Художественная традиция: между прошлым и будущим

 

«Круглый стол» редакции журнала «Наше наследие»

 

В ноябре 2004 года в редакции журнала «Наше наследие» был проведен круглый стол «Художественная традиция: между прошлым и будущим». В дискуссии приняли участие: народный художник России, академик Российской академии художеств И.В.Голицын; профессор Московского государственного художественного института им. В.И.Сурикова, народный художник России, академик Российской академии художеств П.Ф.Никонов; народный художник России, секретарь Правления Союза художников России И.В.Пчельников; заслуженный деятель искусств России, искусствовед, художественный критик Ю.Я.Герчук; заведующий сектором экспертизы НИИ реставрации, председатель секции искусствоведов МСХ, коллекционер М.М.Красилин; советник по проектам Канадского Фонда Гендерного Равенства Т.Ю.Забелина; заслуженный художник России В.М.Волович (Екатеринбург); художники — М.Ш.Брусиловский (Екатеринбург), С.А.Дешалыт, И.В.Камянов, Н.А.Крестинина, К.В.Сутягин, С.Л.Шихачевский; куратор галереи «Ковчег» С.А.Сафонов; антикварный обозреватель Н.О.Назаревская; коллекционеры И.В.Ковальская, Т.Ф.Набросова-Брусиловская (Екатеринбург); коллекционер, журналист И.Е.Стежка; искусствовед, арт-директор выставочного зала редакции журнала «Наше наследие» Е.В.Пашутина; заслуженный художник России, главный художник журнала «Наше наследие» А.А.Рюмин. Круглый стол был приурочен к юбилейной 200-й выставке, прошедшей в особняке редакции в Неопалимовском, которой стала экспозиция екатеринбургской галереи «Автограф» Татьяны Набросовой-Брусиловской, представившей 170 произведений малоформатной живописи в рамках проекта, поддержанного Канадским Фондом Гендерного Равенства. Ниже публикуется дайджест выступлений участников круглого стола.

 

А.А.Рюмин: Что такое художественная традиция? Разве это в конечном итоге не способ сохранения и передачи художественной информации об образе мышления и чувствования, материализованный в произведениях искусства, передаваемый от поколения к поколению и связывающий настоящее с прошлым и будущим?

Мы живем в очень компактном мире, окутанном единым информационным пространством. Современные тенденции к глобализации порождают немало вопросов, в числе которых: что будет с национальным своеобразием, культурными обычаями, художественными традициями? Прогнозируют, что главным сдерживающим фактором в этой ситуации могут стать религиозные различия. Однако обмен опытом в сфере художественного мышления преодолевает эти границы. Вспомним, что древнерусские соборы построены с помощью итальянских зодчих, что Царскосельский архитектурно-парковый ансамбль Екатерины II был воплощением союза художественных моделей Запада и Востока на российской территории, что Дягилевские сезоны осуществили такую мощную экспансию русского искусства, отзвуки которой до сих пор возникают в европейском сознании. И сегодня в списке имен художников, наиболее востребованных на мировом рынке искусства, немало выходцев из России.

Если посмотреть на художественную традицию в исторической перспективе, то выясняется, что она выживала и плодотворно развивалась в тех случаях, когда не замыкалась на консервации собственных ценностей, а обогащала себя контактами с другими движениями в области искусства.

 

Ю.Я.Герчук: Проблема художественной традиции обостряется в те времена, когда ее естественное продолжение оказывается под угрозой. По-видимому, сейчас именно такое время. Мы живем на стыке времен, и значит на сломе традиции. Не утратить ее — живая потребность развивающегося искусства. Ведь, она остается необходимым стержнем целостной художественной культуры, точкой опоры для любых позднейших изменений. Отбросить ее совсем — невозможно, это значит — остаться в пустоте. Спокойно ей следовать, считая незыблемым законом и сводом готовых правил — значит топтаться на месте, потеряв связь с духом времени и мироощущением современника, производить мнимые, а не подлинные ценности.

Поэтому быть художником (а не производителем определенного сорта товаров) всегда трудно. А сегодня — в особенности. Движение искусства идет сейчас короткими, резкими скачками. В неспешные давние времена художник умирал в том же мире, в котором начинал свой путь. Сейчас ему приходится пережить несколько исторических периодов, видеть зарождение и гибель нескольких стилистических тенденций. Художники близких поколений порой не понимают друг друга. Быть верным себе, собственому призванию, задача нелегкая. Но это, я думаю, единственная достойная позиция. Погоня за блеском самой увлекательной художественной моды — дело бесплодное.

