Анатолий Кантор, Галина Ельшевская, Илларион Голицын, Валерий Стигнеев

Жест внутренней свободы

В послевоенные 1940–1950-е годы в советское искусствознание пришло новое поколение — строители и организаторы художественной культуры нового типа. Предшественники и учителя были журналистами, трибунами, бойцами; послевоенной молодежи предстояли бои не менее упорные, но в более сложных, опасных условиях, требовавших искусного маневра и более широкого кругозора, интуиции, философской широты взглядов, небывалых познаний в отечественной и мировой культуре; главное же заключалось в умении выделить в искусстве новое, перспективное, живое начало, отделив его от наносной моды, конъюнктуры и демагогии. Словом, требовались «перестройка глаза», сотрудничество с прогрессивным ядром коллектива художников, осмысление заново культуры прошлого, мирового современного опыта и тщательного анализа нынешней творческой практики. Соответственно должна была рождаться новая критика, оснащенная фундаментальной теорией и доскональным знанием исторического опыта. Все это порождало потребность в новой литературе, новом образовании и новых лидерах, какие не замедлили явиться: это академик Дмитрий Сарабьянов, реформаторы музейного дела Ирина Антонова, Генрих Игитян, создатели новых глубоких концепций историко-художественного процесса Галина Пугаченкова, Евсей Ротенберг, Ростислав Климов, Валерий Прокофьев, Вадим Полевой, критики Александр Каменский, Лев Мочалов, Юрий Герчук.

Юрий Яковлевич Герчук в этой группе новаторов послевоенных лет — один из самых младших. Но на него давно уже смотрят как на «мэтра», одного из самых почитаемых экспертов. Это уважение он заслужил не годами и даже не познаниями, а в основном принципиальностью и редким отсутствием снисходительности в своих критиче-ских оценках. В доме творчества в Паланге, где некогда регулярно собирались искусствоведы для выяснения ценности их работ по «гамбургскому счету», Юрий Яковлевич всегда занимал место в «ареопаге», среди признанных лидеров искусствоведческой корпорации. Вторая черта Герчука как критика и как человека – это высокая степень внутренней организованности и ответственности, присущие статьям и книгам Юрия Яковлевича, сказывающиеся и во всем его облике. Профессиональный авторитет Юрия Яковлевича был основан на небольших монографиях, написанных с исключительной четкостью, основательностью и являющихся в своем роде образцовыми. Два выпуска очерков «Художественные памятники Верхней Волги» (1968, 1976, в соавторстве с М.И.Домшлак) стали прекрасным примером путевого очерка и архитектурного исследования. Если монография о русском натюрморте «Живые вещи» (1977) является одной из нескольких поэтичных, увлекательных книг на эту тему, то книга «Что такое орнамент?» (1998) заполнила одно из «белых пятен» в искусствознании, поскольку внимательными исследователями орнамента были в последнее время кристаллографы. Исследования Герчука о книге, графике и типографском искусстве являются классическими в этой области, отнюдь не бедной талантливыми монографиями: это книги «Эпоха политипажей» (1982), «Художественная структура книги» (1984), «Советская книжная графика» (1986), «Художественные миры книги» (1989); в этой серии книг очень заметен интерес к педагогике, почему они особо ценны для специального образования. Герчук двинулся и дальше в сторону универсализации своих педагогических руководств: плодом этого стали книги «Язык и смысл изобразительного искусства» (1994), «Основы художественной грамоты» (1998) и, наконец, главы недавно опубликованной «Всеобщей истории искусств». 

Анатолий Кантор

Юрий Яковлевич Герчук не в первый раз показывает свои фотограммы. Не рискуя высказываться по существу выставки (ничего не понимаю в фотограммах!), замечу лишь, что, на мой взгляд, сам выбор техники в данном случае многое говорит о личности выбирающего. Фотограмма – предельно ненасильственна по отношению к объекту; здесь вещам как бы позволено увидеть самих себя, и автор всегда готов удивиться неожиданному поведению своего материала под воздействием света. Это — вежливое искусство; своего рода равноправное собеседование художника с «персонажами». И в быту, и в профессиональных контактах Герчук всегда открыт для такого собеседования.

Именно поэтому про него не с руки сочинять «юбилейные» речи — он к ним совершенно не располагает. Так никогда не ведут себя «юбиляры», «заслуженные деятели» и прочие — страшно сказать — «последние могикане». Им по рангу положено соблюдать статуарность и двигаться плавно, а Герчук даже и не просто ходит, а бегает, так, что за ним не угнаться, — и бегает, в числе прочего, на «неподобающие» своему возрасту и статусу мероприятия: например, на выставки современного искусства. Ему интересно.

