В
долгой коктебельской дачной истории имеется явное «белое пятно». В последнем
обобщающем издании «Старый добрый Коктебель. Природа, история, филология,
мифология, люди» (Симферополь, 2004) на этот счет можно прочесть следующее:
«Многолюдное семейство В.Н.Павлова (1852–1920), “дальние Павловы”, владело
огромным земельным участком и небольшим летним домом на самом краю дачного
Коктебеля».
М.Ф.Ширманова
Павловы коктебельские
Волею судеб я являюсь
единственной крестной дочерью М.А.Волошина, о чем свидетельствуют имеющиеся у
меня акварели с соответствующими посвящениями мне и моим родителям. Произошло
это следующим образом: летом 1929 года, когда мне было всего восемь месяцев от
роду, я была привезена матерью в Коктебель, в дом моей бабушки Александры Николаевны
Павловой, которая жила по соседству с Волошиными и была с ними дружна, особенно
с Пра (Е.О.Волошиной) — матерью Макса. Волошин согласился стать моим крестным
отцом, а моей крестной матерью была Иллария Харлампиевна Павлова (урожд.
Владес), впоследствии — личный врач Надежды Андреевны Обуховой, которая жила в
то время в Коктебеле на даче моей бабушки. Там и состоялось мое крещение. Как
мне рассказывали впоследствии мама, бабушка и вдова Волошина Мария Степановна,
Макс взял меня на руки и я сбила пенсне с его носа.
Я сама Максимилиана
Александровича не помню, — мне было три с небольшим года, когда он умер. Хотя
сохранились мои коктебельские фотографии 1929–1932 годов, и он наверняка меня
видел и навещал. В детстве и юности я Волошиным особенно не интересовалась, да
и происхождением моей семьи тоже, но я слышала много воспоминаний о нем и
старом Коктебеле от матери, ее сестер и братьев и особенно от своей бабушки,
которая родилась в Феодосии (где скончалась в 1955 году в возрасте почти ста
лет), обожала Коктебель и прожила в Крыму почти всю свою жизнь.
Мой дед, Василий Николаевич
Павлов, родился в Харькове в 1852 году в семье профессора Харьковской духовной
семинарии Николая Васильевича Павлова. Согласно словарю Брокгауза и Ефрона,
Павловы — дворяне, некоторые из них ведут свою родословную с XVI века. Со слов моей тети Екатерины
Васильевны, мой дед был двоюродным братом академика И.П.Павлова, но их семьи не
поддерживали родственных связей, якобы из-за давней ссоры их отцов.
Дед был инженером путей
сообщения, что в XIX
веке было очень престижно. Впоследствии он занимал посты начальников
Самаро-Златоустовской, Московско-Казанской и Юго-Восточной железных дорог. Умер
он в 1920 году в возрасте 67 лет от сыпного тифа, возвращаясь в своем вагоне из
Воронежа в Феодосию.
В конце 1880-х годов он женился
на вдове своего кузена Александре Николаевне Павловой (в девичестве Брачер),
уроженке Феодосии. Ее отец английский офицер Николас Брачер оставил ей хорошее
приданое и купил поместье в Старом Крыму, рядом с поместьем Перовских. Поэтому
она была знакома с Софьей Перовской и Желябовым, который был какое-то время ее
воспитателем. Бабушка была сиротой, ее воспитывала тетя. Александра Николаевна
получила прекрасное воспитание и образование, музыкальное и, как мы сейчас
говорим, гуманитарное. Она была прекрасной пианисткой и обладала великолепным
меццо-сопрано. И даже в 90 лет пела дуэтом с Надеждой Андреевной Обуховой,
конечно, в домашней обстановке. Бабушка была очень образованным человеком,
знала в совершенстве английский и французский, по-немецки и по-итальянски
читала свободно, прекрасно знала русскую и западную литературу.
Как помещица, владеющая имением в
Старом Крыму и «дачей» в Коктебеле, она была «лишенкой» и так и не была
восстановлена в гражданских правах до конца своей жизни. Она не получала при
советской власти никакой пенсии, не имела никаких средств к существованию, жила
на то, что в 20–30-е годы держала пансион и сдавала комнаты в своих домах в
Коктебеле, а затем давала уроки музыки, пока позволяло здоровье.