 

И.В.Голицын: Когда заходит речь о традициях в искусстве, то более живой пример, чем Дом Фаворского, мне трудно привести. Лет десять тому назад в «Нашем наследии» о нем была напечатана большая статья Ю.Герчука¹. Здесь важно обратить внимание на то, что в Доме Фаворского во все времена, да и сейчас, поддерживается атмосфера восторга творчества и импровизации, в которую вовлекаются дети. Фаворский не только помогал им учиться рисовать с натуры. Они вместе отливали оловянных солдатиков, вырезали композиции из бумаги — творческую инициативу можно пробудить в работе с самыми разнообразными материалами. Вместе со взрослыми дети играли в шарады, участвовали в домашних спектаклях, карнавалах. Когда я впервые был приглашен в Дом Фаворского в новогоднюю ночь в начале 50-х годов прошлого века (кстати, тяжелые для страны были годы), то очутился в обстановке костюмированного веселья. Все обитатели Дома, кроме Фаворского, были в масках. Мне дали итальянскую шляпу, я прилепил себе усы, мой друг надел среднеазиатский халат (их сохранилось много после эвакуации), и мы сразу стали своими в этой радостной компании.

Конечно, в моем детском увлечении рисованием было влияние отца. Лет в 10-12 я рисовал портреты своих предков. Я и сейчас продолжаю писать такие картины — интерьеры с их портретами. Вообще очень важно, какая обстановка окружает в повседневной жизни — что на стенах, что над головой и что за окнами. Если бы в моей жизни не было Дома Фаворского, в котором я продолжаю жить и сегодня, то я был бы другим художником.

А вот мои внуки увлеклись компьютером. Один выдает на нем десятки замечательных абстракций. У другого талант мима.

 

М.Ш.Брусиловский: Нынешнее падение роли профессионального изобразительного искусства имеет много причин. Думаю, что прорыв других форм визуального воздействия на бытовом уровне, который мы наблюдаем (телевидение, реклама, иллюстрированная периодика, компьютерные игры и т.д.), поглощает какой-то среднестатистический эмоциональный ресурс, отпущенный человеку. И очень низкое, зачастую антихудожественное качество этой ежедневно навязываемой продукции грозит массовому притуплению живого чувства и интереса, выходящих за рамки потребительства. То, что видишь сегодня на выставках, — это, в основном, агрессивная самодеятельность (не путайте с примитивным или наивным искусством), которая стремительно размывает в восприятии рядового зрителя границы между настоящим искусством и его имитацией. И никакого конструктивного противовеса складывающейся ситуации нет. Тот рынок искусства, который мог бы нормализовать положение, отсутствует. Если бы в Россию были допущены европейские аукционные дома, занимающиеся торговлей искусством, то многие ныне здравствующие замечательные художники получили бы возможность нормального существования. К тому же появилась возможность для объективной оценки тех или иных художественных явлений во внутрироссийском раскладе. В Москве, например, созданы персональные музеи художников, которые, как известно, не пользуются достаточным признанием в профессиональной среде и не имеют никакого рейтинга на мировом артрынке, в то время как есть огромный массив искусства и художественного наследия, не доступный зрителю из-за недостатка музейных площадей.

Конечно, многое в искусстве зависит от школы, традиции, профессионализма художников. Но многое и от грамотной политики в области культуры. Сдача отечественных позиций в мировом спорте вызывает тревогу о физическом здоровье нации, и на государственном уровне принимаются соответствующие решения. А что делать с духовным, эстетическим самочувствием?

Я не так часто бываю в Москве, как того хотелось бы. Обратил внимание, проезжая по Садовому кольцу, на новый памятник Шаляпину, который, как показалось, сполна отражает нынешнее состояние дел. Неужели ярчайший певец, для многих поколений ставший символом вершинных достижений в истории русского искусства, заслуживает такого вялого и нескульптурного памятника, и тем более установленного в столице? А ведь традиционно сложилось так: что делается в Москве, аукается по всей России.

 

К.В.Сутягин: Хотелось бы быть уверенным, что живопись сегодня кому-то нужна. Деньги можно заработать, будучи и водителем трамвая. Филонов, например, говорил, что может заработать стиркой белья. Гораздо важнее знать, что у того, чем я занимаюсь, есть будущее. А то, если послушать-почитать современных критиков, руки опускаются. И вот в этом направлении, к сожалению, не делается ничего. У нас всегда было поразительное пренебрежение к теории, дескать, там одни заумные слова. А за недоосмыслением стоит и все остальное. Не делается никаких попыток хоть как-то концептуально осмыслить место живописи в современном мире, а лишь безоговорочно принимается заимствованная откуда-то точка зрения, что живопись умерла, что современная живопись (не антиквариат) — это салон, украшение на стене для недоразвитых. Искусство для развитых — это хэпенинги, перфомансы, инсталляции.