Я никогда не училась у Герчука — и все-таки считаю его кем-то вроде учителя. Потому что косвенно все-таки училась на его книгах и статьях: ну, например, тому, что знаточество не означает начетнической скуки, что не обязательно быть узким специалистом — гораздо лучше быть специалистом широким. Герчук писал и продолжает писать об очень многом — об искусстве книги, об истории натюрморта, об орнаменте; в его профессиональный «домен» почти на равных входят архитектура и графика; он одинаково свободно ориентируется в культурных сюжетах XVIII столетия и в реалиях сегодняшнего художественного процесса.

Его тексты легко узнаются по интонации — одновременно обстоятельной и разговорно-свободной. Слова складываются в понятный порядок, их смысл прозрачен, о самом сложном говорится просто, и эта простота не исключает интеллектуального артистизма: можно сказать, что автор по-просветительски учтив по отношению к своему читателю.

В общем, тексты похожи на автора, а автор всегда равен самому себе. И это редкий человеческий дар — такое отсутствие котурнов, позерства, «надувания щек» и форсирования голоса. Уместно в заключение рассказать историю: как-то раз Герчук случайно оказался на выставке некой художницы, которая понятия не имела, кого же это к ней привели. После короткого разговора художница воскликнула: «Юрий Яковлевич, да вам же писать надо!» На что ее собеседник доброжелательно сообщил: «Так я и пишу».

Галина Ельшевская

Юрий Яковлевич Герчук — всегда рядом с художниками. Его интересуют настрой и состояние современных ему мастеров разных поколений: живописцев, графиков, скульпторов, декораторов, фотографов.

Он чутко всматривается в перипетии потока творческой жизни Москвы. И не только. Его знают и чтят на Урале и в Сибири, где он нередко выступает с интереснейшими лекциями. Он — в центре художественных событий в течение многих и многих лет. Круг его познаний и интересов широк. Он любит остроту, новизну в искусстве, но такие, которые логично вытекают из всего хода развития художника. Он ценит логику развития... Встречаясь с Юрием Яковлевичем в разных ситуациях, всегда ощущаешь его высокую интеллигентность, эрудированность, умение спокойно и взвешенно разобраться в работе художника. Его оценки искренни, доброжелательны и всегда свободны от предвзятости.

Дорога мне в Юрии Яковлевиче его любовь к архитектуре. Вместе с супругой Мариной, знатоком древней архитектуры, он ревностно следит за тем, какие изменения происходят в архитектурной среде Москвы, ратуя за сохранение ее культурного и историче-ского наследия.

Важна для меня этическая сторона деятельности Герчука. Имею в виду, например, работу, связанную с изданием в 1975 году книги Евгения Николаева «Классическая Москва». Ее автор, талантливый физик, собрал обширные сведения о Москве. Юрий Яковлевич скрупулезно изучил материалы, осмыслил их, и получилась книга — дань памяти молодому, безвременно ушедшему исследователю.

Основательна книга Ю.Я.Герчука о Василии Баженове, в которую вошли письма современников и самого зодчего. Она подарена мне автором с трогательной надписью: «В торжественный день вернисажа выставки всех поколений обитателей “Красного дома” — с поздравлениями». Я благодарен Юре за внимание ко всем художникам нашего мемориального дома Фаворского — Ефимова.

Очень интересна и с блеском реализованная его идея переиздания детских книг 1920–1930-х годов: Лебедев,

Конашевич, Иван Ефимов и другие.

Юрий Яковлевич на удивление легок — выставки, выступления, работа в жюри — везде и всегда он внимателен, корректен, артистичен и всегда готов откликнуться на все живое в искусстве.

Илларион Голицын

В конце 1970-х годов, когда публиковались статьи Ю.Я.Герчука в журнале «Советское фото» по различным проблемам фотоискусства, был среди них и материал о фотограмме — технике к тому времени почти забытой. Среди иллюстраций к статье были и его собственные работы. Оказалось, что сам Герчук увлечен фотограммой и добился здесь интересных результатов. Фотограмма, ставшая искусством в 1930-е годы благодаря работам Александра Хлебникова, при всей простоте техники требует изрядной доли вкуса, артистизма и знания предмета. Выяснилось, что все это у Герчука есть. Поэтому, когда возникла идея организовать выставку «Фотограмма» и возродить этот жанр в современном фотоискусстве, Юрий Яковлевич был среди главных закоперщиков. Такая выставка состоялась в конце 1999 года в галерее «Манеж». Наряду с современными авторами она знакомила зрителей с классическими произведениями А.Родченко, Г.Зимина, С.Телингатора и других. Раздел 1970-х годов в этой экспозиции был представлен внушительной подборкой творчества Герчука. А через два года его работы поехали в Мадрид и были показаны в рамках «Месяца фотографии» в испанской столице. С того времени все узнали искусствоведа и критика Ю.Я.Герчука как мастера фотограммы.

Валерий Стигнеев