллекционирования были книги об искусстве, а также полиграфические мелочи: пригласительные билеты, визитки, открытки, репродукции, позже сфера собирательства распространилась на экслибрисы и европейские, в основном польские, плакаты и афиши. Одно из первых свидетельств о его коллекции находим в воспоминаниях Ф.И.Рерберга. Среди событий 1898 года, художник отмечает новое знакомство: «…Эттингер коллекционировал плакаты и афиши. Это был хорошо образованный человек, много читавший, и с определенными взглядами и убеждениями в области живописи. Его коллекция была для меня откровением. Я впервые столкнулся с европейским декоративным искусством».

Итак, к концу 1890-х годов собрание Эттингера уже вполне могло произвести впечатление на популярного в Москве художника, имевшего к тому же частную студию, в которой учились многие одаренные молодые люди. Но двумя годами раньше состоялось еще одно знакомство, которое сыграло чрезвычайно важную роль в жизни собирателя.

В 1896-м или в самом начале 1897 года Эттингер, будучи по материнской линии дальним родственником жены Л.О.Пастернака, пианистки Розалии Исидоровны Кауфман, появляется в их доме и скоро становится своим человеком (и, вполне вероятно, позже Эттингер часто бывал в той несохранившейся части нашего здания Музея личных коллекций, где с лета 1911 года проживало это общительное семейство). Дальняя родственная связь вылилась в тесные дружеские отношения, длившиеся в течение более чем сорока лет⁷. Леонид Осипович Пастернак, замечательный рисовальщик, отец великого русского поэта, в то время — преподаватель Московского училища живописи, ваяния и зодчества, открыл Эттингеру мир современной ему художественной жизни, где собиратель мог стать не только сторонним наблюдателем (каким он был в случае коллекционирования европейских плакатов), но ее участником. Именно Пастернак поддерживал и вдохновлял Эттингера начать деятельность художественного критика. «…Ваши письма чрезвычайно содержательны и читаются с большим интересом. Я был прав, толкая Вас писать художественные рецензии… — Вы обладаете всеми данными к тому. В ваших кратких этих отчетах — столько метко правдивого, а, главное, чутье у Вас настоящее, и к тому главное — не шаблон, а по-новому…»⁸ — пишет Леонид Осипович Эттингеру в 1889 году из Одессы, куда последний присылает свои впечатления о происходящем в Москве. Через Пастернака Эттингер свел знакомство с Александром Бенуа и художниками круга «Мира искусства», из которых выделял Константина Сомова и хлопотал о покупке афиш его работы. «Ваше любезное сообщение о печатающихся эрмитажных афишах г.Сомова в довольно сильной степени возбудило мой художественный аппетит»⁹.

Эттингер также был обязан Пастернаку и знакомством с немецким поэтом Р.М.Рильке: по рекомендации Леонида Осиповича Эттингер посетил Рильке в гостинице в мае 1900 года, во время краткого визита поэта в Москву. Эттингер вызвался снабжать Рильке «всевозможными статьями, репродукциями и иными материалами, что было им встречено с благодарностью и легло в основу переписки»¹⁰. Благодаря этому знакомству Эттингер смог завязать полезные ему связи с немецкими издателями, а в его коллекции появились образцы европейской гравюры и экслибриса (в том числе офорт Генриха Фогелера)¹¹.

С 1903 года Эттингер начинает работать как художественный критик, помещая рецензии на художественные выставки в газете «Московские ведомости», часто — под псевдонимом «Любитель». Буквально за два года значительно расширяется география журналов и газет, в которых печатается Эттингер: в 1905 году это и знаменитый петербургский журнал «Мир искусства», и лондонский «Studio», позже — мюнхенский журнал «Die Kunst». С 1905 года он начинает свое многолетнее сотрудничество с издателями многотомного словаря художников Тимма и Беккера, подготовив для него в общей сложности около 500 биографий художников.

 

* * *

Эттингер не получил специального образования и был — мы бы сказали сейчас — self-made man. Однако в его подписи «Любитель» не было ничего самоуничижительного, слово это не носило тогда презрительного оттенка, который оно приобрело в наши дни, в противопоставлении «любитель — профессионал», а значило — увлеченный, любящий искусство. Более того, Павел Давыдович брался за такие самые трудоемкие части искусствоведческого труда, как составление биографических справок, уточнение дат и подробностей малоизученных и полузабытых художников. Он состоялся как художественный критик, но большей частью его публикации представляли собой сжатые, насыщенные актуальной информацией заметки. Именно об этом особом качестве Эттингера говорил В.Н.Лазарев, выделяя два типа историков искусства — «проблемологи» и «настоящие историки искусства», подчеркивая, что для второй категории «индивидуальное художественное произведение, если только оно совершенное, дороже схемы. Для него проблема рождается из материала, а не материал для проблемы»¹².

 

* * *

Первое десятилетие ХХ века для Эттингера было очень важным, это был период наиболее яркого расцвета его как художественного критика. Он знакомится с М.Добужинским, К.Сомовым, В.Ватагиным, Л.Бакстом, Н.Е.Лансере, К.Ф.Богаевским. Проникнувшись эстетической установкой, близкой к вкусам Л.О.Пастернака, Эттингер становится своего рода «arbitrum elegantum», не стесняясь указывать на недостатки и достоинства работы художников. Любопытно сопоставить — в коллекции Эттингера появляется акварельный пейзаж Константина Богаевского 1908 года, и в письме художника от 5 сентября 1908 года читаем: «Меня чрезвычайно порадовал Ваш снисходительный отзыв о моих акварельных опытах, что же касается моей маленькой любезности, то Вы слишком высоко ее оценили. Относительно моих масляных этюдов Вы правильно сказали — «в них меня мало» — они мне никогда не удаются»¹³.