Примерно с 1936 года, когда она
навсегда уже поселилась со старшей дочерью Александрой Васильевной, посвятившей
себя уходу за больной матерью, в Феодосии в районе Карантина, напротив дома
художника К.Богаевского (я очень хорошо помню их убогую комнату, где главной
ценностью был старинный рояль), она все больше сидела в кресле, так как у нее
были больные ноги, раскладывала пасьянсы, играла в винт со своими знакомыми —
племянницей художника Айвазовского Ниной Александровной, толстовкой и
суфражисткой, и ее бывшим мужем, одним из богатейших в прошлом людей Феодосии —
табачным фабрикантом с удивительной фамилией — Крым. Кстати, к нашим соседям —
Богаевским — меня водили в гости, и я помню на мольберте в его студии картину
«Днепрогэс» — видимо, дань времени. Бабушка хорошо знала Ивана Константиновича
Айвазовского, который, между прочим, высоко ценил ее талант певицы и даже хотел
послать учиться в Италию на свои деньги, однако мой дед воспротивился этому.
Александра Николаевна принимала участие в благотворительных концертах,
устраиваемых Айвазовским и другими меценатами в своих домах.
К сожалению, ее судьба певицы не
состоялась. Однажды она «сбежала» от своего мужа в Петербург и хотела поступить
в Императорскую оперу. Пробовалась у Э.Направника в Мариинке. Потом она рассказывала,
как после первых тактов арии, которую она исполняла, на пульте дирижера
зажглась красная лампочка. Она подумала, что это провал, но Направник сказал,
что у нее прекрасный голос и она принята. Но в ту пору нужно было согласие
мужа, а дед посчитал, что ему, действительному статскому советнику, неудобно
иметь жену-артистку и запретил ей петь на оперной сцене. Это, наверное,
послужило одной из причин их размолвки и привело к тому, что в 1916 году
бабушка рассталась с дедом и, забрав детей, переехала на постоянное жительство
в Коктебель.
Земля в Коктебеле была куплена
бабушкой в конце XIX
века, когда наследники Эдуарда Андреевича Юнге, пионера Коктебеля, окулиста и
ученого с мировым именем, оказавшись в затруднительном положении, стали
распродавать ее под «дачи», как в чеховском «Вишневом саде».
В Коктебеле стали строиться
представители творческой интеллигенции, причастные к искусству и литературе. В
начале ХХ века на побережье Коктебельской бухты было всего пять имений с домами
и хозяйственными постройками, принадлежавших сыну Э.А.Юнге, Александру
Эдуардовичу, ботанику и знаменитому виноградарю (у Тихой бухты), затем Павловым
(моим родственникам), известной оперной певице М.А.Дейше-Сионицкой, Волошиным и
у Киловой горы (в сторону Карадага) детской писательнице Наталье Ивановне
Манасеиной и поэтессе Поликсене Соловьевой. Наш дом был построен в 1903 году.
Моей бабушке принадлежали 56443,2 кв. метра
земли (согласно Договору о купле-продаже с ЦАГИ от 1932 г.); двухэтажный
каменный дом — 202,22
кв. метра; подворные постройки — 72,28 кв. метра;
цистерна для питьевой воды, единственная в безводном в ту пору Коктебеле;
одноэтажный каменный флигель с 4-5 комнатами на берегу моря. На участке были
также единственный в Коктебеле теннисный корт, виноградник и фруктовый сад.
Дом пришлось под нажимом властей
и страхом раскулачивания продать за 15 тысяч рублей ЦАГИ в 1932 году.
Впоследствии ЦАГИ (Центральный аэрогидродинамический институт) устроил в нем
свой дом отдыха.
В Договоре о купле-продаже дома
ЦАГИ обязывался предоставить также квартиру бабушке в Москве, но обязательства
своего не выполнил. По Договору 1932 года флигель и участок земли в 3616,8 кв. метра
оставался в ее владении. Но в 1937 году ЦАГИ вынудил бабушку и ее дочерей
продать им флигель с оставшимися хозяйственными постройками.
