Галерея журнала «Наше наследие»

Владимир Шишков, Вячеслав Павлов

«Обнаружить в себе неясном...»

Завидую людям определившимся, — и чем раньше, тем лучше. Сам же, изобретя что-либо занятное, тотчас начинаю полагать, что все выработал, а прихотливость воображения подбрасывает «новенькую» идею, вторую, третью… — задним умом глядишь, обернешься — снова преж­няя светит. А вообще все только начинается — как говорится в одной унылой рекламе.

Последнее время хочется больше доверять себе — не так строжить — ибо сам за собой и недосмотришь, а иной благожелатель что-то твое да и  обнаружит в тебе неясном…

А.Ливанов

В.Ш.: Птица летает вовсе не потому, что знает или использует законы аэродинамики. Просто, я думаю, она в состоянии занять место в пространстве значительно большее, чем ее физический объем. То же происходит с личностью всякого большого художника. Таков Александр Ливанов, чья личность, несомненно, шире, глубже и многогранней, чем любые представления о ней. Вряд ли возможно в небольшой статье (да, вероятно, и в большой) представить ее во всей полноте. Тем не менее я хочу, по крайней мере, расставить ориентиры, пусть только обозначающие личность художника. Очевидно, что наиболее полное представление о художнике получаешь не тогда, когда читаешь статьи о нем, не в выставочных залах или музеях, а в мастерской.

Мастерская Ливанова удивительна. Она раскалена, и за многие годы я никогда не видел ее остывающей. На всем — следы напряженной работы. Ощущение, что художнику больно видеть любую незакрашенную поверхность. В ход идет все. Не только традиционные холст и бумага, но и «убитые» куски фанеры, рекламные листовки, газеты и журнальные страницы. Я видел учебник химии, «иллюстрированный» пронзительными рисунками. Ряды формул на глазах начинают оживать, двигаться, действовать. Здесь все становится искусством. Окурки от сигарет строятся в ощетинившиеся скульптуры, в обороты холстов прячутся новые образы, спинки старых стульев расцветают фантастическими цветами. Везде умение смотреть и видеть, бороться за реализацию видения и побеждать. Умение видеть — качество врожденное. Замечательная художница Александра Феликсовна Билль (мать Ливанова) рассказывала, что отец художника выкладывал свои рисунки перед уходом «Сашки» в школу и внимательно следил за реакцией сына.

В ливановском смотрении поражает многое. Это скорость смотрения, изобретательность и цельность, но прежде всего то, что можно назвать термином «пластическая фантазия».

Поражает и количество персонажей, и их метаморфозы. Персонажем может стать все: и маленькая черепашка, пробирающаяся через шрифты рекламной листовки, и утюги, прорезающие пространство взбудораженного листа, и половинки разбитого стакана, пытающиеся воссоединиться в зеркальности отражения. Кентавры стадами бродят везде. Пожалуй, их больше всего. Греки, создавая кентавра, хотели они того или нет, открыли двери в мир метафоры. При кажущейся заманчивости это мир чрезвычайно жесткий по отношению к художнику, мир, требующий «ПОСТУПАТЬ». Редкий художник в состоянии долго находиться в нем. Ливанов постоянно проживает в этом мире, действует в нем, расширяет его границы. На этом пути он проникает в самые отдаленные и глубокие места, туда, где бывает только одинокий путник и тишина невозмутима. Там трудно, но прекрасно жить. Правда, когда невозмутимость этой тишины возникает на плоскости, зритель часто оказывается растерян, не уверен в себе и раздражен на художника (он там не бывал).

Мне нравится ливановское отношение к предмету. Он «выслеживает» новый, не освоенный изобразительным искусством, предмет, многократно разбирает и вновь собирает его на листе, и наконец «присваивает» (термин художника) его. Виртуозное мастерство рисовальщика и умение ходить нехожеными тропами позволяют Ливанову осваивать предметы, казалось бы, малопривлекательные для рисования, или предметы, обладающие столь сложной структурой, что другой художник не раз подумает, прежде чем за них взяться. Вспоминаются, например, хрустальные флаконы с бантами, где уже в предметной основе существует фантастическое противопоставление жесткой кристалличности граненого стекла и напряженной ритмики проблескивающего атласа. Но художник так не считает. И рисунки дружно доказывают его правоту. Причем делают это легко и непринужденно. Легкость эта еще более поразительна, когда понимаешь, что Александр Ливанов принадлежит к редко встречающемуся типу художника, уверенного, что рисования, собственно, не существует и его нужно постоянно изобретать. И он изобретает. Много и плодотворно.

Количество идей таково, что возникает необходимость ими поделиться. Из этой необходимости, умноженной на гражданский темперамент, возникает преподавательская деятельность художника. Ливанову интересно смотреть, как работают идеи и как молодые художники способны ими распорядиться. Собственно, и самого художника я воспринимаю молодым, а его работы, даже сделанные десятилетия назад, я вижу современными и думаю, что они останутся такими всегда.

В.П.: Саша поэт бесконечных изменений формы. Это сущность его как художника, где время играет решающую роль в этих изменениях. Это редкое качество. Наблюдая за ним, а я знаю его давно, да собственно жизнь прожил вместе с ним, я всегда поражался этому страстному обилию движений образов, бесконечной борьбе с иллюзорными советскими штампами.

И еще. По своему темпераменту он вдохновитель. Это не только проявляется в нем как в учителе, но эта черта осеняет все его творчество. Вдохновительство требует больших усилий, — это вполне материальная сила. Многие воспринимают эти пассы как несущественные. В этом они правы. Из этого мира, который возник как феномен мира Саши Ливанова, мало чего присвоишь, а тем более употребишь. Здесь нужна большая чуткость души. Это, бесспорно, самое большое его достижение.

И, наконец, о выставке в «Нашем наследии». Из всех работ меня привлек цветной рисунок-пространство. Он изображал огромный поднятый кузов самосвала. То была красивая диагональ листа. Это, по ощущению, воспринималось как драгоценная раковина дальних морей, и нездешний цвет ее открывал какой-то необычайный и вольный простор. Так возник образ — этот вечный свидетель души.