Владимир Енишерлов

Русский поэт в «стране огня» 

Литературную, художественную, общественно-политическую жизнь трех республик Закавказья, трех стран — Армении, Грузии, Азербайджана конца 1910-х – начала 1920-х годов невозможно представить без деятельности русского поэта Сергея Митрофановича Городецкого.

Многие воспоминания, стихи, портреты того времени сохранили его высокую гибкую фигуру, своеобразный горбоносый профиль и запечатлели совершенно безудержную энергию этого человека, у которого получалось тогда все, за что бы он ни брался. А делал он многое — издавал газеты и журналы, писал статьи об общественно-политической и художественной жизни, литературе, музыке, сочинял стихи и ставил пьесы, рисовал, выпускал плакаты и т.д., и т.д.

Поэт, драматург, публицист и художник в каждой из республик Закавказья, куда забрасывала его послереволюционная судьба, совершил так много, что порой трудно поверить, что это было под силу одному человеку. Когда, после выхода в свет его первой (и, видимо, лучшей) книги стихов «Ярь», потрясшей литературный Петербург, требовательный Валерий Брюсов написал, что с появлением этой книги Городецкий «приобрел опасное право быть судимым в своей дальнейшем деятельности по законам для немногих», — это касалось исключительно поэтической стороны его деятельности, но и то, что удалось Городецкому в Грузии, Азербайджане, Армении, отвечает самым высшим критериям, которое общество может предъявить к русскому литератору-гражданину.

После начала Первой мировой войны С.Городецкий, выпустивший книгу патриотических стихов «Четырнадцатый год» со знаменитым, навлекшим на него проклятие российской либеральной интеллигенции, монархическим стихотворением «Сретенье царя», рвется на фронт, куда в конце концов попадает корреспондентом газеты «Русское слово». Он оказывается на Кавказском фронте, в Турецкой Армении, откуда посылает в газету душераздирающие очерки об истекающей кровью Армении, замечательной стране «ручьев и вулканов», о трагедии великого древнего народа, подвергшегося геноциду. Но Городецкий не был бы самим собой, если бы оставался лишь сторонним наблюдателем, отражавшим, хотя и очень талантливо, в своей публицистике все, с чем ему пришлось сталкиваться на фронтовых путях-перепутьях; в душе поэта, впервые столкнувшегося с такой бедой, рождаются потрясающие по силе и трагизму стихи, позже вошедшие в сборник «Ангел Армении». Но и это еще не все — Городецкий не забывает слов, которыми провожал его на фронт старший друг, великий армян-ский поэт-гуманист Ованес Туманян: «Спасайте детей!» И Сергей Городецкий, поэт и военный корреспондент, становится уполномоченным Ванского отряда Союза земств и городов. Основной задачей отряда была работа с армянскими беженцами, оставшимися без крова, пищи, медицинской помощи, забота о несчастных людях, от которых, кажется, отвернулась судьба, повергнувшая их в бездну горя и обрекшая на почти неминуемую гибель. В этих страшных условиях спасение армянских детей рождало надежду на будущее народа. С.М.Городецкий спас около тысячи армянских детей-сирот — собирая их на дорогах войны, на полях сражений, в разоренных селениях и на пожарищах. Чудом сохранились отчеты уполномоченного Ванского отряда, страницы военного дневника Городецкого и некоторые другие материалы того времени. По этим документам можно судить, какой изнурительный труд выпал на долю поэта и его товарищей по отряду. Они организовывали лагеря для беженцев, находили транспорт для их эвакуации, создавали питательные пункты, оказывали возможную медицинскую помощь несчастным. Все это требовало массы сил, времени и нервной энергии. А он еще успевал рисовать. Ванский цикл рисунков Городецкого, виды древней крепости, портреты беженцев, бытовые сцены — все это дополняет картину деятельности Городецкого на фронте.

Вот что сам он писал об этом периоде своей жизни в одном из вариантов «Автобиографии» (в архивах С.М.Городецкого сохранилось несколько автобиографий, некоторые из них не опубликованы. В зависимости от времени, в которое они писались, они различаются деталями, иногда весьма существенными):

«Война 1914 г. вызвала во мне взрыв патриотизма, нашедшего свое крайнее выражение в стихах о демонстрации на Дворцовой площади, послуживших позже поводом к лютой травле меня Полонским, Гронским, Цехновицером и др. и отказу в приеме в члены Союза писателей при его организации, аннулированному лично М.Горьким. Наряду с другими стихотворениями они вошли в 8-ю книгу “Четырнадцатый год”, многие строки которой звучат, как будто написанные сегодня.

Но удовлетворяться стихами мне было мало, и я, не будучи еще призван, пожелал увидеть войну и поехал на край Кавказского фронта, в Турецкую Армению корреспондентом “Русского Слова”, в которое и дал ряд статей. Местом моей работы был г. Ван, к которому я проезжал по всем трем возможным дорогам: из Джульфы через Хой и Котурское ущелье, из Игдыря через Сувалан и Паиз и из Урмии через Башкалу и Хошаб. Царский лозунг «Армения без армян» я увидел в трупах народа, втоптанных в землю. В стихах это отразилось в 9-й книге “Ангел Армении”. Но стихов оказалось мне мало, и я своими руками собрал и вывез из огня в пограничную станцию Игдырь несколько сот армянских детей. После крушения этого участка Кавказского фронта я оказался в Персии на берегу Урмийского озера, где в марте 1917 г. меня и застала февральская революция. Эти события отражены в романе “Алый Смерч”, который был рекомендован во все библиотеки Красной Армии. Армянские впечатления тех лет отражены в романе “Сады Семирамиды”, над которым я работаю уже много лет. Многочисленные зарисовки мои карандашом и акварелью отражают все пути войны, по которым я прошел и проехал верхом и в повозках.