Сегодня в живописном лагере полная пассивность в теоретическом смысле. Не делается никаких попыток осмыслить происходящее, дать ему какую-то свою оценку и наметить пути развития. Нам навязали точку зрения о новизне в искусстве, как о некой бесспорной ценности, о так называемом прогрессе. Считается, что искусство должно все время делать что-то новое, что новое лучше хорошего. Нужно писать новые картины, писать по-новому и т.д. Нужно писать хорошие картины, а не новые! И если говорить о прогрессе в искусстве, то хотелось бы понять, какова его конечная цель? Ведь, если мы говорим о движении в лучшую сторону, то должны представлять себе, куда мы движемся? Что это такое, «лучшее»? И вот тут выясняется, что сторонники «прогресса» только и делают, что «хоронят» живопись. Складывается ощущение, что конечная точка этого прогресса — смерть искусства. А ведь именно к этому нас и призывают «прогрессивные» критики и искусствоведы — скорее помрите, или хотя бы перестаньте писать картины. Государственная Третьяковская галерея, например, уже перестала приобретать произведения живописи, созданные в новом веке — вроде живопись сегодня уже не актуальное занятие.

Считается, что живопись закончилась в ХХ веке. Конечно, творчество таких художников, как И.В.Голицын, П.Ф.Никонов, уже абсолютно бесспорно в истории русского искусства. Но вот сегодня выходит книга Е.Деготь по истории русского искусства ХХ века, в которой эти имена отсутствуют, хотя без них трудно представить послевоенную художественную карту России. Не упомянуты и другие имена, вроде В.Яковлева и А.Зверева, характеризующих свое время. Зато в новой истории в изобилии представлены комары-меламиды-чуйковы-кабаковы-монастырские-приговы и т.д. Сегодня настоящее меняет прошлое, чтобы можно было выгоднее продать будущее. Пишется совершенно другая история в популярном изложении, что-то типа «Происхождения видов», из которой, в результате эволюции и естественного отбора, органично вытекают Кулик, Тер-Оганян, Виноградов с Дубоссарским, и заканчивается вся эта история искусства глубокомысленным хулиганством, бессилием и суицидом.

Проблема, на мой взгляд, в том, что нынешние искусствоведы не пытаются концептуально осмыслить, куда и зачем мы идем, а все как-то считается, что мы сами собой движемся в правильном направлении, и нужно только отслеживать тенденцию и описывать то, что модно. По этой схеме история искусства представляет собой живую пирамиду физкультурников, внизу которой стоит человек сто, потом все меньше и меньше, а на самый верх запрыгнул последний художник, венец творения, и радостно закричал: «Всё, больше мест нет! Живопись кончилась!»

Настоящий художник к моде никакого отношения не имеет. Современны ли Бах, Пушкин, Ван Гог? Художники — как лампочки, кто-то мощностью 40 ватт, кто-то 60, кто-то и 200. Они каждый со своей стороны освещают нашу жизнь в меру сил. И они — не физкультурники на параде.

 

И.В.Камянов: Что касается разговоров о смерти живописи — во многом здесь виноваты сами художники, безостановочно производящие тонны живописной продукции. Художники не спрашивают себя — добавит ли очередная картина что-то важное, не засорит ли она пространство еще больше, что она — попытка движения, ответа на глубинные вопросы или просто продукт профессиональной жизнедеятельности? Да, поле живописи все сужается, в ней уже очень много сказано — но тем интереснее задача художника. Задача, далеко выходящая за колористические рамки. Настоящей живописью, на мой взгляд, занимаются немногие, как немногие проявляют к ней интерес. Но это не делает ее маргинальным занятием, а напротив, превращает в искусство элитарное. В отличие от массовой культуры, которая предлагает человеку жить чужой (красивой) жизнью, настоящая живопись возвращает к себе, в чем, собственно, ее главное предназначение.

 

Н.А.Крестинина: Вещи, окружающие нас в повседневности — телевизор, компьютер, метро и прочее, — создают агрессивную среду, размывающую границы личности. Современное (актуальное) искусство эту агрессию принимает, впускает в себя и ретранслирует. А традиционное искусство сохраняет интерес к простым и вечным чувствам и вещам, к человеку. Оно всегда говорит об одном и том же, о чем не всегда хочется помнить: люби ближнего, не воруй, не смейся над убогими, не гадь в общественных местах. А актуальное искусство старается эти заповеди с какой-то новой стороны обойти. Можно сказать, что традиционное и актуальное искусство, — это Эрос и Танатос, тяга к жизни и тяга к саморазрушению. И художник — это не профессия, а миссия, боец сопротивления наступающему обществу потребления.