Конец 1900-х — начало 1920-х годов — наиболее важный период для формирования коллекции Эттингера. Подарки художников и приобретения с выставок Московского товарищества художников создают основу коллекции. Две чудесные акварели подарены Эттингеру Николаем Крымовым. Одна из них «Сенокос» 1911 года сопровождается дарственной надписью «Павлу Давыдовичу от уважающего его Ник.Крымова». Василий Ватагин присылает Эттингеру свои литографии из Берлина и сопровождает их письмом. «Ваш отзыв прибавляет мне градусы к моей работе. Посылая литографии, я боялся, как встретите Вы их. Я вижу указанные Вами недостатки и много других»¹⁴ . Несколько позже Эттингер приобретет у Ватагина несколько гуашей и рисунков из индийской серии 1913–1914 годов¹⁵ — редких для художника насыщенных по цвету натурных зарисовок.

В 1910-е годы Эттингер — один из уважаемых экспертов. В письме ему, например, Н.Сапунова содержится просьба похлопотать о покупке картины, которая ныне хранится в ГТГ: «Предложите Вашему приятелю господину Брокару приобрести с большой уступкой мои цветы — “Пионы”»¹⁶. Речь в письме идет о А.А.Брокаре — старшем сыне основателя парфюмерной фирмы Генриха (Андрея) Афанасьевича Брокара¹⁷.

Когда в возрасте 45 лет в 1911 году Эттингер из уже упомянутого Московско-Рязанского банка, где служил скромным служащим, вышел на пенсию, он наконец смог полностью погрузиться в свою «настоящую» жизнь — художественного критика, коллекционера, деятеля культуры, друга художников. Одно перечисление обществ и союзов, в которых Эттингер принимал непосредственное участие в 1910–1920-е годы, займет немало места. Отметим лишь основные: с 1912 года он член Комитета художественных изданий общины св.Евгении, в 1913-м — избран почетным членом общества друзей Румянцевского музея, членом общества «Свободная эстетика», а после революции его активность нисколько не уменьшается: в 1917 году избран членом Московского товарищества художников, в 1918–1921 годах — состоит специалистом-консультантом Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного комиссариата по просвещению, в 1919-м входил в специальную комиссию Музейного отдела Наркомпросса по проверке собрания С.И.Щукина, участвовал в создании экспозиции I Музея новой западной живописи и т.д. Хочется отметить еще одно качество Эттингера — превыше всего этот человек ценил независимость. Он не раз отказывался от штатной должности, какой бы привлекательной она ни была. Так, даже когда в 1926 году директор Музея изящных искусств Н.И.Романов обратился к Эттингеру как к знатоку графического искусства, предложив занять место заведующего гравюрным кабинетом, — тот отказался, сославшись на «соображения личного характера»¹⁸. Так же легко он отказывался и от престижных предложений издателей, если они его не интересовали: «Я, признаюсь, не могу писать на заказ, а отмеченные художники мне мало что говорят. Признаться, навряд ли вообще есть нужда в монографии Виноградова, да и монография Поленова не очень-то выйдет интересной»¹⁹. Это желание не быть связанным никакими групповыми или же ведомственными интересами, как мы сказали бы сейчас, принципиальная неангажированность — то качество Эттингера, которое не раз отмечали близко знавшие его люди и которое он сам лаконично сформулировал в письме к Митрохину: «Не следует волноваться, раз совесть чиста. Только об этом и должно заботиться. Я по крайней мере всегда лишь забочусь о том, чтобы не краснеть перед самим собой, а остальное приложится»²⁰.

Павел Давыдович не сделал из своей собирательской деятельности коммерческого занятия. Жил он на небольшую пенсию, тратя свои гонорары на расширение коллекции. Проживал он в скромной квартире в Варсонофьевском переулке (до 1918 года), потом — занимая всего одну комнату в коммунальной квартире на Новой Басманной улице, в которой и размещалась вся его коллекция.

 

* * *

На наш взгляд, изучение коллекции П.Д.Эттингера позволяет не только прояснить некоторые частности развития российской, преимущественно московской графики на протяжении первой половины ХХ века, но и выявить специфические черты коллекционирования целой группы собирателей графики, к которой, помимо Эттингера, относились и представляющие разные поколения Степан Петрович Яремич, Георгий Семенович Верейский, Федор Федорович Нотгафт, Эрик Федорович Голлербах, Юлиус Борисович Генц и другие²¹.

По сути, это были люди, для которых искусство представляло значительную часть их жизни; и они сами также были необходимой частью художественной жизни, они составляли ту среду, в которой находили художники отклик и поддержку, в том числе и материальную. Конечно, все они, как и свойственно коллекционерам, были охотниками за антикварными раритетами, тем не менее каждому из них был присущ неподдельный интерес исследовательского толка; многие из них состояли на государственной службе, связанной с их интересами; собирательство их носило в той или иной степени выраженный культуртрегерский оттенок. Не случайно, большая часть этих коллекций вошла потом по воле или по завещанию собирателя в государственные музеи.