В 1917 г. на фронте в казачьих частях, где я вел культработу, я был избран делегатом на съезд в Тифлис и с 1917 г. по 1919-й работал в Тифлисе, в газете “Кавказское Слово”, где напечатал не менее сотни статей на культурно-литературные темы».

Он так читал курс лекций по эстетике в Тифлисской консерватории, редактировал журнал «Арс», занимался охраной памятников старины и писал об этом, участвовал в работе многих журналов и издательств.

Молодых грузинских и русских поэтов Городецкий объединил в «Цехе поэтов», созданном наподобие петербургского «Цеха», и издал редчайший сейчас сборник «Акмэ» со стихами его участников. И более того, вместе с П.Д.Меркуровым (братом известного скульптора) он задумал и начал издавать еще и сатирический журнал «Нарт», нечто вроде скандального современного французского «Charlie Hebdo» («Шарли Эбдо»), в одном из первых номеров которого напечатал злую карикатуру на меньшевистского лидера Грузии Ноя Жордания. «После пяти или шести номеров, — вспоминал Городецкий, — журнал закрыли, а ко мне ночью явился красавец прямо с фресок эпохи Руставели и предложил альтернативу: или в Метехскую тюрьму, или вон, куда хочешь. Я был с семьей. Это решило мой выбор: уехать».

Он обосновался в Баку, столице страны нефти. В Баку обременный семьей Городецкий поначалу буквально перебивался с хлеба на воду. Он не чурался никакой литературной работы — переводил, выступал с лекциями и концертами, печатался где только мог. О том времени он писал, подводя итог своей жизни: «Мне и в Тифлисе хлеб давался тяжело (три копейки за строчку). В мусаватистском Баку пришлось еще труднее. Я работал в кабачках, сочинял по договору пьеску в неделю... устраивал выставки совместно с Сориным и Судейкиным. В декабре 1919 года я прочитал в кабачке стихотворение “Кофе” про остров Яву, вскоре переведенное на английский, французский и голландские языки. Написал цикл стихов о жизни бакинских рабочих. Губернатор Тлехас пригрозил мне высылкой. — Куда? — спросил я. — Если на север — не возражаю». За жизнью в Советской России Городецкий следил сочувственно и внимательно. Стихотворение «Кофе» он напечатал впервые в номере газеты «Понедельник», вышедшем 5 января 1920 года. Это было, конечно, необычное для поэта стихотворение, ярко выраженной политической направленности, с мастерством акмеиста растворенной в романтической экзотике.

Тебя сбирала девушка нагая

По зарослям благоуханной Явы.

Как ящерицу, дико обжигая,

Ей кожу рыжей сделал луч кудрявый.

Замучена полуденной работой,

К любовнику, такому же нагому,

Она бежала в лунное болото,

К сплетенному из вешних прутьев дому.

И там кричали, радуясь, как дети,

Что труд прошел, а ночь еще продлится,

Показывая на жемчужном свете

Блестящие от долгой ласки лица.

С утра голландец с ремешковой плеткой

На пристани следил за упаковкой

Клейменых ящиков — и кровью кроткой

Окрашивал тугую плетку ловко <…>

Любуешься порою, как в фарфоре

Кипит с отливом золотистым кофе,

И вдруг в мозгу встает желаний море,

И кровь томит тоска по катастрофе…

С.Городецкий задумал газету «Понедельник», еженедельную бакинскую внепартийную газету на русском языке, как издание, объединяющее все республики Закавказья, сочувственно относящееся к новой России и анализирующие роль Кавказа в мировой геополитике.

В напечатанной в том же номере «Понедельника», что и стихотворение «Кофе», статье «Борьба за нефть» четко видна кавказская геополитическая направленность русскоязычной газеты, самое активное участие в которой кроме С.Городецкого принимали: Григорий Робакидзе, Акстер Садыков, Ованес Туманян. «Говорили, что Кавказ может сделаться местом игры колоссальных мировых сил и ареной борьбы мощных и влиятельных экономических сил и политических интересов, — пишет автор, скрывавшийся под инициалами В.Г. — Расположенный на рубеже Европы и Азии и являющийся так сказать, воротами к мусульманскому востоку и своим хребтом прикрывающий самые важные английские интересы у Суэцкого перешейка и пока вне лежащие богатства Месопотамии, Кавказ, благодаря экономической мировой конъюнктуре, приобретает исключительное значение для экономики Европы и, в частности, Англии. Нами говорилось уже о той роли, какую может сыграть Кавказ в области борьбы идей социальной мировой революции с идеей сохранения капиталистического Status quo». Словом, Городецкий издавал высококачественный еженедельник, где серьезные политико-экономические статьи соседствовали с литературно-культурными публикациями, библиографией и информацией. Он сумел привлечь к сотрудничеству в газете интересных авторов. В одной колонке со стихотворением «Кофе» в этом же номере, например, напечатано страшное стихотворение А.Крученых «Голод», еще в одном из номеров «Понедельника» о Грузии пишет Григорий Робакидзе и т.д. Как правило, такие необычные и серьезные издания долго не живут. Эта участь постигла и вскоре закрывшуюся газету Городецкого.