У нас еще сохраняется уважение и интерес к художнику, а в благополучных странах, типа Дании, люди уже стесняются называть себя художниками и представляются, например, шоферами. Что же делать? Воспитывать своего зрителя, начиная с детского сада, оставив снобизм и «уничижение паче гордости». Вот, кстати, предложили нам сделать выставку в детском саду, куда ходит наш сын. Первая реакция, конечно, — вот еще! Но все-таки сделали, когда познакомились с детсадовской экскурсионной программой, где было посещение Васильева, Шилова. Причем, предложение о посещении исходило от самих музеев. Может быть, хорошим художникам тоже стоит проявлять и инициативу, и здоровую агрессивность в воспитании вкусов зрителя.

 

С.А.Сафонов: Что касается современной ситуации, то у меня претензии к режиссуре публичного поведения сегодняшних станковых художников — собесовская, пораженческая установка в отношении своего творчества. Она органично присуща многим художникам-станковистам, которые не очень понимают, как сегодня себя публично преподносить. Я не говорю о качестве того, что они делают, но с точки зрения подачи ее режиссуры, ее степени агрессивности, необходимой сегодня, — тут очень большой прокол. Актуальный художник так себя вести не будет. К.Сутягин говорил о книге Деготь, но так называемой противоположной логики никто не пишет и не издает.

С одной стороны, есть определенная традиция, идущая от МОСХа, с другой — есть отсутствие экономических механизмов, площадок и координации движения — скорее можно перечислять то, чего нет. А то, что есть и могло бы образовать некий единый наступательный фронт со стороны традиционного станкового искусства, на сегодняшний момент не работает. Посмотрите — кинофестиваль в Москве существует, и о нем знают все. Неделя высокой моды, фестиваль фотографии, театральные, музыкальные фестивали, да и много других замечательных событий ежегодно проходят, о которых знают все. Однако, нет ни одного события, касающегося изобразительного искусства, то есть в жизни московского художественного сообщества отсутствует такой оплот, который был бы заметен, обращал бы на себя внимание, заставлял бы в конечном итоге считаться с тем, что это тоже важная отрасль культуры, которая существует, и что причастность к ней является знаком хорошего тона. В области антиквариата такую ситуацию уже удалось преодолеть. Посещение антикварного салона считается стереотипом хорошего тона. В современном изобразительном искусстве определенно, к сожалению, такого стереотипа нет. Формируется определенный стереотип причастности. В области изобразительного искусства была ярмарка «Арт-Манеж», которая плавно деградировала, пока все это синим пламенем не сгорело. И взамен ничего не организовано.

Год назад мы посчитали необходимым учредить московскую художественную премию, поскольку вопиющее отсутствие чего-либо на этом поле нас тревожило. Бюджета на эту историю у нас не было, поэтому мы подумали, что при отсутствии бюджета только репутация может спасти такое начинание. Был разработан некий механизм того, как это может заработать. Были приглашены искусствоведы, эксперты, музейные работники, журналисты, из числа людей, которые реально занимаются станковыми выставками. Да, все к нам хорошо относятся, да, мы вроде энтузиасты и хорошо работаем, но ведь должен быть экономический механизм работы премии. Могу сказать точно — никакой экономической заинтересованности не существует. Все финансирование на сегодня в этой сфере возможно только по причине собственной блажи. Никакого стереотипа, который определенным образом защищал бы от налогов или какие-то другие льготы — на сегодняшний день ничего из этого не работает. Я говорю ответственно, не как художник, а как представитель некой организации, который стучал в довольно большое количество дверей. Наверное, есть люди, желающие помочь, но пока их найти не удалось. Тем более что считаю — это не столько проект галереи «Ковчег», сколько общемосковский. И важно, чтобы это был именно московский масштаб. Масштаб Москвы вполне обозрим, но запустить механизм оказывается сложно. Можно констатировать, что сегодня в общественном сознании не выработан стереотип отношения к живописи как к статусному искусству.

 

М.М.Красилин: Любое укрепление статуса художника происходит в музейной экспозиции. Сегодня, к сожалению, у нас нет возможности видеть современное искусство в стационарном пребывании, то есть в музее. Если не брать в расчет выставочные галереи, поскольку это все же иная, коммерческая сфера деятельности, то только два музея — Государственная Третьяковская галерея на Крымском валу и музей в Новом Иерусалиме — располагают стационарными экспозициями современного искусства. Для Москвы и Московской области этого явно не достаточно. Я не знаю, какие механизмы для решения этой проблемы созданы за рубежом, но когда там приходишь в музей, то видишь искусство сегодняшнего дня, пусть до определенного предела, но искусство, с которым можно контактировать, общаться и понимать, что это выражение сегодняшнего дня, в котором проживаешь.