Я хорошо помню этот флигель с
большой террасой, где мы жили летом до 1936 года с моими родителями. В 20–30-е
годы бабушка сдавала комнаты в доме и флигеле приезжавшим в Коктебель писателям
и артистам, в основном Большого театра. У нас жили Марина Семенова, молодая
Галина Уланова с отцом, певец В.Касторский, Надежда Обухова, которая стала
большим другом нашей семьи. После войны она приезжала каждое лето в Феодосию,
где моя тетя Александра Васильевна сняла ей домик. Они переписывались до самой
смерти Надежды Андреевны в Феодосии. Надежда Андреевна всячески старалась
помочь моим родным, пользуясь своими связями и всероссийской известностью. Так,
например, однажды во время войны, когда Феодосия была оккупирована немцами, а
наши войска предпринимали десанты, по просьбе Надежды Андреевны с нашего
самолета была сброшена посылка с кофе для моей бабушки, которая ничего, кроме
кофе, не пила и без него очень страдала. Посылка попала к партизанам, и,
представьте себе, они доставили-таки ее по месту назначения. Надежда Андреевна
также пыталась вызволить из ГУЛАГа жену моего дяди, Николая Васильевича,
артистку Александринки Екатерину Михайловну Манасеину (М.Волошин написал ее
большой портрет маслом, и он выставлялся в Москве в 1977 году в Центральном Доме
художника). Она после войны была осуждена якобы за сотрудничество с немцами в
Коктебеле, которые устроили штаб в ее доме. Екатерина Михайловна в эти годы
была слепой 70-летней старухой. Надежда Андреевна писала письма Ворошилову, но,
к сожалению, это не помогло, ее реабилитировали и освободили только после
смерти Сталина, она умерла и похоронена в Феодосии в 1957 году.
У Василия Николаевича и
Александры Николаевны Павловых было шестеро детей — старшая дочь Александра
родилась в 1891 году в Харькове, затем шли сыновья Николай и Евгений, дочь
Екатерина (1896) и в 1900 году родились моя мать Анна и ее брат-близнец
Алексей. Насколько я знаю, высшее образование получили до революции только
старшие дети — Шура (Александра) закончила курсы в Сорбонне и Петербургскую
консерваторию в 1913 году по классу вокала. Жак (Евгений) стал врачом, во время
Гражданской войны поочередно мобилизовался то белыми, то красными как врач и в
1919 году умер в Феодосии от тифа. Николай стал в советское время артистом
Ленинградского драматического театра (Александринки), умер в Ленинграде от
голода во время блокады. Тетя Катя (Екатерина) работала 40 лет в ЦАГИ,
последнее время заведовала там технической библиотекой, жила в Москве, снимая
углы. Возвратившись из Испании, где она была вместе с нашими летчиками в
качестве переводчицы с 1936 по 1939 год, она только после Отечественной войны
получила от ЦАГИ комнату в коммуналке, где и прожила почти до самой смерти.
Только перед самой смертью в 1979 году она получила отдельную квартиру, о которой
всю жизнь мечтала, но так и не смогла ею воспользоваться.
Моя мать закончила гимназию в
1917 году, как и все ее братья и сестры, в Харькове, жила в Коктебеле со своей
семьей до 1921–1922 годов, выступала на подмостках Крыма в качестве
драматической актрисы под сценическим именем А.Анненская, затем переехала в
Москву и жила сначала у писателя Вересаева, который обещал устроить ее на
работу и помочь получить высшее образование. Как говорила мама, ей там было
очень неуютно, она спала в ванной и ее использовали как домработницу. Обещаний
своих Вересаев не смог выполнить, и она переехала к Илларии Павловой — моей
будущей крестной матери, которую она знала по Коктебелю, и прожила у нее
несколько лет до своего замужества. Она занималась различной канцелярской работой,
затем, зная хорошо английский язык, работала переводчицей в АРА1 с
американцами. Ее всегда тянуло на сцену, и она поступила в Шаляпинскую
драматургическую студию, где училась вместе с А.Поповым и А.Диким, но не
окончила ее, видимо, поняв, что ей не хватает таланта. Она дружила в эти годы с
артисткой МХАТ Ольгой Баклановой, которая впоследствии осталась с Михаилом
Чеховым в США, когда МХАТ был там на гастролях. В 1927 году Анна Васильевна
вышла замуж за моего отца Федора Максимовича Ширманова, тогда преуспевающего
авиаконструктора, ученика Жуковского, работающего в ЦАГИ с Туполевым,
Чаплыгиным, Ветчинкиным. В 1928 году, 15 ноября, родилась я, Ширманова Марина
Федоровна, единственная их дочь и единственная внучка Александры Николаевны
Павловой.