Эттингер оказал большое влияние на многих собирателей младшего поколения. Так, по словам И.С.Зильберштейна, Эттингер сыграл значительную роль в формировании его вкусов и отношения к коллекции: «…Среди москвичей… я в первую очередь вспоминаю самым добрым словом Павла Давыдовича Эттингера, искусствоведа и библиографа, статьи и заметки которого с молодых лет мне были известны по журналам “Старые годы”, “Аполлон”, “Среди коллекционеров”… Когда в 1932 году мы готовили том Литературного наследства, посвященного И.В.Гете, П.Д. оказал нам неоценимую помощь в подборе иллюстраций. В такой же степени была весьма полезна его помощь в изданном нами в 1934 году пушкинском томе, в котором поместили свыше трехсот тридцати иллюстраций, и где, в частности, напечатали сообщение Эттингера “Иллюстрированные издания Пушкина за годы революции”. Разница в нашем возрасте составляла сорок лет, и П.Д. относился ко мне и моему собирательству с вниманием любящего дедушки. Именно он окончательно привил мне интерес к рисункам западноевропейских мастеров. П.Д. часто дарил мне зарубежные каталоги распродажи рисунков — он получал их из Парижа, Берлина, Лондона, Вены, Амстердама, Рима…На некоторых их этих каталогов имеются дарственные надписи П.Д. Одна из них была как-бы пророческой; сделана она на великолепно изданном каталоге распродажи в мае 1913 года в Амстердаме тридцати двух рисунков Рембрандта, входивших в состав лондонской коллекции Эзелтена. На обороте каталога надпись: “Передаю в руки И.С.Зильберштейна с пожеланием, чтобы его коллекция приобрела рембрандтовский дух. П.Эттингер. Москва, в мае 1945 г.”»²²

Среди этих коллекционеров Эттингер был, вероятно, самым последовательным и усердным приверженцем идеи фиксации текущего художественного процесса, и в то же время ревностным адептом графического искусства. Чем привлекала его графика? Возможно, самая главная причина таилась в самом его психологическом складе, склонности к камерному, интимному общению с произведением. Именно в гравюре, в печатных техниках, в многодельной работе с материалом виделась Эттингеру единственная возможность находить новое в рамках классической традиции. Помимо этого, в Европе именно печатная графика — литографированные альбомы, портфолио офортов, Livre des artiste — обеспечивала возможность для коллекционера среднего достатка приобщиться к творчеству крупных художников. В Москве, в отличие и от европейских культурных центров, и от Санкт-Петербурга, где художники, близкие к обществу «Мир искусства», программно занимались графикой, как ни странно, не было графической школы. В Училище живописи, ваяния и зодчества печатных техник не преподавали вовсе. Эттингер всемерно способствовал распространению и популяризации в Москве графического искусства. Он был первым, кто чрезвычайно тепло откликнулся и поддерживал в прессе первые опыты Игнатия Нивинского, позже — Владимира Фаворского. В какой-то мере благодаря ему с 1912 года гравюра и офорт экспонировались на выставках Московского товарищества художников на равных правах с живописью в качестве самостоятельного вида искусства. Параллельно с выставками МТХ проводились и выставки графических искусств, среди устроителей которых неизменным оказывался Эттингер.

Во время Первой мировой войны стало популярным устройство аукционов произведений искусства, доход от которых шел в пользу пострадавших в войне, а с 1917 года — на помощь политкаторжанам. В организации этих аукционов, большей частью проходивших в галерее Лемерсье²³, Эттингер принимал горячее участие²⁴. В 1916 году в галерее Лемерсье прошла VII выставка графического искусства, устроителями которой были Эттингер и Нивинский.

Эттингер не только посвящал специальные статьи графикам и отдельным явлениям этого вида искусства, но и вдохновлял художников на работу в различных графических техниках, и всемерно помогал им. В письме Николая Купреянова читаем: «Сколько времени не отвечал на Ваши письма, что стало даже неловко вдруг взять и ответить, но подвернулась возможность… Посылаю Вам “Броневики” и новый мой ex-libris. Кроме этого возьмите себе все, что Вам захочется иметь из тех моих гравюр, что были на выставке²⁵. У меня есть к Вам большая просьба: нельзя ли в Москве как-нибудь достать лаку для офорта. Здесь, в Петрограде, это решительно невозможно. Я очень хочу заняться офортом и даже цинк раздобыл… А лаку нет»²⁶. Можно не сомневаться, что Эттингер нашел способ помочь молодому художнику.

Специфика графических приемов — постоянная тема обсуждения в переписке Эттингера с художниками: «С удовольствием посылаю Вам 4 своих литограф<ских> листа. Помимо обещанной статьи в Studio мне просто приятно, что они будут находиться у Вас.

Два из них — портреты: моей дочери и Э.Ф.Голлербаха. Два других — виды Павловска; один из последних носит название «Павловская шпана»… Все они — автолитографии в полном смысле слова, т.е. не только сделанные мною на камнях, но и печатаны под моим руководством (словом, только станок вертел не я). Сделаны они, как видите, не совсем обычной литографской техникой. В цветной литографии эта манера меня больше удовлетворяет, чем карандаш на корневом камне. <…>» — писал П.Д.Эттингеру В.М.Конашевич²⁷.

Особо следует сказать о взаимоотношениях П.Д.Эттингера и Д.И.Митрохина, которые последний называл «сценарием детектива для библиофилов». Из многолетней переписки художника и любителя графики явствует, что Эттингер планомерно оказывал влияние на Митрохина с целью подвигнуть его к занятиям разными техниками гравюры: «Как хорошо Вы написали о тех изменениях в приемах, которым подвергались нынешние работы графиков. Я — (я совершенно с Вами согласен) — бросаюсь из стороны в сторону в поисках графических систем и методов, которыми мог бы выразиться достаточно ясно и сильно. Отсюда желание видеть как можно больше работ хороших рисовальщиков. Но знаю, что выведет меня из этих поисков и беспокойства только натура, по которой тоскую», — пишет Д.И.Митрохин П.Д.Эттингеру в феврале 1922 года²⁸. И снова Эттингер — Митрохину: «Конечно, Вам следует заняться гравюрой, дающей так много возможностей. Спасибо Вам за Ваш первый opus на меловой бумаге, которая настоящий horreur для ксилографов, мечтающих всегда о японской или о китайской»²⁹.

