Виктор Файбисович

 

«Красно и сладостно паденье за отчизну…»

 

Северную столицу Отечественная война 1812 года затронула лишь косвенно, но именно в ней оказались сосредоточены едва ли не главные памятники героям и событиям этой эпической поры: Казанский собор с его «гробницею святой», с осенявшими ее трофейными знаменами, с ключами от французских городов и крепостей, с монументами в честь «зачинателя Барклая» и «совершителя Кутузова»; Нарвские триумфальные ворота, Военная галерея Зимнего дворца и Александровская колонна на Дворцовой площади… С этими знаменитыми памятниками сосуществует скромный монумент, над которым не пели трубы, не грохотали барабаны, и поэтическое слово, произнесенное над ним, вылилось в элегию, а не оду:

 

Вот здесь семья берез, нависших над водами,
Меня безмолвием и миром осенит;
В тени их мавзолей под ельными ветвями,
Знакомый для души, красноречивый вид!

При нем вся жизнь, как сон, с мечтами убегает,
И мысль покоится, и сердце здесь молчит.
И дружба самая здесь слез не проливает:
О храбром сожалеть ей гордость запретит.

 

Эти строки Николай Гнедич, выдающийся поэт и переводчик, обогативший нас русским Гомером, посвятил в 1820 году своему другу, Николаю Оленину, павшему в сражении при Бородине. «Мавзолей под ельными ветвями» был сооружен Алексеем Николаевичем и Елизаветой Марковной Олениными в их усадьбе Приютино в память о сыне, погребенном вдали от них, под Москвой.

Детство и отрочество Николая Оленина (29.11.1793 – 26.08.1812) протекло в родительском доме. В эти годы Оленины жили в Петербурге, в особняке на Фонтанке (ныне №101), — в одном из трех домов, полученных в приданое их матерью Елизаветой Марковной и двумя ее сестрами, А.М.Сухаревой и В.М.Мертваго, рожденными Полторацкими. Первенец Олениных Николай недолго оставался единственным ребенком в семье: его брат Петр (21.12.1794) был всего годом младше; потом у них появился брат Алексей (30.05.1798), а за ним последовали две сестры — Варвара (3.02.1802) и Анна (8.08.1807). Детей в семье Олениных окружала атмосфера согласия и взаимной любви. Патриархальный быт этого гостеприимного дворянского гнезда, подобного, по словам одного из мемуаристов, Ноеву ковчегу, был одухотворен высоким культом искусства и поэзии, объединявшим его столичных служителей вокруг главы этого дома — Алексея Николаевича Оленина, удостоившегося лестного прозвища Tausendkünstler (нем. тысячеискусник), данного ему императором Александром I.

Сыновья унаследовали творческие наклонности Алексея Николаевича.

В письме, отправленном отцу, вероятно, в 1802 году, семилетний Николай Оленин обнаруживает живой ум и чувство юмора: «Мой милый Папинька. С тех пор как вы уехали, так потужили немного и перестали. Таперича маминка получила писмо от вас что вы в Калугу, и мы очень ради, и вчерашней день резвилися вперебешки во 11 чесу легли спать, все вам кланиются, после как маминка проводила вас, маминка поехала в город и ночью волки быка ранили. Азорка кланиется в волковом брюхе а попросту сказать что в ту ночь как быка ранили так дворные собаки услышали дух волчей побежали и Азорка наперед побежала дворные собаки отстали и волки унесли Азорку. Желаю добраю дарогу. Покорной сын Николай Оленин»¹.

В возрасте двух недель, 11 декабря 1793 года, по обыкновению екатерининского времени Николай Оленин был записан «в малолетние капралы Л.-гв. в Семеновский полк» и одновременно «в фурьеры по пашпорту»; первое производство воспоследовало 13 ноября 1795 года, и второй в своей жизни день рождения малыш встретил уже гвардии сержантом. Эту многообещающую карьеру прервало воцарение Павла, исключившего из полковых списков всех, кто не явился по вызову налицо. Но 3 апреля 1807 года тринадцатилетний Николай снова вступил в службу — на этот раз колонновожатым в Свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части; через два года, 25 апреля 1809 года, в звании портупей-прапорщика он был вновь зачислен в Семеновский полк. Офицерские эполеты Николай Оленин надел впервые за несколько дней до своего восемнадцатилетия, 18 ноября 1811 года. Спустя три дня, 21 ноября 1811 года, в день полкового праздника лейб-гвардии Семеновского полка, в Концертном зале Зимнего дворца Александр I дал обед его штаб- и обер-офицерам; за обеденным столом на 102 куверта присутствовал и прапорщик Николай Оленин 1-й². Этот праздник он отметил с державным шефом и офицерами своего полка в первый и последний раз.

В этот день его отцу исполнилось сорок восемь лет; мы не знаем, как отметили этот день Оленины, но более в семейных торжествах по такому случаю Николаю Оленину участвовать уже не довелось. Между тем он успел уже, кажется, приобщиться к разносторонним интересам отца и выступил его сотрудником в благотворительном предприятии – публикации «Описания новой машины для тиснения монет, изобретенной И.Неведомским»: Алексей Николаевич издал ее в конце 1811 года за собственный счет³. Верный своему патриотическому чувству, Оленин счел необходимым оповестить о русском изобретении Европу; описание он сопроводил французским переводом, исполнение которого доверил Николаю.