Сопротивление литературной работе Городецкого в Баку в 1919 – начале 1920 года было очень большим, почти непреодолимым. В статье «Письмо о русской литературе в Закавказье 1918–1921 гг.» он вспоминает: «В атмосфере мусаватистского режима и здесь (в Баку. — В.Е.) о литературной работе нельзя было и думать. Издаваемую в январе и феврале 1920 г. еженедельную газету “Понедельник” пришлось закрыть вследствие систематических неприятностей с цензурой, особенно обострившихся после того, как я поместил подробную информацию о деле Садуля». Оценка С.Городецким деятельности Жака Садуля, французского офицера, дипломата, сблизившегося с большевиками и вступившего в РСДРП, не могла устроить цензоров в буржуазном Баку. Тем более что Ж.Садуль, приговоренный в 1918 году военным трибуналом во Франции к смертной казни после выступления в Александровском саду у Кремля на открытии памятников Робеспьеру и Ж.Жоресу, входил в 1919 году в Южное бюро Коминтерна и мог непосредственно влиять на роль Советской России в республиках Закавказья.

Подобно еженедельному «Понедельнику» рушился еще целый ряд проектов Городецкого в Баку. Для того чтобы как-то выжить, он выступал с лекциями и концертами на различных площадках. Например, в театре «Момус» он прочел лекцию «Роль искусства в строительстве новой жизни». Как и в других своих выступлениях и статьях, поэт подчеркивал роль России в культурной жизни мира во время войны. Интересна программа этой лекции: «Искусство и жизнь. Организующая роль искусства. Ритм и стихия. Аполлон и Дионис. Состояние европейского и русского искусства к моменту войны, их взаимоотношение. Напряжение техники в Европе и нарастание воли к творчеству в России. Как отразилась военная катастрофа на искусстве. Формальное разрушение и внутреннее обогащение искусства».

Развивая эту программу, С.Городецкий говорил в своей лекции, одном из многих его публичных выступлений в Баку, о том, что революционная стихия активно влияет на искусство, омолаживая его, принося новые темы, идеи, рождая новые формы. В то же время он считал, что демократия должна поддерживать идею искусства как функцию государства, так как культура не слуга общества, а один из его лидеров. Революция, считал Городецкий, рождает приток новых сил в искусство. Особо он подчеркивал, что искусство играет несомненно созидательную роль в национальном возрождении народов в новую эпоху и поэтому требует к себе внимательного отношения государства, особенно многонационального государства, которым была и осталась Россия. Поэт утверждал, что новая гармония формы и содержания углубляет и расширяет сферу влияния искусства на народы и общества: «Искусства, раздробленные предыдущей эпохой, — заявлял Городецкий, — должны быть синтезированы в грядущем театре демократии».

И через много лет после этой лекции С.Городецкий продолжал в своей деятельности проводить эти идеи, например, плодотворно сотрудничая с Камерным театром А.Таирова, одним из творческих кредо которого было именно создание синтетического театра, объединившего на сцене самые различные виды искусств.

И, конечно, внимание в мусульманской стране должен был привлечь тезис Городецкого об особой роли женщины в искусстве будущего. Для  женщин Востока это был призыв к революции, к освобождению от жестких традиций мусульманской жизни.

В это время, т.е.  в 1919 году, С.Городецкий выступает в Баку и как организатор концертов, пропагандирующих русскую му-зыку. Например, в театре «Рекорд» в поселке нефтяников Сабунчи он организовал концерт, где звучала музыка Мусоргского, Глинки, Бородина, Даргомыжского, и произнес на нем вступительное слово «Я с детства вырос и живу в музыке», — писал С.Городецкий позже А.Хачатуряну. И, открывая бакинскому обществу глубину и тайны русской культуры, он не мог не заняться пропагандой русской музыки на лучших ее образцах.

