Сергей Сафонов
«Оттолкнувшись ногой от Урала»
Вынесенная в
заголовок цитата из чрезвычайно популярной в начале 1970-х одной из «военных»
песен Владимира Высоцкого хоть и подходит к биографии Александра Бабина
географически — в 1951 году художник появился на свет в уральском городке
Березовский в Свердловской области, — не слишком совпадает с его живописью и
графикой по темпераменту. Скорее, для характеристики главной темы его
творчества сгодятся лирические строки того же автора: «Здесь лапы у елей дрожат
на весу, / Здесь птицы щебечут тревожно. / Живешь в заколдованном диком лесу, /
Откуда уйти невозможно». Потому что Бабин, хоть и «оттолкнулся» от родного
Урала в 1972-м — после Уральского училища прикладного искусства в Нижнем Тагиле
Александр сначала стажировался в Красносельской ювелирной экспериментальной
мастерской в Костромской области, осваивая скань и филигрань, а еще через два
года перебрался в столицу, — по-прежнему остается, что называется, певцом
российской провинции. Заснеженные малолюдные улочки, темные ветви деревьев,
колокольня, выглядывающая из-за холма, постоянно присутствуют в его акварелях и
холстах. Названия работ в каталоге, изданном в канун выставки Александра Бабина
в зале редакции журнала «Наше наследие», соответствующие: «Город Верея», «В
Переславле выпал снег», «Розовый вечер. Мещера», «Черноисточинск. Распутица»,
«Тагильский пейзаж с церковью и терриконом»... Репродукции предваряет
написанное самим художником уже в 1980-е годы четверостишие: «...И забуду
думать о столице, / И о времени, прошедшем всуе, / Наблюдая за полетом птицы, /
Светлую картину нарисую». Даже подмосковные Мытищи, где нынче обитает Александр
Бабин, увиденные и запечатленные им из окна или с балкона вполне современного
дома, открывают зрителю нечто вневременное в разместившемся внизу пейзаже. Вот
и выставка в «Нашем наследии» оказалась посвящена исключительно образу
провинции — то ли прошлого, то ли уже наступившего века.
Замечу особо:
все сказанное относится именно к Бабину Александру. Его старший брат Валерий
движется схожим путем — кажется, нанесенные на карту вечно заснеженной страны
пунктиры их маршрутов могли бы слиться в линию; у каждого за плечами долгий
стаж профессиональной учебы и творческой работы. Образ российской глубинки — не
обязательно лежащей в зимнем оцепенении, не реже цветущей и энергичной —
доминирует в творчестве каждого. Это можно рассматривать только как усложнение
профессиональной задачи: разрабатывать схожую проблематику, участвуя в
выставках под одной и той же фамилией (станковые работы Александра стали
появляться на выставках в середине 1970-х) — значит не только формально, но и
по сути искать собственный угол зрения на вроде бы универсальную тему.
Изображения среднерусского пейзажа и «смежные» с ним жанровые композиции
десятилетиями присутствовали на самых официозных советских выставках. От этого
«посконно-домотканный» жанр постепенно стал ассоциироваться у нас не только с
жестко очерченным кругом художников, принадлежащих традиции, если можно так
выразиться, формального соцреализма — тут образовался даже некий
изобразительный канон. Преодолеть его успешно пытаются братья Бабины; каждый —
по-своему.
Тихая выставка
Александра Бабина заставляла ее посетителей задумываться о том, что,
собственно, нынче стоит объявлять «новым» в изобразительном творчестве. Былой
советский нонконформизм мутировал в нынешний contemporary art, не забыв по
дороге занять положение главного — то есть, самого признанного и
финансово-емкого — художественного стиля наступившей эпохи. Художникам, по
старинке оперирующим кистями и красками, вроде только и остается, что
устраивать камерные экспозиции, занимая позиции былого андеграунда. Но, как
выясняется, поклонников у их искусства по-прежнему много — во всяком случае, на
вернисаже Александра Бабина было буквально не протолкнуться. Зима, прекрасно
дополняющая бабинские заснеженные пейзажи, заставила москвичей переодеться в
пухлые шубы и куртки — для редакционной раздевалки это, разумеется, катастрофа.
Такой поворот
можно было предвидеть: тремя неделями раньше экспозиция работ Валерия Бабина
открывалась в совсем уж отдаленном Царицыно, и публики на нее собралось тоже
изрядно. Представьте: десятки людей под конец рабочего дня, в час пик,
одновременно в разных уголках города спускаются в метро и едут в отдаленный
спальный район, потом трясутся в автобусе, только чтобы увидеть картины и
рисунки — в отсутствие какой-либо рекламы, роликов на телевидении, перетяжек на
центральных улицах.
Часто
художники стремятся показать, в первую очередь, только что выстраданные работы,
но в случае с выставкой Александра Бабина в «Нашем наследии» этого не
произошло. Был бы он популярным музыкантом — этот его «альбом» непременно
именовался бы The Best: для показа были отобраны не новые, но лучшие вещи
последнего десятилетия. Храм на холме, силуэт дерева, аморфный контур сугроба
перекликаются с категоричными линиями крыши низенького домика, в этом сугробе утопающего.
Фигурки людей встречаются нечасто, но улицы, деревья, дома не выглядят
безжизненными — скорее, они словно бы замерли в раздумье.
Наверное, эти
пейзажи мало изменились с тех пор, когда нечто подобное видела из своего окна
Зинаида Бабина — мать Валерия и Александра, взявшаяся за кисть уже после того,
как прожила долгую жизнь, в которой была и кинокурьером, и прачкой, и
кочегаром, даже помощником взрывника в шахте. Только выйдя на пенсию, она
«легализовалась» как художник: сначала лепила из глины, потом занялась
живописью. Но, разглядывая произведения ее сына Александра, стоит, кстати,
помнить о том, что жанр лирического провинциального пейзажа, в котором художник
давно и небезуспешно работает, — не сугубо российское изобретение: европейское
искусство издавна знает многие имена, связанные с изображением далеких от
столиц и просто больших городов людских поселений, где время течет совершенно
иначе. В конце-то концов, хранящиеся в Эрмитаже «Стог сена в Живерни» Клода
Моне и «Городок Вильнев-ла-Гаренн» Альфреда Сислея, виды Понтуаза и Экса на
картинах Поля Сезанна — та же провинция, только французская. Просто их авторы
заслужили мировую известность.