«Что касается Ваших гравюр, то, по-моему, больше всего граверного в “Мостике”, но вообще Вы еще не нашли себе стиля в этой технике, что и не удивительно. Да и бумага, на которой Вы печатаете, что-то неважная. При ближайшей оказии пришлю Вам немного китайской бумаги, которая у меня оказалась, и вы убедитесь, что для ручных оттисков это очень полезная материя…»³⁰ — обращает Эттингер внимание художника на роль собственно бумаги для печатной графики в августе 1924 года. И достойное внимания мнение собирателя о роли графики: «Спасибо за Ваше письмо с 2 очень милыми гравюрами. Вы делаете успехи и положительно вырабатываете себе собственный стиль в ксилографии. Особенно мне нравятся торговки… Пишу Вам довольно усталый после вернисажа “4 искусств”. В целом довольно сумбурно и общее впечатление — живопись умирает. Я не могу указать ни одной картины, которая мне искренне нравится… В рисунке и гравюре очень много хороших вещей. Эти роды искусства и теперь все же применимы, есть какой-то спрос на них, а потому тут нет застоя» — пишет Эттингер Митрохину в 1927 году³¹.

Период 1910-х — начала 1930-х годов для Эттингера —важнейший этап формирования коллекции, когда в нее поступили наиболее яркие и оригинальные произведения русских художников, за творчеством которых коллекционер пристально и заинтересованно наблюдал. В это время личные пристрастия коллекционера окончательно оформились в цельную систему художественных взглядов. Ориентированный на классические ценности европейского искусства конца XIX — начала XX века, этот взгляд был в достаточной мере консервативен, однако он содержал много разумного и того, что называется «хорошим вкусом». Вспомним слова В.Лазарева, сказанные об Эттингере-критике, но которые также характеризуют его и как коллекционера: «Что подкупает во всех писаниях Павла Давыдовича: 1) блестящее знание материала; 2) тонкий вкус; 3) природное здравомыслие»³².

 

* * *

«Вообще я не принадлежу к типу коллекционеров, которые хотят все иметь, и обладаю терпением выжидать случая, когда желанное попадет в мои руки. Правда, как раз мое собрание книжных знаков в последнее время порядком обогатилось, и я поэтому хочу его привести в надлежащий порядок… Между прочим, я решил в свободный вечер составить список всех художников, рисовавших книжные знаки, что до сих пор никем еще не было сделано, а для справок небесполезно». Эта фраза из письма Эттингера Д.И. Митрохину³³ одно из редких личных признаний коллекционера о своем отношении к собранию , предпочитающего в основном обмениваться деловой информацией.

В ГМИИ им. А.С.Пушкина существовало устойчивое мнение, что способ поступлений в коллекцию Эттингера — это исключительно только дары художников. Это не совсем так, если это утверждение и справедливо, то для последнего периода его собирательства. В 1910–1920-е годы Эттингер довольно активно приобретает работы художников «второго ряда» — и в том числе с выставок. В доме Пастернака Эттингер познакомился со знаменитым русским певцом Л.В.Собиновым, из коллекции которого была приобретена работа Сергея Чехонина «Типы Ростова» 1913 года, которая экспонировалась на выставке «Мира искусства» 1917 года в Петрограде как собственность Собинова. Существует любопытное свидетельство приобретения Эттингером работ Н.Синезубова — следующая надпись на обороте офорта «Очередь» 1919 года: «Дорогой Павел Давыдович! Вот все, что я набрал, больше ничего нет, а печатать будут верно не мои руки. Поэтому драные и грязные листы, за которые я, несмотря на их вид, хочу получить по такой <нрзб.> цене — офорты / девять штук по 250 р. и одна на линолеуме за 100 р. Ваш Н.Синезубов. P.S. Амур, принесший гравюры, уполномачивается вплоть до получения денег, т.к. сам я не могу днем уйти от картины. Н.С. 20 апреля 1922».

Еще один распространенный путь получения произведений в коллекцию — это обмен между коллекционерами и художниками, к которому часто Эттингер прибегал. В воспоминаниях Домогацкого сохранилась запись рассказа Эттингера о появлении у него в коллекции акварели Владимира Лебедева «Сидящая обнаженная» 1927 года. Эттингер давно мечтал иметь одну из знаменитых черных акварелей Лебедева. Однако «В.В.Лебедев был крайне упорен и вполне разумно не сдавался: с одной стороны, не желая дарить что-то плохое, с другой, жалея дать что-то хорошее… Лебедев тоже был собирателем… в том числе каталогов выставок Ренуара. Эттингер был счастливым обладателем одного из каталогов, которого Лебедев не имел в силу его чрезвычайной редкости… Они обменялись, и в результате за стеклом у книжного шкафа появилась большая, в пол-листа, акварель обнаженной натурщицы, причем, сколько мне помнится, очень хорошая»³⁴.

Но параллельно с тем, что основными сферами собирательства стали для Эттингера оригинальная графика и рисунок, он по-прежнему не оставляет свое давнее увлечение — коллекционирование экслибрисов. Причем появление многих собиратель сам инспирирует — он и сам заказывает экслибрисы художникам, и привлекает новых заказчиков, и рассылает их для отзыва своим коллегам. Одно из подтверждений такого рода активности — отзыв Митрохина об экслибрисе Эттингера, выполненном в 1921 году В.В.Фаворским в технике ксилографии: ««Мне очень нравится сделанный для Вас exlibris Фаворского³⁵: очень милый, остроумный и хорошо вырезанный»³⁶.