Лекции, концерты, выставки художников — вот дела С.Городецкого после переезда в Баку из Тифлиса. Перед нами напечатанный на плохонькой бумаге «Каталог выставки современной живописи (ВСЖ)», проходившей в Баку на Думской площади в доме Акумова. «Комиссаром» выставки (теперь его назвали бы куратором) был С.М.Городецкий, сам, как мы знаем, очень неплохой художник. На эту небольшую выставку и сейчас сходить было бы интересно. В одном зале Городецкий собрал своих друзей-художников, оставшихся в Тифлисе: В.Гудиашвили, К.Зданевича, П.Северова, О.Шарлеманя (кстати, автора обложки к поэтическому сборнику «Акмэ» тифлисского Цеха поэтов), и оказавшихся в Баку С.Сорина и С.Судейкина. Причем под фамилией каждого автора, живущего в Баку, был напечатан его адрес, а иногда и телефон, что понятно, ибо художники отчаянно нуждались и искали покупателей своих работ. А среди выставившихся мастеров были привлеченные Городецким настоящие звезды. Савелий Сорин, живший на Биржевой улице 5, тел. 29–21, выставил 16 работ и среди них — портреты кн. О.К.Орловой, г-жи В.Г.Тищенко, кн. М.П.Эристовой, кн. Е.И.Дадиани и других прекрасных дам, чьи образы рождались его чудесной кистью, а также несколько этюдов и цветочных композиций. Полнее всех представлен на выставке был Сергей Судейкин, живший в Баку на Горчаковской улице, д. 18, тел. 33–33. Он экспонировал 35 своих работ. Среди них — «Карнавал» и несколько рисунков к нему, картина «Благовещение», эскиз к дягилевской постановке в Париже «Песни Песней», картины «Балет», «Арлекиниада», «Осенние утехи» и др. Владимир (Ладо) Гудиашвили был представлен тремя работами: «Авель», «Духан», «Пастушка». Столько же работ отправил в Баку К.Зданевич: «Nature morte», «Автопортрет», «Дом в горах». Сергей Городецкий, несмотря на свою чрезвычайную занятость, успевал и в Баку рисовать, три его работы посвящены этому городу: «Базар Босфор», «Лавки вечером», «Чай ханэ». Также он выставил работы, созданные в Персии («Ханский дворец в Шерифханэ», «Миндали на берегу озера», этюд «Начало весны» и др.),  Тифлисе и Батуми.

В Баку Городецкий провел несколько подобных выставок, и судьбы некоторых работ, на них представленных, можно проследить и в наши дни.

Эта разбросанная, но необычно насыщенная творческая жизнь Сергея Городецкого продолжалась в Баку в 1919 году и вплоть до 28 апреля 1920 года, когда в город вошли части XI армии РККА, и в Азербайджане установилась советская власть.

***

Сергей Городецкий, пристально и с сочувствием наблюдавший за происходящим после революции в России, много писавший об этом в грузинской и азербайджанской прессе, восторженно принял установление советской власти в Баку и с первого дня включился в ее культурно-организаторскую работу. Уже на склоне лет, в расширенном плане своих мемуаров (к сожалению, полностью не осуществленных) он две главы намеревался посвятить бакинскому периоду своей долгой жизни. Вот план XV главы мемуаров: «Советское Баку. 1920. Организация Художественного отдела Баккавроста. Плакатные и скульптурные мастерские. Жизнь в редакции “Бакинского рабочего”. Первый съезд народов Востока открывается моими стихами. Бакинский цех поэтов. Журнал “Искусство” на русском и тюркском языках. Отъезд в Персию, в советский Гилян на культработу». XVII глава мемуаров Городецкого тоже должна была быть посвящена Баку, но уже 1920–1921 годов: «Продолжение работы в Кавросте. Организация Сатирагиттеатра (Сахновский, Арапов). От Достоевского до Гастева. Мои агитпьесы. Мои листовки». Таким, закрученным массой дел, полным планов и начинаний, многие из которых Городецкий осуществил, встретил его в советском Баку Осип Мандельштам, один из шести акмеистов, участник петербургского «Цеха поэтов», стихи которого его старший товарищ по «Цеху» высоко ценил. В 1913 году Городецкий писал о Мандельштаме:

Он верит в вес, он чтит пространство,

Он нежно любит матерьял.

Он вещества не укорял

За медленность и постоянство.

Строфы послушную квадригу —

Он любит, буйно разогнав,

Остановить. И в том он прав,

Что в вечности покорен мигу.

Мандельштам с женой приехал в Баку из Грузии, где не успел встретиться с Городецким, высланным из страны. Он ожидал увидеть изменившегося Городецкого, о котором в России бродило много разных сплетен и слухов, вплоть до того, что он погиб или умер в послевоенных скитаниях. Видимо, по инерции ругать все, что связано с Городецким, один из современных исследователей заявляет, что Городецкий произвел в Баку на Мандельштама «удручающее впечатление». Он, к сожалению, не сомневаясь, принял на веру слова Н.Я.Мандельштам, написавшей в своих мемуарах, что сорокалетний Городецкий показался ей в Баку «законченным маразматиком». Вряд ли надо буквально верить этому утверждению талантливой, но тенденциозной, столько перенесшей и пережившей вдовы поэта. Сам же Мандельштам в Баку 26 мая 1921 года своей рукой написал в альбоме Городецкого: «Вопреки всем — всему я утверждаю, что Городецкий остался верен себе. Узнаю во всем старого Городецкого времен Цеха и Акмеизма и с любовью жду и прозреваю будущего Городецкого. 26/V–21. О.Мандельштам».

В журнале «Искусство» (№ 2/3, октябрь 1921), который он издавал в Баку, Городецкий опубликовал два стихотворения Мандельштама «Чуть мерцает призрачная сцена...» и «За то, что я руки твои не сумел удержать...», а также отдал ему должное в некрологе Николаю Гумилеву, назвав Мандельштама эпохи акмеизма «талантливым учеником» расстрелянного поэта.