Моя мама получила высшее
образование только в 30-е годы. Она закончила вечерний факультет Иняза и стала
преподавать английский язык в вузах — в Текстильном институте, во время войны в
Московском механическом институте боеприпасов, а после войны, возвратившись из
командировок в США и Англию, где мы с ней пробыли около четырех лет, в МГИМО.
Умерла он в возрасте 82-х лет.
Ее брат-близнец, Алексей
Васильевич, в советское время жил и работал в Харькове, инженером на тракторном
заводе, но в 1937 году был арестован по доносу «друзей» за рассказанный якобы
политический анекдот и погиб в одном из лагерей ГУЛАГа под Хабаровском.
По словам моих родных, летняя
жизнь в Коктебеле была беспечной, веселой, полной выдумки и розыгрышей, которые
очень любил Волошин. Ходили в горы на прогулки и устраивали пикники, встречали
восход солнца, часто с Максом, купались в Тихой бухте, катались на яхте моего
дяди Николая Васильевича, которую он назвал «Ардавда», играли в теннис на
единственном в Коктебеле теннисном корте на нашей даче, куда приходили и
Алексей Толстой, и Вересаев, и Мандельштам. В песенке о «зеленой крокодиле»,
сочиненной в ту пору, был куплет: «И к Павловым на дачу, забравшись на удачу,
ракетки их сожрала в один миг».
Еще когда в Крыму была
Врангелевская республика и в Коктебеле стояли английские крейсера, англичане
предлагали моей семье уехать с ними, так как бабушка была наполовину
англичанка, но они все отказались. Бабушка не мыслила своей жизни вне России,
вне Крыма, вне Коктебеля. И она никогда об этом не жалела, хотя по вине
советской власти закончила свои дни в Феодосии в казенной комнатушке при
галерее Айвазовского, где работала «научным сотрудником», то есть
экскурсоводом.
В их доме в Карантине до войны и
в Галерее Айвазовского после войны всегда были люди, которые заходили просто
так или на вечерний чай с баранками, — феодосийцы и приезжающие в Феодосию
отдыхать. Я хорошо помню дальних родственников бабушки Руссенов, Варвару
Яковлевну Дурново — родственницу бывшего царского министра, которая
рассказывала, что, когда они жили в квартире Пушкина на Мойке, видела однажды
его тень в длинной ночной рубашке, шедшую из «его» кабинета; Веру Павловну
Безобразову, племянницу философа и поэта В.С.Соловьева, внучку историка
С.М.Соловьева, которая после войны жила в Мокве за занавеской у Эфронов и
помогала моей маме по хозяйству, чтобы прокормиться. И, конечно же, народную
артистку СССР Надежду Андреевну Обухову, которая после продажи нашей
коктебельской дачи в 1937 году стала приезжать летом в Феодосию. Там она и
умерла летом 1961 года от паралича сердца, перегревшись на солнце на Золотом
пляже.
Сейчас ничего не осталось ни от
первого дома Юнге, ни от домов Павловых и Манасеиных, ни от склепа Юнге на
берегу моря, который разграбили в революцию, а трупы выбросили. К сожалению, от
большой, талантливой и артистической семьи Павловых никого уже не осталось в
живых. Чудом уцелел дом Волошина и несколько других, еще долго привлекавших к
себе умы и сердца.
1 American
Relief Administration — Администрация американской помощи (России).