Несомненное литературное дарование отличало и Петра Оленина; свидетельством тому служит любопытное сочинение пятнадцатилетнего Петра Алексеевича «Тринадцать часов, или Приютино», сюжетом которого стало путешествие автора из городского дома на Фонтанке в усадебный дом над Лубьей. В.А.Оленина полагала, что эта литературная шутка является пародией на «Письма русского путешественника» Карамзина; однако Петр Оленин метил в другую цель — он пародировал опубликованное в 1809 году в Москве сочинение «Тринадцать дней, или Финляндия», принадлежащее перу князя П.Г.Гагарина (1777–1850). Путевые заметки Петра Оленина завершаются изображением позднего возвращения юного автора домой: «Ворота отворились, и я в моей комнате – от стуку проснувшийся брат мой говорил мне с сердцем: “Не стыдно ли так шуметь!”»⁴

Через три года и одиннадцать дней французское ядро вырвало из груди сердце Николая Оленина; веселый и шумливый Петр в эту минуту лежал без памяти на залитом кровью перевязочном пункте, не внемля крикам раненых, стонам умирающих и грохоту орудий…

«Ни славные дела Финляндской кампании, ни мир Абовский, ни предстоящий мир с Турцией, готовой к уступкам нам, не ослабили чувства мщения к французам и ненависти к Наполеону… — вспоминал С.Г.Волконский. — Уже с начала 1812 года явно начали говорить о предстоящей войне… С начатия весны гвардейские полки начали выходить из Питера, через день по одному, провожаемые и ободряемые царем; выступали не в парадной форме, а в боевой, не с Царицына Луга, не с Дворцовой площади — школ шагистики — но от Нарвской или Царскосельской застав, прямо в направлении границ».

9 марта 1812 года, в субботу, поутру, в исходе десятого часа император Александр I выехал в санях к Московской заставе, где после смотра и молитвы напутствовал выступившие в поход л.-гв. Преображенский и Семеновский полки⁵, найденные им в «совершенной исправности».

До наполеоновского вторжения оставалось еще три месяца, но в воздухе уже пахло порохом, и все понимали, что война неотвратима. Полк шел на запад.

Петр Оленин начал службу двенадцати лет колонновожатым. Приказы о причислении к Свите по квартирмейстерской части и затем о переводе портупей-прапорщиком в Семеновский полк помечены в его послужном списке теми же датами, что и в формуляре его брата. Петр Оленин был произведен в офицеры в день выступления семеновцев из столицы, но приказ по полку состоялся лишь 20 апреля⁶. Еще через день новоиспеченного прапорщика привел к присяге капитан Леонтий Гурко⁷.

Юных братьев Олениных опекал друг их семьи, батальонный командир полковник Максим Иванович де Дама⁸; прислуживали им двое дядек из крепостных — Михайла Карасев и Тимофей Мешков. Олениным все еще было внове: поход стал для них приключением, и они превратили его в праздник. За первую неделю полк преодолел 130 верст; М.И. де Дама 16 марта докладывал А.Н.Оленину из Луги⁹:

«Петр и Николай здоровы и еще в большой суете: далека ли квартира от большой дороги, хороша или нет, как по всему полку объездить? Вот важнейшие их занятии: они с удовольствием находят случай о вас говорить: вчера получили оне портрет Елисаветы Марковны, который в то же время был ко мне принесен.

Целые переходы они делают пешками: придя же на квартиру, 1-е занятие их выспаться; 2-е отобедать, а после они проводят время сколь возможно веселее. По малому числу квартир случилось мне стоять с ними в одной избе, и я имел удовольствие видеть Николая и Петра танцующих Шаль с необыкновенными грасами¹⁰. Они также при мне плясали по-русски, и вот в каком костюме.

У обоих овчинные тулупы: оба портупеями подпоясены; у Николая же Алексеевича черная сафьянная шапка, наподобье скуфейки, с серебряными цветами, и зеленые сапошки. У Петра же Алексевича голова завязана платком, а на ногах желтые сапоги.

В подобных сему занятиях они проводят часть своего времени: вечером, они иногда к вам пишут: после сего, поужинав, они ложатся спать, и на другой день тем же самым занимаются.

Вы признаетесь, Алексей Николаевич, что такого рода занятии не могут портить молодых людей.

Еще я вас должен уведомить о немаловажных происшествиях, случившихся с Николаем и с Петром. 1-й потерял между Софиею и Гатчиною кисет с табаком, а вторый забыл в Гатчине несколько фунтов конфет, которые после были присланы в полк при сообщении, и мною розданы, кому конфет угодно было.

Николая Алексеевича рука в лучшем состоянии: он теперь служит: прежде же сего, пользуясь правами больного, гремучие в полтора аршина шпоры везде извещали о его пришествии»¹¹.

В своих ранцах юноши несли письменное наставление, которое вручил им на прощание отец. «Если ваши деяния честны, человеколюбивы и незазорны, — писал Алексей Николаевич, — то хотя бы и временное вас несчастье постигло, но рано или поздно святая и непоколебимая справедливость божья победит коварство и ухищрение. Одно спокойствие совести можно уже почитать совершенною себе наградою. Будьте набожны без ханжества, добры без лишней нежности, тверды без упрямства; помогайте ближнему всеми силами вашими, не предаваясь эгоизму, который только заглушает совесть, а не успокаивает ее. Будьте храбры, а не наянливы, никуда не напрашивайтесь, но никогда не отказывайтесь, если вас куда посылать будут, хотя бы вы видели перед собою неизбежную смерть, ибо, как говорят простолюдины, “двух смертей не бывает, а одной не миновать”». Я и сам так служил и служить еще буду, если нужда того востребует… Затем да будет благословение наше на вас по конец дней ваших и в будущей жизни. Аминь»¹².

Прапорщик Николай Оленин 1-й донес родительское благословение до Бородина; отставной генерал-майор Петр Алексеевич Оленин передал его через сорок два года своему сыну Алексею. «Вот копия письма твоего деда Алексея Николаевича, — писал бывший прапорщик Оленин 2-й. — Посылаю тебе ее, потому что лучше нам ничего не придумать. Он писал это письмо в тех же обстоятельствах, отправляя сыновей на войну. Прибереги ты его в случай, что у тебя самого будут дети. Эти правила и чувства должны оставаться неизменными, и может быть, тебе пригодится письмо, как и нам пригодилось для вас»¹³.