Последний этап собирательской деятельности Эттингера не столь впечатляющ по сравнению с предшествующим. Причины этого имеют и объективный, и субъективный характер. К первым относится то, что изобразительное искусство становилось все более политически ангажированным, хоть и графику в меньшей степени коснулся этот процесс, но и здесь художественное качество значительно снизилось. Эттингер, со своим стремлением к независимости суждений и ориентацией на европейскую классику, постепенно становился анахронизмом. Иногда эти тщательно скрываемые негативные чувства прорываются у Эттингера; например, в письме Пастернаку от 14 июля 1935 года о выставке к 70-летию Серова находим многозначительное замечание: «Эти выставки импонируют по сравнению с настоящим». К причинам субъективным следует отнести то, что Эттингеру уже немало лет, он становится все более ограничен в средствах.

Эттингер по-прежнему собирает экслибрисы, но уже старается приобрести то, что было сделано в предшествующие десятилетия. Из письма Голлербаха Эттингеру³⁷ от 14 декабря 1931 года узнаем, что последний стал обладателем редкого экслибриса Диего де Риверы, сделанного для Максимилиана Волошина в 1914 году. Эттингер продолжает собирать печатную графику, в том числе и произведения хороших художников, но среднего художественного качества. Таковы, например, работы Анны Ивановны Самойловских «Натюрморт с игрушками» 1946 года, цветная и черно-белая литография.

Но тем не менее интересные поступления в его коллекцию в эти десятилетия также имеются. Это рисунки художников группы «13», интерес к которым возникает у собирателя благодаря дружбе с Николаем Васильевичем Кузьминым и Татьяной Алексеевной Мавриной. Так, на обороте рисунка А.Дарана надпись гласит «Подарен мне Н.Кузьминым». Любопытный набросок 1919–1920 годов А.Осмеркина под названием «Кубизм с жены Екатерины Тимофеевны», подаренный художником в 1942 году. Интересным и важным пополнением коллекции служат около десятка небольших ранних рисунков и пастелей Михаила Ларионова начала 1900-х годов, полученных от Л.Ф.Жегина, как свидетельствует надпись на обороте, в 1942 году³⁸.

Если Эттингер что-либо покупает в эти годы, то делает он это исключительно с целью поддержать материально близкого ему по творческим устремлениям художника. Существует несколько имен, которые на протяжении нескольких десятилетий были «героями» Эттингера: это Игнатий Нивинский, Николай Купреянов, Михаил Пырин, Николай Синезубов, Екатерина Гольдингер, Вениамин Эйгес.

Особенно теплые отношения связывали его с Михаилом Семеновичем Пыриным. Скажем несколько слов о биографии этого малоизвестного, но лиричного и очень профессионального живописца. В 1907 году начинается знакомство Эттингера с М.С.Пыриным. Ученик Л.О.Пастернака и В.А.Серова по МУЖВЗ, член СРХ и МТХ, чья картина «В гости» (1899) еще в 1900 году была приобретена Третьяковым, М.Пырин покинул Москву в феврале 1918 года. Невозможность зарабатывать на жизнь заставила его переехать на родину родителей в деревню Ченцово Даниловского уезда Ярославской области. В начале 1920-х годов художник изредка бывает в Москве, участвует в выставках, но с конца 1920-х его имя исчезает со страниц выставочных каталогов. Только в 1927 году его работы были показаны на выставке Общества художников-реалистов. В 1932 году Пырин постепенно возвращается к занятиям искусством: преподает рисунок на рабфаке под Ярославлем, а в 1934 году переезжает в Иваново. Эттингер, начавший переписываться с ним в 1907 году, был практически единственным, кто поддерживал художника в этот период. В архиве Эттингера сохранилось 162 письма, а в его коллекции находятся 8 живописных и графических работ Пырина.

В послевоенные годы Эттингер все более погружается в общественную деятельность — встречи с художниками, однодневные показы работ в МОСХе. Он жалуется Митрохину: «… работаю теперь совсем мало мало»³⁹. В эти годы Эттингер усиленно собирает иконографию художников, писателей и т.д.⁴⁰

«Копаюсь и я немало, и в общем содержание в некотором порядке своего коллекционерского хозяйства отнимает очень много времени. Я даже сам себя неоднократно спрашиваю, для кого я это все делаю, когда мне самому ведь уж очень недолго придется всем этим пользоваться… портретов знаменитых людей все прибывает…» — пишет Эттингер В.В.Воинову в письме от 3 ноября 1945 года. «Для кого я все это делаю?» — вопрос, на который разными словами, но по сути одинаково отвечают многие, знавшие Эттингера, но лучше всех, на наш взгляд, сформулировал ответ Домогацкий. «Он <Эттингер> был очень честен, причем честность эту надо понимать в особом смысле — это была бескорыстная честность, его дело было — фиксировать события, а уж скажут ему за это спасибо или нет, его не интересовало»⁴¹.