Жаль, что Городецкий рядом с текстом Мандельштама не оставил в своем альбоме его портрета, как, впрочем, отсутствует там и портрет Н.Гумилева. Портретист острый, точный, умеющий передать характер модели, часто талантливо добавляя в свои акварели и рисунки элементы шаржа, Городецкий рисовал в Баку многих поэтов, особенно участников организованного им в столице Азербайджана бакинского «Цеха поэтов» (уже третьего после Петербургского и Тифлисского). Особенно удачен и важен для истории поэзии не опубликованный раньше портрет Юрия Дегена. Они были знакомы еще по Петербургу, затем оба оказались в Тифлисе, а в 1920 году Деген приехал в Баку, где также вошел в руководимый Городецким «Цех поэтов». В Петербурге Деген организовал литературную группу «Марсельские матросы», «капитаном» которой был высоко чтимый им Михаил Кузмин. Портрет Юрия Дегена, выполненный С.Городецким, отсылает зрителя к этой группе. Судьба Дегена сложилась трагично. Уже после отъезда Городецкого из Баку, в 1923 году он был арестован Азчека и расстрелян по ложному обвинению в создании контрреволюционной организации «Орден пылающего сердца» и в поджоге бакинских нефтепроводов. Реабилитировали Юрия Дегена только в 1991 году. Городецкий бережно хранил в своем альбоме портрет Дегена и стихотворение младшего товарища по поэтическому цеху, которое публикуется впервые.

Или молчать, иль лицемерить,

От мира скуку затая, —

Так трудно жить. Так трудно верить,

Что все же это жизнь твоя.

По городам России нашей

Так много жалких и немых,

Шипящих над советской кашей,

Забывших разговор живых.

И только ты нам, Городецкий,

Крещенный пламенем поэт,

Даешь, сжигая верой детской,

Удалой песней молодецкой

Восторженный на все ответ.

Что для других смешно и скучно

И призрачно, как смутный сон,

В стихах восславишь многозвучно

На удивление времен.

Благословен открывший двери

В чуму, в грозу и в смутный хлад —

Но кто весне зимою верен,

Клянусь! благословен стократ.

18.VII–21 г.              Юр. Деген

Сохранились также выполненные Городецким в Баку портреты поэтов: В.Хлебникова, М.Данилова, Вяч. Иванова, два К.Мурана, А.Крученых, рядом с которыми в альбоме помещено неопубликованное стихотворение «заумника»:

Посвящается ХОБРУ

Хо-Бо-ро!

Во-Ро-мо!

Мо-Чо-ро!

Ко-Бо-ро!

— ЖЛЫЧ!

Баку–Москва

Кручен. 1920

«Хобр» в заголовке этого стихотворения — это художественный отдел Баккавроста, который возглавлял Городецкий. Он не раз писал о Ю.Дегене и А.Крученых. В статье, опубликованной в июне 1918 года в газете «Кавказское слово», он подчеркивает, что они — футуристы, утверждающие преимущество заумного языка над содержанием поэзии. «Эстетика футуризма, — говорит автор статьи «Деген, Терентьев и Крученых», — написана, и ее содержание определено исчерпывающим образом: “кочерга красоты”. Мое личное впечатление, — замечает Городецкий, — по поводу этого откровения можно выразить только заумными словами Крученых:

Хо-бо-ро

Мо-го-ро».

Интересно и, видимо, не случайно, что в 1920 году в Баку А.Крученых начинает свое стихотворение в альбоме Городецкого первой строчкой этого двустишия.

Художественный отдел Баккавроста (Хобр) был призван обеспечить наглядную агитацию в советском Баку. Для этого изготовлялись плакаты, транспоранты, «Окна Баккавроста», портреты революционеров. Многие плакаты размножались трафаретным способом, писались самодельными красками, изготовляемыми тут же, печатались на самой простой (какая была под рукой), часто оберточной бумаге или на оборотной стороне обоев.

Вспомним, что на обоях напечатаны и некоторые, теперь классические сборники футуристов, появившиеся в Москве и Петербурге. Тематика бакинских плакатов была самая разнообразная: портреты революционеров, большевиков, раскрепощение женщин, ликвидация безграмотности, борьба с пережитками прошлого. Особая роль отводилась антирелигиозной пропаганде и прославлению освобожденного Азербайджана. Работали художники в чрезвычайно трудных условиях.