Семеновский полк оставил за собою полтысячи верст, не вступив ни в одно столкновение с неприятелем. При Бородине наряду с другими гвардейскими полками он был назначен в главный резерв. «Преображенский и Семеновский полки, не сделав ни одного выстрела, понесли от одних ядер до 400 человек урона в каждом, — вспоминал много лет спустя Н.Н.Муравьев. — В Семеновском полку служили два сына Алексея Николаевича Оленина. Подняв во время сражения неприятельское ядро, они перекатывали его друг к другу; к забаве этой присоединился товарищ их, Матвей Муравьев, как вдруг прилетело другое ядро и разорвало пополам старшего Оленина, у второго же пролетело ядро между плечом и головой и дало ему такую сильную контузию, что его сперва полагали убитым»¹⁴. Публикация записок Николая Муравьева вызвала живой отклик у Матвея Муравьева-Апостола: «26 августа 1812 года еще было темно, когда неприятельские ядра стали долетать до нас. Так началось Бородинское сражение. Гвардия стояла в резерве, но под сильными пушечными выстрелами. Правее 1-го баталиона Семеновского полка находился 2-й баталион. Петр Алексеевич Оленин, как адъютант 2-го баталиона, был перед ним верхом. В 8 часов утра ядро пролетело близ его головы; он упал с лошади и его сочли убитым. Князь Сергей Петрович Трубецкой, ходивший к раненым на перевязку, успокоил старшего Оленина тем, что его брат только контужен и останется жив. Оленин был вне себя от радости. Офицеры собрались перед баталионом в кружок, чтобы порасспросить о контуженном. В это время неприятельский огонь усилился, и ядра начали нас бить. Тогда командир 2-го баталиона, полковник барон Максим Иванович де Дама скомандовал: “Г-да офицеры, по местам”». Николай Алексеевич Оленин встал у своего взвода, а граф Татищев перед ним у своего, лицом к Оленину. Они оба радовались только что сообщенному счастливому известию; в эту самую минуту ядро пробило спину графа Татищева и грудь Оленина и унтер-офицеру оторвало ногу. Я стоял в 3-м баталионе под знаменем вместе с Иваном Дмитриевичем Якушкиным, и конечно, не смел отлучаться со своего места; следовательно, ядрами играть не мог»¹⁵.

Полковник М.И. де Дама незамедлительно известил Олениных через их свойственника А.Д.Сухарева о судьбе их сыновей; в письме, отправленном в Петербург из лагеря близ села Паньки 2 сентября 1812 года, он писал:

«Милостивый государь

Александр Дмитриевич!

Я к вам писал из Москвы, но сомневаюсь в том, чтоб вы мое письмо получили и потому должен еще вам писать о несчастии Алексея Николаевича и Елисаветы Марковны и просить известить их о том. Если обязанности дружбы и родства часто приятно исполнять, куды сии обязанности иногда ужасны бывают! Я никого не знаю, который был более вас близок к Алексею Николаевичу, и потому более никого просить не могу известить несчастных родителей о смерти старшего их сына и о ране другого. Николай убит ядром, которое вырвало у него сердце. При мне он был похоронен. Петр получил в шею сильную от ядра контузию. Будучи сам легко ранен в левую руку, я привез Петра в Москву, и он еще был без памяти. Я жил там 28-е и 29-е число августа, все средства к спасению Петруши были употреблены. Наконец 30-го лекарь объявил, что он спасен, и даже у него не будет чахотки, время оставалось весьма мало, к счастию приехал Мамонов, он дал шубу, коляску, деньги и все что нужно было для того, чтобы отправить моего больного, итак 31-го числа он поехал в Рязань в полной памяти, но говорить еще не мог. С ним поехал Тимофей, Михайла и Ванька, да еще два мужика из подмосковной Алексея Николаевича, которым и обещал, что барин достойно их наградит; а они были необходимы, потому что без них лошадей бы не было. Ежели дорога не сделает вреда Петруше, он жив будет непременно. Под моею печатью остались здесь еще деньги Николая и Петра, да им еще должны остались и они должны, сему причиною что их деньги в казенном ящике, который уже давно при полку не находится. В скором времени я пришлю счет обстоятельный. Прощайте, Александр Дмитриевич, вы меня знаете, и воображаете, что я чувствую. Вам преданный Дамас»¹⁶.

Оленины были потрясены. Н.И.Гнедич, ставший своим человеком в их доме, писал К.Н.Батюшкову: «Грусть Алексея Николаевича мне гораздо кажется мучительнее, нежели Елизаветы Марковны; после того, как ты их видел, они оба прожили пятьдесят лет; она от слез, а он от безмолвной грусти — истаяли. Зная душу его, ты поверишь, что он сильнее поражен нынешними обстоятельствами (т.е. сдачей Москвы. — В.Ф.), нежели смертью сына»¹⁷. В последнем утверждении не было преувеличения — это подтверждает приказ, отправленный 13 октября 1812 года Алексеем Николаевичем крестьянам его вотчин Клинского уезда: «Сей приказ вам отдает брат мой двоюродный князь Сергий Григорьевич Волхонской, которого я просил вас поберечь, но не иначе как наравне с другими вашими соседями; теперь такое время, что надобно всякому православному русскому человеку последнее свое отдавать и ничего не жалеть, только бы сподобил нас милосердный Бог истребить общего врага и супостата. — Вот почему я с вас не требую и оброка, хотя я крайнюю нужду терплю в деньгах, ибо все доходы остановились. А между тем расходы великие по случаю отправления детей моих в армию, из которых один (Николай Алексеевич) за вас голову положил при Бородинском сражении, а другой (Петр Алексеевич) так был тут же подле брата ранен, что едва жив остался и отвезен теперь из Москвы в Нижний Новгород вашими крестьянами. Спасибо им за то, даст бог мне их за службу верную поблагодарить, а кто они не знаю. — Если же вы можете кой-какие деньги пособрать, то пришлите нам, чтоб переслать из них большую часть бедному моему раненому сыну. Деньги, если соберете, перешлите прямо по почте на мое имя в Санкт-Петербург. — Да будет Благословение Божие на вас»¹⁸.