Моя исподволь сложившаяся коллекция современного искусства возникла из круга общения с художниками. То, что собралось, представляет собой единый цельный организм, который требует своего жизненного пространства. Я устроил выставку с каталогом в Москве. Ею заинтересовались ярославские музейщики, и она с успехом экспонировалась в Ярославле. Мне кажется, что нужно поддерживать коллекционеров современного искусства, так как сегодня именно они продвигают художника в жизнь. Через личные коллекции вещи обретают музейный статус.

 

Т.Ф.Набросова-Брусиловская: Жизнеспособность художественной традиции зависит не только от «порядка» во внутрицеховом братстве и его успешного самопредъявления в общественном пространстве. Современные PR-технологии могут «раскрутить» любой даже самый незначительный «артефакт». Важно, на мой взгляд, находить способы поддержки галеристского движения, музейного дела, которые сегодня держатся во многом благодаря личному энтузиазму.

В Екатеринбурге, например, по инициативе собирателя и издателя Евгения Ройзмана организован и успешно действует музей «Невьянская икона» на основе его коллекции. В нем ведутся серьезные реставрационные и исследовательские работы. Сейчас Ройзман создает музей современного искусства. При его поддержке выходят в свет альбомы, каталоги, монографические издания о художниках. Но кто об этом знает за пределами Екатеринбурга? Нужно, чтобы эта не столь частая, к сожалению, забота о сохранении искусства была озвучена в средствах массовой информации и становилась примером для других.

 

В.М.Волович: Когда мы навязываем необходимость традиции художникам будущего, то мы моделируем это будущее, основываясь на своем прошлом. Оно замечательно, интересно, но станет ли оно необходимым грядущим поколениям. Я вижу, что вместо последовательной прежней смены поколений произошел резкий и очень трагический обрыв. И дело не в том, что искусство сегодня подвержено экономической необходимости, а в том, что оно приемлет эту необходимость с восторгом и даже с некоторым подобострастием. Возникает такое предположение, что бескорыстное служение искусству в нынешних условиях является анахронизмом. И вряд ли смогут художники, исповедующие высокие идеалы, выразить новое время подобно тому, как это произошло в шестидесятые годы прошлого века. Зато появилось огромное количество новых видов художественной деятельности — каких-то артефактов, жестов, акций, инсталляций, хэппенингов, видеоартов и т.д. и т.п. Возможно, все это более соответствует духу времени с его склонностью к игре, развлечению, иронии и даже цинизму и явным нежеланием обременять себя слишком глубокомысленными рассуждениями, и в целом, не дающими повода для веселья. Я иногда чувствую, что художники старшего поколения, к которым, к сожалению, я отношусь, принадлежат к той части первобытного племени, которое повсюду таскает за собой горшок с углями, чтобы поддерживать огонь, в то время как в соседнем племени уже давно обзавелись спичками и зажигалками.

 

С.А.Дешалыт: Художники, пожалуй, самые счастливые люди. У них бывают трудности, но зато они от своего дела получают удовольствие. Их мучения ищут выход на холсте, на бумаге, в инсталляции, где угодно. Они должны быть счастливы оттого, что имеют возможность в работе естественным образом реализовать себя. Важно, чтобы они жили долго и у них был хлеб насущный.

Каждый ищет выход из положения в той ситуации, в которой оказывается. Мне приходится довольно часто писать портреты. Во время сеансов возникает непринужденное общение с портретируемым. И я пришла к пониманию того, как важно с таким собеседником общаться на равных, делиться с ним размышлениями о ремесле, раскрывать внутреннюю жизнь искусства, рассказывая не только о себе, но и о других художниках, показывать каталоги, альбомы.

И вдруг возникает обратная связь, благожелательная реакция. Собеседник начинает сам проявлять живой интерес к искусству, которое становится для него новым путем интеллектуального и эмоционального совершенствования. Уверена, что такие инициативные и пытливые люди, которым, благодаря своим личным усилиям и мозгам, удалось организовать свой, пусть скромный, бизнес, способны внести реальный вклад в культуру в нынешней проблемной ситуации.

Художник не должен прятать своего покупателя. Им нужно делиться. Есть немало интересных художников, общение с которыми для потенциального коллекционера становится не только познавательным, но и доставляет удовольствие. И в конечном итоге на стезю коллекционирования вступают новые люди, покупая работы ныне живущих художников, а не раритеты. Их вкус шлифуется настолько, что когда им предоставляется возможность выбора, то они безошибочно ориентируются на лучшее и без всякой подсказки.