Для понимания отношения Эттингера к искусству необходимо учесть его удивительное единомыслие в этом вопросе с Георгием Семеновичем Верейским. Верейский и Эттингер познакомились еще в середине 1910-х годов, а со второй половины 1930-х годов началась их активная переписка. Их связывала любовь к графике, искусству которой посвятил свое творчество художник, бывший также опытным музееведом и историком искусства. С 1918 по 1930 год Верейский работал в Эрмитаже, был заведующим отделением гравюр. Статья Эттингера об офортах Верейского в связи с выставкой художника в Москве была опубликована в сентябрьском номере журнала «Творчества» за 1939 год. Верейский Эттингеру 4 октября 1937 года — «У меня всегда с собой ряд гравюр и литографий, или же просто репродукций, на которых я поучаюсь. И теперь я часто в свободные минуты наслаждаюсь содержанием этой моей папки. У меня есть с собой офорты Коро, Йонкинда, Мане и Гойи. Это достаточно для того, чтобы каждый раз испытывать огромный подъем и получить массу пользы. Великие мастера неисчерпаемы, и их можно смотреть бесконечно, находя в одних и тех же работах все новые ценности и еще не изученные подробности! Вы это хорошо знаете»⁴².

Г.С.Верейскому предстояло первым из окружения Эттингера узнать о его кончине: «Мне с тех пор, как мы виделись, не пришлось больше быть в Москве. Я, помнится, был у Вас в понедельник и говорил Вам о том, что накануне рисовал у Чаушанских Павла Давыдовича. Это была наша с ним последняя встреча, ибо в среду на той же неделе, прийдя к нему, чтобы проститься, я был поражен известием о его неожиданной смерти за полчаса до этого. Мне так странно будет приехать в Москву и знать, что там нет этого замечательного человека, побывать у которого я всегда считал своим долгом»⁴³.

Известно, что Павел Давыдович скоропостижно скончался в метро, на станции «Красные ворота». Но в среде старой московской интеллигенции бытует более подробная история: Эттингер де ехал в вагоне поезда в час пик, было очень душно, и у него случился удар. Но так как было очень много народу, он не упал, и, умерев, так и остался стоя ехать до следующей остановки… Вероятно, это легенда, но в которой отразились наиболее яркие черты этой личности — желание раствориться в общественных интересах, служить кому-то поддержкой, хлопотать и устраивать дела художников, заменивших и семью, и детей, и внуков этому человеку небольшого роста, нашедшему свое призвание в несении ему одному понятной миссии поддержки графического искусства в отдельно взятой стране…

 

* * *

«… Я по преимуществу человек эпистолярный и в сущности Je manque mon époque, ибо должен был родиться в 18 веке. В жизни своей я написал, верно, с миллион писем, и если из них отобрать десятка два, то это окажется лучшим, что мной было написано вообще…»⁴⁴ — написал Эттингер в письме к А.А.Сидорову в 1948 году, как бы подводя итог своей долгой жизни. Но сейчас, оценивая то, что было сделано собирателем, мы скажем, что, возможно, он, одним из первых оценивший важность актуальной и профессионально отобранной информации, а также ищущий возможность быстро ориентироваться в накопившейся «базе данных», был более человеком второй половины ХХ столетия. Но и в своем времени Эттингеру не пришлось проявить себя в полной мере.

Трудность данной работы для меня была связана не с недостатком материала, как это обычно бывает, но с избытком его, и его имя, помимо благодарностей в воспоминаниях художников, встречалось мне с связи с самыми разными обстоятельствами. То его упомянет Харджиев, в связи с перепиской с Казимиром Малевичем на польском языке, назвав «сумашедшим стариком». Или мне попадет в руки публикация доноса Бонч-Бруевича 1937 года, о том, как во время посещения литературного музея некто Эттингер пытался заговорить с представителями латышской делегации писателей, но был отсечен и выдворен… Или встретится в дневниковых записях Татьяны Мавриной 1942 года, которая с озорством наблюдала, как не подозревающий подвоха голодный Павел Давыдович ел в ее доме котлеты из кошатины... По мере углубления в материал коллекции и воспоминаний об этом человеке, мне никак не удавалось освободиться от чувства, что какая-то важная психологическая особенность собирателя ускользает от меня. Он, несомненно, был чудаком, человеком, играющим свою игру по своим правилам, не сообразуясь ни с модой, ни с обстоятельствами.

Он был ревностным защитником культурных традиций и служил своим эстетическим идеалам, не замечая, как они постепенно утрачивали свою актуальность. Он мечтал о новом и свежем, но в рамках уже известного и хорошо апробированного, а такого, увы, не бывает. Он интуитивно нащупывал некий «третий» путь, некую область между искусством традиционным и авангардным, часто отдавая предпочтение странному и маргинальному. Но парадокс заключается в том, что свою абсолютно нереальную задачу он все-таки осуществил. Его коллекция, при пристальном рассмотрении и изучении, позволяет выявить грандиозную по замыслу и, казалось бы, совершенно утопическую собирательскую программу: служить иллюстративным материалом к гипотетическому глобальному каталогу графического искусства, современного собирателю. Скажем больше: Эттингер ощущал себя не только наблюдателем текущих процессов, происходящих в изобразительном искусстве, но и неким соавтором.

Будучи человеком талантливым, обладающим феноменальной памятью и работоспособностью, Эттингер сумел собрать огромную коллекцию русской графики за первую половину XX столетия, которая именно в силу ее разнообразия и широты таит в себе ценные качества — при каждом новом этапе изучения истории отечественной графики, при каждом изменении ракурса, обусловленного временем, в этом фонде привлекают внимание те работы, которые раньше казались маргинальными. Так уже случилось с театральными эскизами костюмов В.Татлина, с ранней гуашью К. Малевича, с акварелями А.Грищенко. Что будет следующим?