Вскоре Оленины получили письмо из Нижнего Новгорода. «Государыня Елизавета Марковна, — писали оленинские мужики, — письмо ваше от 28-го Сентября мы получили, из которого увидели, что вы изволите беспокоиться о Петре Алексеевиче. — О его здоровье доносим вам, что ему теперича против прежнего гораздо лучше, — он изволит выезжать и прогуливаться очень часто. — Еще доносим Вашему Превосходительству, что наши господа были раскасированы. — Николай Алексеевич был во 2-м баталионе в 4-й роте, а Петр Алексеевич в 3-м баталионе правил должность за Адьютанта. Лишь только началось дело у города Можайска при селе Бородине 26-го числа, лошадь была у Петра Алексеевича из крестьянских, которая боялась огнестрельного оружия, а потому и принужден он был отдать ее Михайле¹⁹. Мы стояли тут долгое время, потом пришло повеление, чтобы денщики отошли гораздо дальше, и мы лишились зрения господ своих. Тимофей²⁰ был у вьючных лошадей, а я остался у перевязки (где перевязывают раненых), чтобы, по крайней мере, осведомляться о господах. Вдруг стали говорить, что Оленин оконтузен. Михайло, бросившись, едва мог найти и увидел стоявших подле него наших полковых подлекарей, и кровь была уже ему отворена. — Он едва только дышал и был полумертв. — Лекаря меня послали найти какую-нибудь телегу. — Телегу я нашел и, привязав кой-как к стременам, привез ее, но, подъезжая к цепи, нашел, что дирекция переменилась, и мы не знали, где найти раненого. — Николай Алексеевич, узнав об этом и не поверя, что братец его оконтузен, а думая, что он убит, плакал крепко и сказал: “Бог разве не велит мне быть в деле? Отмщу врагу за смерть брата моего!” Но вскоре после сих речей ударило ядро и убило Николая Алексеевича, г. Татищева-большого²¹ и третьего унтер-офицера²². — Благодетель ваш Максим Иванович, узнав, что мертвого потащили, сожалел и плакал. — Мы нашли, что его начали хоронить с прочими, там, где отведено было место для всех Обер-Офицеров. Мы стали просить Офицера, откомандированного для хоронения, об отдаче нам тела, но он сего не позволял, и мы ходили просить дежурного Генерала позволить нам взять тела Николая Алексеевича и Г-на Татищева, и он нам не отказал. — Ехав по дороге с телами, нашли мы раненого Петра Алексеевича в перевязке в прежнем положении. По приезде нашем в Можайск сыскали мы два гроба для Николая Алексеевича и Г.Татищева, и Священник, отпев их, похоронил по долгу христианскому. — При сем случае был и Полковник Максим Иванович, который также ранен в левую руку легкою раною. — Он с Петром Алексеевичем поехал до Москвы и берег его, как сына своего. В Москве остановились в доме Дмитрия Марковича Полторацкого — потом А<лександр> И<ванович> М<амонов> перевез его к себе. — Как сделалась там тревога и начали выезжать вон, А<лександр> И<ванович> дал нам коляску и послал человека к крестьянину вашему Коню, нет ли лошадей из села вашего Богородского, который нам и представил тройку. — При лошадях был мужик именем Павел, племянник кучера вашего Козьмы. — Приехали мы во Владимир и нашли там благодетельницу вашу К<атерину> А<лександровну> А<рхарову>. — Она тотчас прислала своего годового Доктора К…, которой ехал с нами и пользует очень хорошо до сих еще пор. — Мы живем на одной квартире с И<ваном> П<етровичем> А<рхаровым>, очень им благодарны и ни в чем не оставлены.

На проезд денег нам дал Михаил Иванович. — Мы заочно целуем ваши ручки, и за полученный от вас подарок деньгами должны по приезде лично благодарить.

С истинным почитанием и нашею преданностию остаемся рабы ваши благополучны.

Нижний Новгород.

Октября 11 дня 1812»²³.

 

Петру Оленину удалось возвратиться к жизни. Бородино оставило ему на память седину в неполные восемнадцать, мучительные головные боли и анненский крестик на шпагу.

Осенью 1813-го он был произведен в подпоручики. Назначенный адъютантом к генерал-лейтенанту гр. П.А.Строганову, Петр Оленин принял участие в сражении у стен Парижа и в торжественном вступлении в него союзных войск 19 марта 1814 года. Этот день отмечался в семье Олениных долгие годы. «Поздравляю тебя, мой друг Петр, — писал в десятилетнюю годовщину этого события Алексей Николаевич сыну, — со днем знаменитого входа русского воинства под начальством личным царя русского — в город Париж! — Торжество, в котором и ты участвовал, мой друг! — Как мало уже людей осталось, которые были свидетели или действующие лицы — исполинских усилий России! В блестящие для нее времена!!!»²⁴

По-видимому, заглянув в лицо смерти в самой ранней юности, Петр Алексеевич приобрел философский взгляд на жизнь и не стремился к чинам и наградам. Он служил адъютантом у графа М.С.Воронцова, П.П.Коновницына и герцога Александра Вюртембергского. Летом 1831 года, будучи назначенным управляющим ремонтным содержанием Московского шоссе, он получил в команду бригаду Военно-рабочих батальонов, но через несколько месяцев сдал командование ею по болезни. Он дослужился до звания полковника, а высшей его наградой стал скромный орден Cв. Анны 2-й степени: в генерал-майоры он был произведен лишь при отставке, последовавшей 8 января 1833 года.

П.А.Оленин был талантливым живописцем; к числу лучших его произведений относится портрет И.А.Крылова (1824): в 1825 году за эту пастель Совет Академии художеств присвоил ему звание «назначенного»; гравюра, исполненная И.П.Фридрицем с этого оригинала, была предпослана изданию басен Крылова 1825 года. В 1827 году Петр Оленин был избран почетным вольным общником Академии.

В январе 1831 года П.А.Оленин женился на Марии Сергеевне Львовой (1810–1899) и летом этого года поселился в Тверской губернии, где к осени 1835-го обосновался в усадьбе Машук, названной им в честь жены. У П.А. и М.С. Олениных было шестеро детей; последний их сын, Евгений, появился на свет незадолго до смерти своего знаменитого деда.

Едва ли не единственной вещественной реликвией, связанной с участием братьев Олениных в Отечественной войне, остался нам походный стакан в футляре, экспонируемый в музее на Бородинском поле²⁵.

В музее л.-гв. Семеновского полка сохранялся до революции другой памятник, местонахождение которого ныне неизвестно²⁶. В «Исторических материалах Л.-гв. Семеновского полка», составленных и опубликованных С.П.Аглаимовым к столетнему юбилею Отечественной войны, приведена фотография помятого обер-офицерского шейного знака (горжета), принадлежавшего, по утверждению составителя, Николаю Оленину²⁷. Однако характер деформации этого знака ставит эту атрибуцию под сомнение.