«Нам отвели огромный чердак, и мы стали выпускать плакаты, портреты вождей, и все вручную, — вспоминал Городецкий. — С нами работали азербайджанский художник Азим-заде, Н.Кочергин, скульптор В.Сергеев — все, кого я мог собрать. Моя страсть к организации выявились тут вовсю». Огромное количество плакатов выполнил сам С.Городеикий. Чудом сохранилось несколько оригиналов плакатов, принадлежащих его кисти: «Памяти павших борцов революции», «Приветствие XI армии», цикл эскизов плакатов «Помощь голодающим России», несколько «Окон Баккавроста» с рисунками и стихами, нарисованными и подписанными поэтом-художником собственноручно. Они до сих пор практически не известны специалистам. Во всяком случае, в сводном каталоге «Советский плакат эпохи гражданской войны, 1918–1921» Б.Бутник-Сиверского отмечено, что «ни один из плакатов Баккавроста (революционные «Окна РОСТА»), издававшихся в Баку, на сегодняшний день не сохранился». В действительности целый ряд плакатов бакинских художников 1920-х годов существует, но, увы, видимо, лишь в единственных экземплярах, а часто в оригинал-макетах. Так что действительно верно утверждение, что до сегодняшнего дня были очень мало известны бакинские плакаты 1920 года, исполненные художниками-бакинцами. Это не случайно — в силу религиозного запрета сюжетная живопись в то время в Азербайджане развивалась очень медленно, и одними из первых бакинских плакатов нового времени были плакаты азербайджанского художника Азима Азим-заде, которые представляют исключительную художественную ценность. Именно бакинские художники, работавшие в Баккавроста в 1920-х годах, совершили прорыв сквозь религиозные табу и, оставаясь верными национальному колориту и используя народные сюжеты, создали запоминающиеся, ярко и эмоционально воздействующие на зрителя произведения. Художники-бакинцы часто балансировали в своих произведениях буквально на острие бритвы, попирая религиозные традиции, ради утверждения нового, раскрепощенного взгляда на мир. Разве можно было раньше представить, например, фигуру женщины-азербайджанки в свободном костюме и с открытым лицом, как на плакате С.Городецкого «Освобожденная женщина Востока» или тем более топлес, как на плакате Азима Азим-заде на ту же тему? Причудливое сочетание восточного стиля и предельной европейской раскованности отличает бакинский плакат этого периода и выводит художников Баккавроста в число художников-авангардистов первой четверти XX века. «Бакинский авангард» — этот термин вполне уместен для многих произведений художников Баккавроста.

Сколь художественно значимы были плакаты Баккавроста, свидетельствует и факт, что редчайшая сейчас книга В.Полонского «Русский революционный плакат» (1925) открывается именно плакатом Баккавроста с мастерским портретом К.Маркса на фоне нефтяных вышек (художник К.Быков), изготовленным в мастерской С.Городецкого. Совершенно уникальны исполненные вручную по трафарету плакаты с портретами Н.Крупской и А.Коллонтай. Женшины-политики на плакатах изображены не случайно. Видимо, плакаты выпускались к Съезду свободных женщин Востока, поэтому и надписи на плакатах выполнены арабским шрифтом и кириллицей.

Говоря о бакинских плакатах, выпущенных в мастерских Баккавроста, можно лишь повторить, что особенно любопытны плакаты, исполненные вручную, с помощью трафарета. Особый интерес вызывают плакат с портретом Н.Крупской и выполненный в той же манере плакат-портрет А.Коллонтай (и, добавим, портрет загадочной тов. Сталь). На каждом плакате изображены грустные, волевые лица женщин-революционерок. Скупые средства трафарета не помешали художнику создать психологические портреты с большим внешним сходством с оригиналом. Цветовое решение плакатов подчеркнуто аскетично и выдержано в сочетании разнотонной охры и черного с глубоким синим фоном, что акцентированно подчеркивает образ. Жаль, что неизвестен автор этих оригинальных, единственных в своем роде произведений.

Так же совершенно уникальны четыре больших листа, на которых поэт и художник С.Городецкий обрушивается на предприимчивого Матвея Скобелева, бывшего министра труда во Временном правительстве Керенского, которого судьба занесла на нефтеносное побережье Каспийского моря, в Баку, где он родился. А в конце 1920 года М.И.Скобелев перебирается за границу. Городецкий создал необычайно острые, очень смешные художественно-точные произведения. Его дар острого шаржиста раскрылся в этих четырех листах в полной мере. А подписи, написанные поэтом-художником собственноручно, остры и хлестки: «Перед славным 1-м мая из Баку удрал, хромая. Пить шампанское пошел — денег много намолол», «Не на море, а на суше при Керенском жил Матюша. Он министром был труда. А каким — смотри сюда». «В бочке жили там, как сельди, Каутский и Вандервельде. Что же в бочке вам сидеть? Едем Грузию смотреть!» и т.д. Это практически единственные сохранившееся оригинальные «Окна Баккавроста».

Кроме уже упоминавшихся в мемуарном очерке Городецкого художников, в Баккавросте работали бакинский график, позже известный художник книги В.Орлов  (брат Д.С.Моора), М.Власов, С.Телингатер, К.Аладжалов, А.Арапов, Г.Гусейнов, П.Чичканов, К.Быков, Л.Лерман (Сабсай) и многие другие. Самые острые, самые современные направления и тенденции изобразительного искусства — кубизм, супрематизм, футуризм — были характерны для многих художников мастерских Баккавроста. Этот период, как мы уже говорили, можно определить термином «бакинский авангард» по аналогии с утвердившимся в искусствоведческой литературе термином «украинский авангард». Реальность «бакинского авангарда» подтверждается работами бакинских художников, выполненными в острой, часто крайне условной манере. «Эта форма растет из волевых импульсов и эмоциональных начал, рождаемых пролетарской средой», — говорилось в брошюре, изданной к 10-летию Бакинского рабочего театра времен Городецкого. Конечно, работа бакинских художников была освещена светом и красками прихотливого Востока. Изысканная традиция персидских миниатюр в работах бакинских художников 1920-х годов часто и причудливо сочеталась с условно-схематичной трактовкой, конструктивистским решением поставленной задачи. В плакатах, эскизах театральных декораций и костюмов, книжном оформлении ярко прослеживаются эти тенденции. Об этом писал, например, художник Павел Чичканов в давно ставшем библиографической редкостью журнале «Искусство» (№ 1, 1920–1921, Баку), выпускавшемся С.Городецким на русском и тюркском языках: «Здесь, на Великом Востоке совершается друго-вражеская схватка двух искусств-культур: Азии и Европы. Столкновение двух комет.