Коллекционеры — мои настоящие друзья. Если удается все, что любишь, вложить в работу и передать им, то они будут хранить, покупать, любить, дарить. Это замечательный процесс превращения жизни в культуру.

 

И.Е.Стежка: Коллекционирование — это не хобби, это работа. И для того, чтобы им заниматься, надо иметь не только деньги, но и знания. Настоящий коллекционер изучает предмет, который он собирает. Кстати, деньги не главный аргумент, особенно тогда, когда речь идет о современном искусстве. Не для кого не секрет, что есть художники, популярность и цены на работы которых держатся на частых упоминаниях в прессе, мелькании на телеэкране. Закончилась реклама — закончился художник. Коллекционера настоящего трудно обмануть рекламой. У него свое четкое видение, понимание и чутье. И знаний у него бывает больше, чем у иного профессионального искусствоведа.

Судьба коллекционирования в России не так печальна. Вспомним, в XIX веке купцы дарили в храмы иконы, а уже их дети — Третьяков, Морозов, Щукин — коллекционировали современное искусство. Тогда это казалось чем-то невероятным, но они чувствовали и понимали красоту этой современности. Щукин покупал Пикассо, Матисса, Ренуара, Сезанна, Дега, Ван Гога, Гогена и многих других. «Каталог картин собрания С.И.Щукина», изданный в начале 1913 года, имел 225 номеров.

Также и сегодня. Я уверена, что новое поколение коллекционеров разберется в современном искусстве. И если папы и дедушки покупают Айвазовского, то их наследники, иначе образованные и воспринимающие по-другому свое время, будут собирать то искусство, которое отвечает их запросам.

 

Т.Ю.Забелина: В 2004 году Канадский Фонд Гендерного Равенства оказал помощь выставочному проекту журнала «Наше наследие» «Поддержка женского творчества в области изобразительного искусства». Реализация проекта прошла успешно. Все выставки были разными, сопровождались каталогами и получились значительными. Но хочу заметить, что в целом деятельность различных зарубежных фондов, работающих в России, имеет тенденцию к сокращению. Иностранцы считают, что если они субсидируют какой-либо проект, то по его завершении должен быть конкретный результат в виде нового закона или законопроекта. В их странах, кстати, так не всегда бывает, но они считают, что в России можно форсировать ситуацию.

Их место могут занять фонды наших супербогатых людей, которые поддерживают самые разные проекты, в том числе и художественные. В их офисах можно встретить настоящие произведения искусства. Если отбросить снобизм и сделать такую подачу проекта, которая отвечала бы взаимным интересам, то можно достичь позитивного результата. Мы живем в условиях, когда художнику надо менять свою психологию гарантированного обеспечения и извлекать пользу из реально существующих возможностей.

 

И.В.Ковальская: В опубликованном рейтинге 20000 отечественных художников нет имен многих хороших и признанных мастеров, другие оценены предвзято. Возникает вопрос: как он составлялся?

Что касается супербогатых людей в России, то их не более 20. Если сопоставить эти две цифры, то очевидно, что надо искать разные пути к решению обсуждаемых проблем.

Я знаю поколение специалистов, ушедших из науки в бизнес. У них, конечно, не такие деньги, как у Дерипаски, Ходорковского и других, но они в состоянии покупать произведения искусства. Мы живем в элитном поселке среди достаточно обеспеченных домов. У меня была идея увлечь соседей интересом к искусству, чтобы они по своему вкусу покупали картины. Но у них это не вызвало энтузиазма. Они предпочитают видеть на стенах шкуру мамонта, оленьи рога, а не живопись. Они приходят к нам в дом и говорят, если не с осуждением, то и не с одобрением: «Ой, сколько картин?!» Благодаря средствам массовой информации они знают Шилова, Глазунова, знают Церетели. Но даже нам с мужем, желающим прочитать что-нибудь содержательное о современных художниках, с трудом удается найти интересные статьи. Возьмите журнал «Искусство» — сплошь реклама и комплиментарные статьи.

У нашего сына есть тяга к искусству. Он учился рисованию у преподавателя Суриковского института. А у его друга, человека интеллигентного и любящего музыку, интерес к изобразительному искусству выразился в том, что для оформления интерьеров он заказал копии великих итальянцев (сейчас есть такая услуга) и завесил ими сотню метров.

Мы с мужем уже много лет по мере возможности покупаем картины для своей коллекции, дарим их друзьям, знакомым, родным. Я уверена, что существует немало людей, принадлежащих к так называемому среднему классу, которых можно заинтересовать собирательством, надо только суметь найти с ними контакт.

 

Н.О.Назаревская: Россия, наверное, единственная страна, которая на европейской территории искусства сохранила традицию художественного реализма. И, как это не парадоксально, этому способствовал «железный занавес».