Нужно признать, что с годами Отечественная война становилась достоянием не только истории, но и легенд. Мифологические черты обрели со временем и семейные предания Олениных. Так, Варвара Алексеевна, сестра Николая и Петра Олениных, писала полвека спустя о том, что Николай Оленин и Сергей Татищев «были уже похоронены в одной общей могиле, но камердинер брата выпросил позволение их выкопать, в том числе и брата Петра (еще ныне живого, 1868), в котором были признаки жизни»²⁸.

Внук Петра, также Петр Алексеевич, писатель, известный в начале нынешнего века под псевдонимом Волгарь, в своих записках «Мой мирок» (1918) изображал этот эпизод так: «Под Бородином неприятельским ядром был убит наповал Николай, а Петр, шедший рядом, жестоко контужен в голову. Он был сочтен за убитого и вечером его чуть было не похоронили, но крепостной дядька, бывший при нем, прощаясь заметил, что у него теплые губы. Это спасло юношу. 28 дней верный дядька кормил несчастного через соломинку. Всю жизнь у П.А. болела голова и он не мог носить тяжелую фуражку. С 17 лет он поседел»²⁹.

Нетрудно заметить, сколь разноречивы в изображениях не только потомков, не только современников, но даже и очевидцев обстоятельства ранения Петра и гибели Николая Олениных. Николай Муравьев вспоминает об игре с неприятельским ядром, которую, быть может, он и наблюдал в одну из томительных минут под неприятельской канонадой, но Матвей Муравьев-Апостол опровергает свое в ней участие. В свою очередь, Муравьев-Апостол сообщает о том, что «Петр Алексеевич Оленин, как адъютант 2-го баталиона, был перед ним верхом» и что, будучи контужен, упал с лошади. Между тем мы знаем, что Петр Оленин был адъютантом не 2-го, а 3-го батальона и что лошадь, боявшуюся выстрелов, он отдал дядьке своему Михайле Карасеву. Лишенные «зрения господ своих», Михаил Карасев и Тимофей Мешков, нашедшие тело Николая в тот момент, когда его намеревались похоронить в общей могиле, пересказывают с чьих-то слов явно беллетризованное восклицание Николая Оленина: «Бог разве не велит мне быть в деле? Отмщу врагу за смерть брата моего!»

Однако и в этой многоголосице можно найти некие общие ноты.

В самом деле: по словам М.И. де Дама, «Николай убит ядром, которое вырвало у него сердце»; по воспоминаниям М.И.Муравьева-Апостола, «ядро пробило спину графа Татищева и грудь Оленина и унтер-офицеру оторвало ногу»; по воспоминаниям Н.Н.Муравьева, ядро «разорвало пополам старшего Оленина»… В цитированной выше элегии «Приютино» Гнедич восклицал:

 

За честь отечества он отдал жизнь тирану,
И русским витязям он может показать
Грудь с сердцем вырванным, прекраснейшую рану,
Его бессмертия кровавую печать!

 

Чтобы создать этот патетический образ, Гнедичу не нужно было становиться на котурны: он лишь точно определил характер смертельного ранения. Все свидетельствует о том, что Николай Оленин был убит цельным ядром, а не его осколками или картечью: по-видимому, графа Сергея Татищева, Николая Оленина и унтер-офицера (Алексея Степанова?) поразило неразорвавшееся ядро. Если бы горжет оказался затронут таким снарядом, его повреждения носили бы совершенно иной характер.

Наглядное представление о смертельном ранении Николая Оленина можно составить по одному из экспонатов Музея Армии в Париже — кирасе юного новобранца 2-го Карабинерного полка Франсуа-Антуана Фово (Franзois-Antoine Fauveau), сраженного английским ядром в битве при Ватерлоо 18 июня 1815 года³⁰, — оно пробило его грудь справа, подобно французскому ядру, пронзившему грудь Николая Оленина слева…

До нас дошло несколько свидетельств, позволяющих судить и о контузии Петра. «Оленин тебя обрадует; ему гораздо лучше; память его слаба, но от слабости телесной, то есть всего тела, а не от мозгу, — писал Гнедичу К.Н.Батюшков из Нижнего Новгорода, где лечился Петр Алексеевич, — хотя удар и был в голову»³¹.

По словам Н.Н.Муравьева, описывавшего ранение Петра Оленина, ядро пролетело у него «между плечом и головой и дало ему такую сильную контузию, что его сперва полагали убитым». М.И.Муравьев-Апостол вспоминал, что «ядро пролетело близ его головы; он упал с лошади и его сочли убитым». Наиболее надежное свидетельство, датируемое 2 сентября 1812 года, принадлежит М.И. де Дама: «Петр получил в шею сильную от ядра контузию»³².

Все это наводит на мысль, что обер-офицерский знак из музея л.-гв. Семеновского полка принадлежал Петру, а не Николаю. Заметим, что в полковых документах братья Оленины фигурируют как «прапорщик Оленин 1-й» (Николай) и «прапорщик Оленин 2-й» (Петр); с годами горжет Оленина 2-го мог превратиться в музее в горжет Оленина 1-го, павшего в битве при Бородине.

В начале лета 1813 года исполненная по эскизу Оленина гранитная стела в сопровождении уже знакомого нам Тимофея Мешкова была отправлена в Можайск, куда прибыла 22 июня. Для останков Николая Оленина и Сергея Татищева, ставших навсегда неразлучными, подготовили новое пристанище в кирпичном склепе. Иван Старков, доверенное лицо А.Н.Оленина, письмом из Москвы от 3 июля 1813 года сообщал Алексею Николаевичу: «…я подрядил сделать два осмоленных ящика, и покойных воинов, положивших свою жизнь за Веру и Отечество, переместил в церковь в 26-й день июня; а на следующий [день], после Литургии и молебна о победе врага под Полтавою³³, по отслужении Собором панихиды с казенною от священника проповедию, положены в новоприготовленную могилу, при чем находились Голова и казенный староста с 30-ю человеками крестьян от борисовскаго отделения, для необходимаго тут пособия, и ими-то поставлен над могилою присланный от вашего Превосходительства памятник в тот же день»³⁴.