Сказочно-грезивший Восток, Восток рукописей, фресок, ковров, чеканки и Европа с кубизмом, футуризмом, супрематизмом. Живопись в живописи. Возьмите же умение Востока “делать вещь”. Возьмите и примените ко всей сложности и богатству современной мысли и чувства. И вы получите золотой век искусства».

Несомненно — бакинское искусство той поры формировалось и зарождалось в борьбе со строжайшей системой запретов, накладываемых законами шариата и Кораном: «Нельзя петь, танцевать, нельзя рисовать!»; «Женщина не должна показывать своего лица, тело человека — постыднейшая вещь»; «Поэт воспевает розу, соловья, юношу, но не женщину. Она скрыта чадрой за высоким и глухим забором». И эта религиозно-идеологическая борьба давала свои очень интересные плоды.

Пытаясь преодолеть религиозную нетерпимость, Наркомпрос начал организовывать в Баку первые художественные студии, где преподавали художники Баккавроста. В числе обучающихся азербайджанцев (а их было 50%) наравне с мужчинами была и женщина-мусульманка.

Примечательным явлением художественной жизни Баку 1920-х годов стал Сатир-Агиттеатр, выделившийся из гастролировавшей в столице Азербайджана «Летучей мыши» Н.Балиева. Среди художников Сатир-Агиттеатра были известный живописец А.Арапов (художник первой студии МХТ), бакинцы Е.Самородов, С.Самородова, П.Чичканов и, конечно. В.Иванов (тезка и однофамилец поэта и философа). А.Арапов, в частности, делал костюмы и декорации к пьесе С.Городецкого «Тартальщик», первой в мире пьесы из жизни нефтяников.

Одним из руководителей театра, заведующей его литчастью стала жена С.Городецкого поэтесса Анна Алексеевна Бел-Конь-Любомирская. Она не только организовывала для постановки на сцене новые произведения бакинских авторов, но и сама писала для театра, ее небольшие пьесы шли в Баку с успехом. Городецкий также выступал в Сатир-Агиттеатре как драматург, и он же написал гимн этого театра, который назвал «Песенка Свободного Сатир-Агиттеатра». Музыку сочинил бакинский композитор С.Паниев.

Мы идем волной высокой,

Гоним пошлость, как врага,

В сказках старого Востока

Собираем жемчуга.

В смехе уличной частушки,

Средь газетных телеграмм,

В детской старенькой игрушке

Красоту покажут вам.

Припев: Из свободного театра

       Смехом масок, звоном лир,

       Бросим мы сатиры ядра

       В глупый, пошлый, старый мир.

       За веселым нашим смехом

       И под маской боевой

       Пронесется звонким эхом

       Всем коранам упокой.

       Сердце громом бьется в блузы,

       Жаждой творчества полно.

       Праздник новых слов и муз.

       Мы куем к звену звено <…>

Художники Баккавроста оформляли спектакли Сатир-Агиттеатра.

Сергей Городецкий, кроме совершенно непостижимой по интенсивности работы в Баккавроста по созданию и изготовлению плакатов, изданию журналов «Красная звезда» и «Искусство», украшению улиц и зданий Баку к революционным праздникам, продолжал сочинять пьесы, стихи и статьи. Он был вдохновлен своеобразной романтикой столицы нефти и задумал книгу стихов «Алая нефть». Поэт полюбил Азербайджан, названный В.Хлебниковым «страной огня», и писал в одноименном очерке: «Для художника нефтяное производство — неиссякаемая тема. Своеобразной поэзией овеяны силуэты вышек и вся жизнь внутри них... В гигантских котлах, в бесчисленных трубах живет, дышит и преображается по воле трудовых рук носительница тепла, света и движения — нефть...»

Стихи, написанные С.Городецким в Баку, позже вошли в его двенадцатую книгу «Серп», о которой один из критиков, в газете «Советский юг», написал, что «в этой книге уже сказался яркий певец пролетарской революции, впитавший в себя тончайшие изгибы советской эпохи». А Валерий Брюсов, когда-то приветствовавший молодого поэта и его первый сборник «Ярь», о двенадцатой книге высказался осторожнее: «Его стихи — шаги вперед, а не топтанье на месте, именно в том, что он взялся за новые темы (“Серп”,1921 г., стихи в бакинских изд. и др.)» Требовательный критик и компетентный знаток стиха, В.Брюсов особо отметил, что Городецкий оказался среди тех, кто нашел в себе «живой отклик на современность». Нефть — черное золото, и, как металл — золото, олицетворяет собой все зло мира и его надежду, богатство и нищету.

В стихотворении «Сабунчи» (так назывался поселок нефтяников) Городецкий пишет об этом открыто и ясно:

Таинственны заросли вышек.