 

Примечания

¹ Опись предметов и соответствующие документы поступления хранятся в ОР ГМИИ. При работе с этими документами, музейными книгами поступлений, а также инвентарными книгами, хранящимися в разных отделах, было установлено, что произведения из коллекция Эттингера находятся почти во всех отделах музея, большею частью в отделе графики: оригинальная графика хранится в фонде русского рисунка — более 1500 произведений, печатная: более 4000 работ — в фонде советской гравюры, коллекция экслибрисов Эттингера насчитывает более 3000 книжных знаков. Несколько десятков гравюр из собрания Эттингера хранится в фондах зарубежной графики. Что касается других отделов музея, то около 50 работ хранится в отделе искусства Западной Европы и Америки. Среди этих работ находится бесспорная жемчужина коллекции — пейзаж французского художника Эжена Будена «Пляж в Трувилле» 1871 г. (название собирателя — «Пейзаж. Берег моря») и несколько великолепных русских миниатюр, среди которых выделяется один женский портрет восьмиугольной формы работы Льва Крюкова; 27 произведений, выполненных в технике масляной живописи и пастели хранится в отделе личных коллекций. Кроме того, представление о коллекции Эттингера в ГМИИ пополнилось следующим фактом: в 1934 г. он передал в дар ГМНЗИ свое собрание польского плаката конца XIX — первых десятилетий XX в. (124 ед.хр.), которое потом, в конце сороковых, поступило в ГМИИ и хранится в фонде печатной графики. Несколько произведений живописи и графики из находящегося в отделе личных коллекций собрания И.С.Зильберштейна также происходят из коллекции Эттингера.

² Сохранилось 13 писем Рильке Эттингеру и 11 ответных писем. Впервые обнаруженные К.М.Азадовским, эти письма частично были опубл. им в переводе на рус. яз. в журнале «Вопросы литературы» (1975. №9) и в статье «Из истории русской иллюстрации в Германии: С.В.Малютин в переписке Р.М.Рильке и П.Д.Эттингера» в сб. «Советское искусствознание’19» (М., 1985). Полностью эта переписка была опубликована К.М.Азадовским в книге: Rilke und Russland. Briefe, Erinnerungen, Gedichte / Hrsg.von Konstantin Asadowski. Berlin ; Weimar, 1986. Письма Рильке впервые в оригинале на нем. яз. были воспроизведены в 5-м вып. «Сообщений ГМИИ им.А.С.Пушкина» (М., 1975. Публикация А.Михайлова).

³ Переписка М.З.Шагала с Эттингером началась в 1920 г., регулярно велась до 1937 г. и вновь возобновилась после окончания войны. В ОР ГМИИ хранится 25 писем художника, впервые подробно прокомментированных А.С.Шатских в 6-м вып. «Сообщений ГМИИ им.А.С.Пушкина» (М., 1980).

⁴ Письма И.И.Нивинского впервые были частично опубл. К.В.Безменовой в книге: И.И.Нивинский. Выставка к столетию со дня рождения. 1880–1933. Каталог. М., 1981.

⁵ Частично были опубл. в: Книга о Митрохине. Л.: Художник РСФСР, 1986 (далее — Книга о Митрохине).

⁶ Большинство писем Грабаря к Эттингеру были впервые опубликованы в трехтомном издании писем И.Э.Грабаря под ред. Л.В.Андреевой, Н.А.Евсиной и Т.П.Каждан «Игорь Грабарь» (М.: Наука, 1977–1984).

⁷ В ОР ГМИИ, в архиве Эттингера, хранится 255 писем Л.О.Пастернака, а также 7 писем Б.Л.Пастернака.

⁸ Письмо Л.О.Пастернака П.Д.Эттингеру от 29 июня 1899 г., Одесса (ОР ГМИИ. Ф.29. Оп.III. Ед.3428).

⁹ Письмо П.Д.Эттингера А.Н.Бенуа от 10 января 1900 г. См. также письмо А.Н.Бенуа П.Д.Эттингеру от 7 января 1900 г., Петербург (ОР ГМИИ. Ф.29. Оп.III. Ед.288).

¹⁰ Ettinger P.D. Erinnerungen an R.M.Rilke / Prager Presse. 1932, 7 August. N. 215. S.10. Цит. по: П.Д.Эттингер. Статьи. Из переписки. Воспоминания современников / Сост. А.А.Демская и Н.Ю.Семенова. М.: Советский художник, 1989. С.68 (далее — Эттингер, с указанием страницы). Переписка Эттингера и Рильке велась на нем. яз. с мая 1900 г.

¹¹ «Еще раз благодарю Вас за присланные экслибрисы! Излишне говорить, что красивая обложка или нечто в том же роде всегда доставит мне большую радость. У меня тоже отложен для Вас превосходный лист…» (Письмо П.Д.Эттингера Р.М.Рильке от 23 декабря 1900 г. Цит. по: Эттингер. С.76).

¹² Эттингер. С. Опубл. по рукописному тексту выступления В.Н.Лазарева на заседании МОССХа 7 июля 1944 года

¹³ Письмо К.Ф.Богаевского П.Д.Эттингеру от 5 сентября 1908 г., Феодосия (ОР ГМИИ. Ф.29. Оп.III. Ед.402).

¹⁴ Письмо В.А.Ватагина П.Д.Эттингеру от 1 июля 1910 г., Берлин (ОР ГМИИ. Ф.29.Оп.III. Ед.711).

¹⁵ Ватагин В. «Овцы». 1913. Инв. № Р-8937; «Два вола» и «Индийская деревня». 1914. Инв. № Р-8936 и Р-8934.

¹⁶ Пионы. 1908. Темпера. ГТГ. Письмо Н.Н.Сапунова П.Д.Эттингеру от 3 марта 1910 г. (Петербург. ОР ГМИИ. Ф.29. Оп.III. Ед.4083.)

¹⁷ Собранию картин А.А.Брокара-сына П.Д.Эттингер посвятил специальную статью — рукопись хранится в ОР ГМИИ (Ф.29). Эттингер также способствовал дальнейшему приобретению работ, имея на владельца определенное влияние.