Двумя неделями ранее, 13 июля 1813 года, памятник старшему сыну Оленины установили и в Приютине³⁵. Эпитафию для него сочинил Н.И.Гнедич:

 

Здесь некогда наш сын дуб юный возращал:
Он жил — и дерево взрастало.
В полях Бородина он за Отчизну пал,
И дерево увяло!..
Но не увянет здесь дней наших до конца
Куст повилики сей, на камень насажденный!..
И с каждою весной взойдет он, орошенный
Слезами матери и грустного отца³⁶.

 

«Сия надпись, — пояснял А.Н.Оленин позднее, в последние годы своей жизни, — была сочинена покойным другом покойного моего сына Николая, убиенного за веру, царя и отечество на поле Бородинском! — Сия надпись помещена была на камне, поставленном в саду Приютинской мызы на том месте, на котором сын мой Николай посадил засохшее по смерти его деревцо»³⁷.

Через полгода после сооружения этого памятника в Приютине поселился солдат Великой армии Наполеона… В оленинском архиве сохранилась расписка Алексея Николаевича: «1814 года февраля 1-го дня военнопленный француз Матвей Пикар (по объявлению его уроженец города Лиона, служивший рядовым в 33-м линейном французском полку) мною принят для отправления его немедленно в Шлюссельбургский уезд на мызу Приютино, где он жительствовать будет, с дозволения правительства»³⁸.

Мы не знаем, как и когда был пленен Матье Пикар. Его определение на жительство в Приютино стало, вероятно, следствием мер, принимаемых властями с целью сокращения расходов на содержание военнопленных: им было дано право переходить в российское подданство. В ноябре 1813 года вступили в силу особые правила, устанавливающие порядок такого перехода, и к последнему дню 1814 года этим правом воспользовались 17 офицеров и 2221 рядовой³⁹; возможно, к числу последних относился и Матье Пикар.

В кампании 1812 года 33-й линейный полк под командой полковника Э.Ф.Р.Пушелона (1770–1831) состоял во 2-й дивизии генерал-лейтенанта Л.Фриана в 1-м корпусе маршала Л.Н.Даву. 26 августа 1812 года 33-й линейный полк занял место, отведенное ему диспозицией, в четыре часа утра, но был введен в дело лишь к полудню; тем не менее действия 33-го линейного полка в la Bataille de la Moscowa, по мнению французов, вписали в его историю одну из самых славных страниц...

Разумеется, Матье Пикар не был непосредственным виновником смерти Николая и ранения Петра; но он был солдатом противника. Какая судьба ожидала его в Приютине, где весною на камне кенотафа должен был снова зазеленеть неувядаемый куст повилики, «орошенный слезами матери и грустного отца»? Его судьба известна из позднейшей приписки Варвары Алексеевны: «Picard, soldat français blessé, qui a vécu années chez mon Père: a fini par épouser la petite fille de ma bonne, une russe». – Пикар, раненый французский солдат, который долго жил у моего отца; в конце концов он женился на русской, внучке моей няни⁴⁰.

Через десять лет после гибели Николая Оленина и Сергея Татищева, в 1822 году, их могила «по предписанию» А.Н.Оленина была благоустроена попечениями «неусыпного у престола Господня богомольца, Можайского градского Троицкого священника Ионы Донского»: памятник «подняли гораздо выше», уложили вокруг него лещадные плиты и оградили дубовой решеткой, исполненной по проекту Оленина. В отчете о трудах и затратах, священник о. Иона сообщил Алексею Николаевичу, что последний рубль он «употребил для прояснения на монументе слов краскою на масле, так как многие проезжающие из любопытства заходют читать, дабы было видно»⁴¹.

На протяжении столетия «многие проезжающие» имели возможность соприкоснуться с отечественной историей, читая эпитафии на памятнике Николаю Оленину и Сергею Татищеву, похороненным у северной стены храма; с восточной его стороны они могли прочесть скорбные надписи на могилах двух других юных воинов, погибших при Бородине, — двадцатитрехлетнего капитана л.-гв. Преображенского полка Петра Шапошникова и капитана л.-гв. Егерского полка Александра Левшина, сложившего голову в двадцать один год.

Однако в 1926 году Троицкий храм в Можайске прекратил свое существование; колокольня его была перестроена в водонапорную башню, а в церкви устроен кинотеатр. Троицкое кладбище, существовавшее близ храма с XIII столетия, новые власти обратили в танцплощадку: надгробия снесли и свалили в кучу у ограды. В начале Великой Отечественной войны здание церкви Живоначальной Троицы было окончательно разрушено…

В 1960-е годы на пустыре, образовавшемся после разрушения Троицкой церкви и уничтожения древнего погоста, решено было возвести Дом культуры. Его сооружение предполагало создание обширного и глубокого котлована; многочисленные захоронения неминуемо должны были оказаться в его отвале. Котлован начали рыть в августе 1966-го; в упреждение этих работ Бородинский музей-заповедник приступил к археологическим раскопкам в надежде найти могилы Николая Оленина и Сергея Татищева, Александра Левшина и Петра Шапошникова: их надгробия давно снесли. Впрочем, местонахождение стелы, некогда возвышавшейся над могилой Татищева и Оленина, было известно: в первые послевоенные годы ее обнаружил среди руин местный краевед В.Н.Горохов. Он водрузил ее на кирпичный цоколь, выкрашенный синей масляной краской; два десятилетия памятник простоял на этом пьедестале в зарослях крапивы и лопухов, тогда как могила юных семеновских офицеров пребывала безымянной. Отыскалась и колонна, воздвигнутая некогда над последним пристанищем Александра Левшина: одна из можайских обывательниц употребляла ее как гнет на бочке с квашеной капустой…