С началом «перестройки» во всем мире пробудился чрезвычайно активный интерес к России, ее искусству. Результатом этого стала успешная работа аукционных домов «Сотбис» и «Кристи» по продаже русского искусства.

Отдавая должное так называемым авангардным направлениям в искусстве, не могу не отметить как антикварный обозреватель, что европейский рынок пресыщен формальным искусством и воспринимает искусство русское, прежде всего, как носителя реалистической традиции, которая сегодня востребована как никогда. Цены на искусство второй половины ХХ века растут на глазах. Так, в прошлом сезоне аукционный дом «Шишкин» продал работу 1960-х годов по антикварной цене — 34000 долларов. И важно, что среди покупателей не только иностранцы, но и наши соотечественники. Кстати, возраст нового российского коллекционера от 25 до 40 лет.

В организационном плане проблема современного искусства, как мне кажется, в том, что оно не научилось позиционировать себя в общественном пространстве. И надо искать реальные пути, которые дали бы художнику возможность выполнить свое призвание.

 

И.В.Пчельников: Диктат денег для искусства и культуры? К чему это приведет? Посмотрите, во что превратился центр Москвы? Здесь все напоминает о деньгах. Сумасшедшая стоимость одного квадратного метра земли разрушает все прежде, чем придумают, что на этом месте строить. Разрушили «Военторг», разрушили гостиницу «Москва». И теперь выясняется, что нет окончательного решения, что же на этом месте будет — строить ли по первоначальному неосуществленному щусевскому проекту или еще что-то. А ведь в разрушенной гостинице был Лансере, которого содрали, и где он теперь? Безвозвратно уходит та сложившаяся городская среда, которая вся вместе — и поэзия, и литература, и музыка, и искусство.

Рядовой коренной москвич со скромным достатком или обычной пенсией (а многие художники таковы) не в состоянии выжить в центре Москвы из-за дороговизны всего. Можно спастись бегством за 100-й километр и попытаться там обрести душевное равновесие. На глазах за несколько лет разрушена культурная среда города, которую в течение многих десятилетий, а то и столетий созидали поколения замечательных архитекторов и художников и которая была исторически связана с великими именами и событиями русской культуры. Мы-то отдельно взятые художники как-нибудь доживем свой век. А что будет с нашей культурой?

 

С.Л.Шихачевский: За полтора года, что я занимаюсь в Союзе художников мастерскими, у меня вызрело конструктивное предложение. Получается так, что единственный повод консолидировать художников сегодня — это отстаивание своей собственности. Художники не любят заниматься заземленными хлопотами, но иначе нам не выжить. Это то общецеховое, без различия рангов, жанров и т.д., что нас сплотит в отстаивании своих позиций в центре Москвы. Есть художники, которые здесь родились, выросли, у них живы родители, дети ходят в школу — они здесь духовно укоренены. Надо убедить городские власти в том, что мастерские художников в центре могут стать престижными для Москвы, если выработать регламент, по которому они будут открыты для посетителей, — такой конгломерат своеобразных живых музеев.

Что касается живучести традиции, то в истории есть яркие примеры. Изучая русскую керамику, я обнаружил, что керамики Петровской эпохи нет — лакуна в 75 лет. 1675-м годом датирован последний памятник, а затем сразу 1725-м «гжель» Афанасия Гребенщикова. После смерти Петра I Дмитрий Виноградов в 1748 году основал производство фарфора. И сразу же этот фарфор имеет русское лицо, хотя образцы брались голландские и немецкие, копирующие в свою очередь китайские. Оказалось, что мастеров-миниатюристов привезли в Санкт-Петербург из Ростова Великого. На Императорском заводе они стали копировать образцы на свой традиционный лад. При царе Алексее Михайловиче было запрещено в церковном пении переходить на итальянский портез. А сегодня Толя Гринденко 16-й диск выпускает со знаменитым изумительным распевом, и он звучит как живая органичная форма, а не как имитация или подделка.

Отечественные реставраторы оказались хранителями традиции в иконописи, которая не работала в полную силу сотню лет. Началось возрождение церкви, и вместе с ним ожила и древняя традиция.

 

П.Ф.Никонов: Нельзя не признать, что бывший Союз художников оказался организацией, которая в итоге сама себе создала проблемы. Процветающий в ней собес настолько расслабил многих художников, что им трудно работать в новых условиях. Самое печальное для меня, что в ответ на наступление рынка прогнулась Школа, причем до самых своих основ. На юбилее МСХШ по экспозиции работ учащихся, начиная с 1940-х годов и по настоящее время, особенно четко прослеживалось, как уходит профессионализм. Именно самодеятельность в профессиональной среде сильно ранит наши традиции. И здесь единственный выход — это штучная работа. Нужно создать какой-то климат, как И.Голицын говорил о Доме Фаворского, и пытаться эту ситуацию вытаскивать, объединяя детей, студентов и профессионалов, работающих в различных областях искусства.