¹⁸ Письмо П.Д.Эттингера Н.И. Романову от 25 августа 1926 г. Цит. по: Эттингер. С.203. Н.И.Романов обратился к Эттингеру после смерти заведующего гравюрным кабинетом Т.Г.Трапезникова. После отказа Эттингера эту должность занял А.А.Сидоров.

¹⁹ Письмо П.Д.Эттингера Н.Д.Чернягину от 7 июня 1921 г. Цит. по: Эттингер. С.174.

²⁰ Письмо П.Д.Эттингера П.Д. Митрохину от 15 марта 1923 года. Цит. по: Книга о Митрохине. С.289.

²¹ Необходимо вспомнить и о следующих коллекционерах и библиофилах, с которыми Эттингер состоял в дружеских и деловых отношениях: Владимир Яковлевич Адарюков (1963–1932), Николай Васильевич Баснин (1843–1918), Николай Васильевич Власов (1893–1965), Оскар Эдуардович Вольценбург (1886–1971), Петр Евгеньевич Корнилов (1896–1980), Иван Иванович Лазаревский (1880–1948), Николай Семенович Мосолов (1847–1914), Иван Иванович Трояновский (1855–1928), Дмитрий Николаевич Чаушанский (1896–1957).

²² Цит. по: Зильберштейн И.С. Воспоминания и мысли о собирательстве / Западноевропейский рисунок и живопись из собрания доктора искусствоведения И.С.Зильберштейна : Каталог выставки. М.: ГМИИ им.А.С.Пушкина, 1973. С.13.

²³ Галерея Лемерсье находилась в Москве по адресу: Салтыковский пер., д.8.

²⁴ Эттингер. С. 143, 146.

²⁵ Имеется в виду IV Государственная выставка гравюр, устроенная в феврале 1919 г. московским союзом граверов («Согравом»), в которой приняли участие 23 художника (см.: Эттингер. С.162).

²⁶ Письмо Н.Н.Купреянова П.Д.Эттингеру от 15 мая 1919 г., Петроград (ОР ГМИИ. Ф.29. Оп.Ш. Ед.2185).

²⁷ Письмо В.М.Конашевича П.Д.Эттингеру от 23 мая 1928 г. (ОР ГМИИ. Ф.29. Оп.Ш. Ед.1895).

²⁸ Письмо Д.И. Митрохина П.Д.Эттингеру от 1 февраля 1922 г. (ОР ГМИИ. Ф.29. Оп.Ш. Ед.2667).

²⁹ Письмо П.Д.Эттингера Д.И.Митрохину от 31 марта 1924 г. Цит. по: Книга о Митрохине. С.292.

³⁰ Письмо П.Д.Эттингера Д.И.Митрохину от 26 августа 1924 г. Цит. по: Книга о Митрохине. С.292.

³¹ Письмо П.Д.Эттингера Д.И.Митрохину от 3 апреля 1927 г. Цит. по: Книга о Митрохине. С.296.

³² Лазарев В.Н. Павел Давыдович Эттингер (Эттингер. С.265). Опубл. по рукописному тексту выступления В.Н.Лазарева на заседании МОССХА 7 июля 1944 г.

³³ Письмо П.Д. Эттингера Д.И. Митрохину от 31 августа 1920 г. Цит. по: Книга о Митрохине. С.275.

³⁴ Домогацкий В.В. Об Эттингере // Эттингер. С.277.

³⁵ Речь идет об экслибрисе П.Д.Эттингера, выполненном Фаворским в 1921 г. Инв. № ГР-107037.

³⁶ Эттингер поместил статью «Экслибрисы Фаворского» в выпущенной им в 1933 г. книге «Книжные знаки В.А.Фаворского». Письмо Д.И.Митрохина П.Д.Эттингеру от 14 сентября 1921 г. (ОР ГМИИ. Ф.29. Оп.Ш. Ед.2661.)

³⁷ «Посылаю Вам интересующие Вас книжные знаки М.Волошина раб<оты> Диего де Ривера. Экслибрис был сделан в Париже — кажется, в 1914 году». Письмо В.Э.Голлербаха П.Д.Эттингеру от 14 декабря 1931 г. (ОР ГМИИ. Ф.29. Оп.III. Ед.1188.)

³⁸ М.Ларионов. «Дерево». 1900-е. Инв. № Р-9185; «Обнаженная». 1900-е. Инв. № Р-9186 и др.

³⁹ Письмо П.Д.Эттингера Д.И.Митрохину от 13 мая 1944 года. Цит. по Книге о Митрохине, С.323

⁴⁰ А.Демская (см.: Эттингер) указывает, что иконографическая коллекция П.Д.Эттингера хранится в НБА АХ СССР, Ленинград (Фонд №32). Нам удалось подтвердить только то, что вся библиотека и коллекция репродукций П.Д.Эттингера были переданы библиотеке РАХ в 1949 г., несмотря на то, что ГМИИ претендовал на получение библиотеки (см.: ОР ГМИИ. Ф.29).

⁴¹ Домогацкий В.В. Указ. соч. С.272.

⁴² Письмо Г.С.Верейского П.Д.Эттингеру от 4 октября 1937 г. (Ф.29. Оп.III. Ед.740.)

⁴³ Письмо Г.С.Верейского Д.И.Митрохину, Ленинград. 28 февраля 1949 г. Цит. по: Книга о Митрохине. С.231-232.

⁴⁴ Из письма П.Д.Эттингера А.А.Сидорову от 31 марта 1948 г., Москва (ОР РГБ. Ф.776).