Благодаря энтузиазму и предприимчивости Н.С.Ильина, возглавлявшего археологические работы, поиски увенчались успехом: ни нож бульдозера, ни ковш экскаватора не коснулись останков офицеров-гвардейцев. Их прах решено было торжественно перезахоронить на Бородинском поле, близ мест их гибели. Между тем, в 1960-е такие решения отнюдь не всем казались бесспорными: Министерство обороны заявляло, что «Советская Армия не отдает воинских почестей царским офицерам», а Всероссийское общество охраны памятников культуры утверждало, что «Бородино — это не кладбище, а Поле Славы»⁴². Несмотря на это, благодаря последовательности и настойчивости сотрудников Бородинского музея долг потомков перед героями 1812 года был исполнен. Место для нового мемориала приискали близ памятника кавалергардам: в Бородинской битве преображенцы и семеновцы дислоцировались неподалеку отсюда. Обряд перезахоронения состоялся 7 сентября 1966 года, в день 154-й годовщины Бородинского сражения. Около 10 часов утра автомобильное движение в центре Можайска было перекрыто, и множество горожан явилось к перекрестку Московской и Клементьевской улиц для прощания с останками героев, полтора века покоившимися в можайской земле. Белые гробы, установленные на грузовике с опущенными бортами, утопали в цветах. До Горок ехали в автобусах; от памятника М.И.Кутузову через Бородино и по полю битвы траурная процессия двигалась мерным шагом, под скорбные звуки траурного марша Фридерика Шопена; по дороге к ней присоединялись местные жители и паломники; шествие растянулось на полверсты⁴³.

У памятника кавалергардам зияли три могилы; близ них стоял надгробный памятник Сергею Татищеву и Николаю Оленину, доставленный сюда из Можайска. Воинский погребальный ритуал был соблюден неукоснительно; над склоненными знаменами прогремел ружейный салют, мимо свежих могильных холмов церемониальным маршем прошла рота почетного караула…

В следующем, 1967 году над могилами были установлены монументы⁴⁴. Летом минувшего года их реставрировали⁴⁵.

Надписи на памятниках Николаю Оленину и Сергею Татищеву, Петру Шапошникову и Александру Левшину на поле Бородинской битвы спустя два столетия вновь читают «многие проезжающие», испытывая, быть может, такие же чувства, какие два тысячелетия назад испытывали странники, читавшие надпись на могильной плите защитников Фермопил:

 

Если ты в Спарту идешь, то поведай сынам ее, путник:
Здесь мы костьми полегли, честно исполнив свой долг⁴⁶.

 

 

Примечания

¹ ГАРО. Ф.Р-6740 (Оленины). Оп.1. Д.8. Л. 7–7 об.

² Камер-фурьерский церемониальный журнал (далее — КФЖ). 1811. Июль–декабрь. СПб., 1910. С. 421, 857.

³ Описание новой машины для тиснения монет, изобретенной И.Неведомским. С приобщением сделанного изобретателем описания находящихся ныне в С.-Петербургском монетном дворе печатных машин и принадлежащего к ним воздушного снаряда. СПб., 1811.

⁴ Оленин П.А. Тринадцать часов, или Приютино. 1809 Августа 15 дня // ОР РНБ. Ф.542. Ед.хр. 627. Л.12об.

⁵ КФЖ. 1812. СПб., 1911. С. 182-183.

⁶ Аглаимов С.П. Отечественная война 1812 года: Исторические материалы лейб-гвардии Семеновского полка / Сост. С.П.Аглаимов. Полтава, 1912. С.507.

⁷ Там же. С.147.

⁸ Анж-Иасент-Максанс, барон де Дама (Ange-Hyacinthe-Maxence, baron de Damas, Максим Иванович де Дамас; 30.09.1785 – 6.05.1862) — полковник л.-гв. Семеновского полка, впоследствии генерал-лейтенант, пэр Франции и министр (военный, затем иностранных дел) в правительстве Ж. де Виллеля; воспитатель престолонаследника, герцога Бордоского (графа де Шамбора); автор мемуаров. Родился в Париже. С 1789 г. жил с родителями в эмиграции — в Швейцарии, Голландии и Германии; с 1795 г. — в России. Окончил 2-й кадетский корпус; произведен в офицеры 18.10.1800. С 27.10.1800 — в л.-гв. Семеновском полку. Произведен в полковники 1.05.1811; 7.11.1811 назначен командиром 2-го батальона. В дом Олениных Максима де Дама ввел, вероятно, его однополчанин Константин Полторацкий, родной брат Елизаветы Марковны. Письма М.И. де Дама к Олениным опубликованы П.Заборовым («Я России и русских не забываю» // Cahiers du Monde russe. 1998. 39 (3). juillet-septembre. P. 321-360).

⁹ Де Дама М.И.  Письмо к А.Н.Оленину от 16.03.1812. / Публ. О.В.Кравченковой. В кн.: Бородинское поле: музей и памятник. К 165-летию основания Бородинского музея-заповедника: Сб. науч. исследований / Сост. А.В.Горбунов. М.: Полиграф сервис, 2005. С. 122-123.

¹⁰ Речь идет о танце pas de chàle, популярном в начале XIX столетия, когда шаль получила особое распространение как эффектный атрибут дамского туалета. Николай и Петр, исполняя женский танец, очевидно, пародировали приемы светских жеманниц «с необыкновенными грасами»: gràce — прелесть, грация, изящество (фр.)

¹¹ Пехотным офицерам шпоры не полагались; числясь больным, Николай Оленин наслаждался возможностью отступить от формы и щеголял огромными шпорами.

¹² РО ИРЛИ. Ф.265. Оп.2. №1886. С этим наставлением явно перекликается напутствие, данное герою пушкинской повести «Капитанская дочка» его отцом: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Пушкина связывали с Петром Олениным приятельские отношения; можно предположить, что автор «Капитанской дочки» был знаком с наставлением А.Н.Оленина Николаю и Петру.

¹³ ГАРО. Ф.Р-6740. Оп.1. Д.12. Письма П.А.Оленина и его жены М.С.Олениной к сыну Сергею. Письмо П.А.Оленина к сыну, уходящему в армию (копия). Л. 66-66об.

¹⁴ Муравьев Н.Н. Записки // РА. 1885.  Кн.10. С.261.

¹⁵ Муравьев-Апостол М.И. Записки // РА. 1886. Кн.2. С.226.

^{16 Д}е Дама М.И. Письмо к А.Д.Сухареву от 2.09.1812. /  Публ. О.В.Кравченковой. В кн.: Бородинское поле: музей и памятник. С. 124-126.