Конечно, кризисы в Школе были и раньше. Вспомните 1948 год — борьбу с «космополитами». Из художественных институтов и школы изгоняются все профессиональные педагоги: В.Фаворская, И.Чекмазов, С.Герасимов, В.Вечтомов и другие. И сразу же жуткий откат в искусстве 1950-х годов. Но вот приходит. Ф.Мадоров, и что-то начинает налаживаться. Сохранение Школы — это результат личных действий, а не только каких-то внешних обстоятельств.

Среди современной молодежи есть немало талантливых, размышляющих ребят. Я приехал в редакцию журнала «Наше наследие» с открытия выставки Андрея Васнецова и порадовался, прежде всего, тому что встретил там всех студентов моей мастерской.

 

Е.В.Пашутина: Некоммерческий выставочный зал редакции журнала «Наше наследие» уже давно признан одним из важных центров художественной жизни Москвы, объединяющих представителей самых разных поколений и направлений искусства, всех, кто интересуется проблемами современной художественной жизни. Круглый стол «Художественная традиция: между прошлым и будущим» приурочен к 200-й выставке в стенах редакции, которая в данном случае знакомит с творчеством более 100 художников Урало-Сибирского региона, а также Москвы и Санкт-Петербурга из коллекции екатеринбургской галереи «Автограф» Татьяны Набросовой-Брусиловской, проходящей в рамках проекта, поддержанного Канадским Фондом Гендерного Равенства². И это еще одно подтверждение консолидирующей позиции журнала «Наше наследие» в его выставочной деятельности.

В современном искусстве нас интересует прежде всего преемственность художественного языка и выразительность авторского стиля. В этой связи хотелось бы особо подчеркнуть, что становление творческой личности происходит в детстве. И важно, какой объем информации доступен подрастающему художнику, кто его наставники и сколь разносторонне формируется в его сознании представление о богатстве выразительных средств, накопленных за всю историю искусства — от первобытных проявлений до сегодняшнего многообразия.

Накануне в выставочном зале «Нашего наследия» состоялась встреча с группой детей (от 7 до 14 лет) художественной студии при Государственной Третьяковской галерее, которую привела опытный педагог Елена Ивановна Ткаченко. Мне показалось важным, что восприятие мира ее подопечными происходит сквозь призму всего того искусства, что собрано в этом музее, начиная от древнерусской иконописи и заканчивая произведениями конца ХХ века. При таком воспитании проблема преемственности традиций сама собой решается на практике. И даже если сформировавшийся художник начинает полемизировать в своем творчестве с традицией, она все равно работает.

 

А.А.Рюмин: Я уверен, что на территории России искусство в своем движении подчиняется каким-то единым импульсам. Вспомните: 1980-е годы — повсеместное увлечение античностью и как следствие такие проекты, как «Античный дом Европы» или «Античный миф русской деревни»; 1990-е годы — библейская тема в творчестве художников Москвы, Петербурга, Екатеринбурга, Уфы, Красноярска и т.д., которая лишь частично была отражена на ретроспективной выставке в Русском музее, посвященной 1000-летию христианства на Руси. Мне кажется, что естественный поиск новых форм, порой неожиданных, порой шокирующих уравновешен постоянной историко-культурной рефлексией.

Если рассматривать изобразительное искусство, впрочем, как и другие виды творческой деятельности как особый схожий с речью выразительный язык, то можно привести массу примеров, как в поэтике одного мастера могут уживаться архаизмы и новации. Как известно, Пушкин реформировал поэзию, введя в нее обычную разговорную речь. Отдельные строки поэзии Вяч.Иванова предвосхищают поэзию авангардистов, вроде Хлебникова и обериутов. Поэзия Мандельштама, взращенная Серебряным веком, его поэзией и музыкальной культурой, тем не менее пользовалась и новым советским лексиконом. Когда в 1912 году во время лекции Бурлюка о футуризме знакомый Мандельштама заметил: «Я предпочитаю корабль вечности кораблю современности», — поэт ответил: «Вы не понимаете, что корабль современности и есть корабль вечности».

 

¹ Герчук Ю. Красный дом в Новогирееве // Наше наследие. 1995. № 35-36. С.180-195.

² Более подробно обо всех выставках этого проекта можно прочитать в материале: Наше наследие. Новый проект // Наше наследие. 2004. №71. С.168-173.

 

Материал к публикации подготовлен Е.В.Пашутиной