¹⁷ Гнедич Н.И. Письма к К.Н.Батюшкову // Батюшков. Исследования и материалы. Сб. Череповец, 2002. С.329.

¹⁸ РО РНБ. Ф.542. Ед.хр.610. Л.1-1об. Приписка В.А.Олениной: Письмо писанное моим Батюшкой 1812-го года своим крестьянам. Варвара Оленина.

¹⁹ Михайла Кондратьев Карасев — имя одного из служителей, писавших сие письмо. — Примеч. А.Н.Оленина.

²⁰ Тимофей Семенов Мешков. — Имя другого служителя. — При них находится еще Иван, меньшой брат означенного Карасева. — Примеч. А.Н.Оленина.

²¹ В л.-гв. Семеновском полку служил и младший брат графа С.Н.Татищева — поручик граф Алексей Николаевич Татищев (1793–1851).

²² В битве при Бородине л.-гв. Семеновский полк потерял убитым лишь одного унтер-офицера — Алексея Степанова, числившегося во второй роте. (См. Аглаимов С.П. Указ. соч. С.304).

²³ Сын Отечества. 1812. № 3. С. 104-107.

²⁴ Оленин А.Н. Письмо к П.А.Оленину от 19.03.1824 // Касимовский краеведческий музей. Фонд Олениных.

²⁵ В 1961 г., наряду с письмами к А.Н.Оленину, он был передан в фонды Бородинского музея потомком Петра Алексеевича — А.А.Олениным.

²⁶ В последней биографии А.Н.Оленина (см.: Файбисович В.М. А.Н.Оленин. Опыт научной биографии. СПб., 2006. С.223) этот офицерский шейный знак ошибочно приписывается собранию Государственного Бородинского военно-исторического музея-заповедника. Пользуясь случаем, исправляю свою оплошность.

²⁷ «Нагрудный знак убитого в Бородинском сражении прапорщика Николая Алексеевича Оленина, смятый ядром» (Отечественная война 1812 года: Исторические материалы лейб-гвардии Семеновского полка / Сост. С.П.Аглаимов. Полтава, 1912. Вклейка между с. 448 и 449).

²⁸ Оленин Г.Н. Записные книжки // РО РНБ. Ф.542. Ед.хр. 826. Л.42 об.

²⁹ Оленин П.А. (Волгарь). Мой мирок. (Рукопись; 1918) // Касимовский краеведческий музей. Фонд Олениных.

³⁰ Napoléon at Les Invalides: The Army Museum and Emperor’s Tomb. Paris, s.a. P.24. (Connaissance des Arts. Special Issue).

³¹ Батюшков К.Н. Письмо к Н.И.Гнедичу. <Октябрь 1812. Нижний Новгород> // Сочинения. В 2 т. Из записных книжек. Письма. М., 1989. Т.2. №133.

³² Де Дама М.И. Письмо к А.Д.Сухареву от 2.09.1812 //  ГБВИМЗ. Инв. № ГБМ-668 / Д-37. Л.1об. «Это уточнение, — полагает О.В.Кравченкова, — расходится с формулярным списком и списком награжденных за Бородинское сражение, в которых значится, что Петр “получил контузию от ядра в грудь”, за что награжден орденом Св. Анны 3-й степени». Это расхождение представляется весьма условным: заметим, что горжет с равным правом называют как нагрудным, так и шейным знаком.

³³ Победа над шведами при Полтаве была одержана 27 июня (8 июля) 1709 года; перезахоронение Николая Оленина и Сергея Татищева состоялось в день 104-й годовщины Полтавской битвы.

³⁴ Письмо И.Старкова А.Н.Оленину от 3.07.1812 / Публ. О.В.Кравченковой. В кн.: Бородинское поле: музей и памятник. С.128.

В некоторых изданиях Ивана Старкова (наряду с крепостным Тимофеем Мешковым) причисляют к слугам Олениных. Однако в счете, выставленном им Алексею Николаевичу, упомянут адрес: «Ея благородию (курсив мой. — В.Ф.) Надежде Николаевне Старковой на Моросейке в доме купца Капустина в Москве» — следовательно, И.Старков принадлежал к дворянам.

³⁵ Тимофеев Л.В. От Парфения (Родословная Олениных) // Памятники культуры. Новые открытия. М., 2003. С.21.

³⁶ Георгиевский Г.П. А.Н.Оленин и Н.И.Гнедич. СПб., 1914. С. 37–38. Стихотворение датировано 11 июля 1813 г.

³⁷ Эта записка публиковалась неоднократно. Автограф хранится в ОР РГБ (Ф.211. К.3618. Б.5).

³⁸ Оленина А.А. Дневник. Воспоминания. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999. С.46.

³⁹ Бессонов В.А. Военнопленные Великой армии //  Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. М.: РОССПЭН, 2004. С.137.

⁴⁰ Оленина А.А. Указ. соч. С.46.

⁴¹ Письмо священника И.И.Донского А.Н.Оленину от 4.09.1822 / Публ. О.В.Кравченковой. В кн.: Бородинское поле: музей и памятник.

⁴² См.: Иванов Н.И. Братские могилы и другие воинские захоронения 1812 года на Бородинском поле // http://www.museum.ru. /1812/memorial/Ivanov/Ivanov/htme.

⁴³ Считаю своим долгом выразить глубокую благодарность Елене Афанасьевне Алигожиной (Можайск) и Павлу Павловичу Маскину (Москва) за сообщение ценных сведений и предоставление важных документов.

⁴⁴ Шесть лет спустя колонны над надгробиями А.Левшина и П.Шапошникова были повалены вандалами, изуродовавшими также монументы, воздвигнутые в память 23-й пехотной дивизии генерала Н.Н.Бахметева, кавалергардов и Конной гвардии. Памятник Оленину и Татищеву повредить им не удалось.

⁴⁵ Памятник Николаю Оленину и Сергею Татищеву установлен на новый пьедестал, вытесанный из гранитных блоков, — ранее он стоял на цоколе, облицованном мраморными плитами. Отметим, однако, что проект Оленина не предполагал столь высокого основания.

⁴⁶ Симонид Кеосский (ок. 556 – ок. 467 до н.э.). Фермопильская надпись.