Набухли смолой Сабунчи.

Земля извергает излишек.

Грохочет богатством в ночи...

И прямо созвездиям в очи

Хохочет, собою горда.

И тут же, в домишках, рабочий

Бледнеет от злого труда.

Войди в эти капища нищих,

Толкни эту хмурую дверь:

Нору себе лучше отыщет

Погоней затравленный зверь…

Городецкий-художник, как и Городецкий-поэт, в Баку постоянно обращается к теме добычи нефти. Он рисует первые советские нефтяные вышки «Ленин» и «Троцкий», нефтехранилища, показывает в точных, быстрых рисунках тяжелый труд рабочих на промыслах. О том же — стихи:

Пирамиды в чахотке —

Вышки вытянул к небу

Изнуренный и кроткий

Данник черствому хлебу <…>

Шлют проклятье избытку

Молодые илоты

За бесцельную пытку

Непосильной работы.

И, как нефть под песками,

Накипает желанье

Стать под красное знамя

Мирового восстанья.

Это, конечно, новый Городецкий, бесконечно далекий от того, чьими стихами восхищался петербургский символистский Олимп в начале века. К сожадению, после начала 1920-х поэтический талант Городецкого стал угасать, чего сам он, проживший долгую жизнь, не замечал. Это сразу отметили чуткие читатели и критики. Так, Василий Зота, тифлисский поэт, в обращенном к Городецкому большом письме-стихотворении, сохраненном адресатом, писал в 1923 году, отмечая регресс его поэзии:

…В делах поэзии нет штампа

И разделения нет ей!

«Вторая книга» Мандельштама

Ценней «тринадцатой» твоей!

Ее читал, скучая как-то:

Тенденциозен «Миролом»!

Навеян (не отвергнешь факта)

Коммунистическим крылом,

Из коего летели перья,

Сердце поэзии разя <…>

Нельзя поэзию лишать

Ее свободы абсолютной!

Нельзя бессмертную мешать

С политикой всегда минутной!

Но Городецкий, увлеченный новым временем, темами и героями, в Баку безжалостно рвал с прошлым.

«Особенно Баку требует поэтов и художников, — писал Городецкий. — Героиня топливного сердца Федерации, мрачный пафос разрушенных промыслов, медленно нарастающее торжество возрождения нефтепромышленности, хотя бы две первые вышки “Ленин” и “Троцкий”, построенные революционными рабочими на фоне обшей разрухи, не говоря уже о пейзаже Апшерона, о таких его романтических уголках, как индусский храм огнепоклонников в Сураханах, дремлющий среди вышек и цистерн, — все это подлинная и еще никем не написанная картина и поэма».

Лишь на короткое время в конце лета и осенью 1920 года Городецкий покинул Азербайджан. «Я был командирован в Петроград — пишет он в «Автобиографии», — где работал начальником Литчасти Политуправления Балтфлота. Осенью я вернулся в Баку, откуда совершил поездку в Персию, где участвовал в работе газеты “Красный Иран”». В Персии, как и в Баку, С.Городецкий не расставался с карандашом и красками, постоянно работая не только над плакатами, но и над этюдами городов, пейзажами, портретами, юмористическими рисунками и т.д.

Интересно, что в некоторых политических плакатах бакинского периода Городецкий обращается к излюбленным русскими символистами героям итальянской commedia dell’arte — Арлекину, Пьеро и Коломбине. Он пытается использовать эти вечные, общечеловеческие образы в листах, взывающих о помощи Юга голодающим России.

А на других плакатах, им нарисованных, мы видим летящих по небу огненных ангелов как символ беды и призыв о помощи гибнущим от голода людям.

Это были последние в творчестве Городецкого, поэта и художника, произведения, связывающие его с прошлым, которое он, искренне увлеченный революционной работой и творчеством, покидал навсегда. Что проницательно заметил мудрый Вячеслав Иванов, когда-то открывший поэта Сергея Городецкого и влюбившийся в него. Встретив в Баку «нового» Городецкого, Вяч. Иванов написал последнее из посвященных ему стихотворений.

Мне жаль тебя, мой милый Солнцеверт!

Боюсь: горя, сгораешь ты напрасно...

Вокруг тебя все стало слишком ясно,

Но скрылися Дриады из пещер...

И срублена заветная березка...

А ты горишь, как свечка яра воска!

25.XI.1920, Баку

Поэт-философ проницательно постиг основную черту С.Городецкого «бакинских времен» — постоянное горение, энтузиазм, полную отдачу всему, что бы он ни делал — рисовал, выпускал плакаты, руководил оформлением Баку к революционным праздникам, писал стихи и т.д. и т.д. Конечно, он что-то потерял в этой работе, но что-то новое, реальное, действенное и нашел. И об этом свидетельствует творческое наследие Сергея Городецкого «бакинского периода». Немногое из него сохранилось. Но и то, что можно сейчас увидеть и прочесть, раскроет образ необычайно талантливого, увлеченного, страстного человека,  полюбившего Азербайджан и Баку и пронесшего это чувство через всю жизнь. И оставим открытым вопрос, кто же был точнее в оценке «бакинского» Городецкого — импульсивный, чувственный Осип Мандельштам или умудренный Вячеслав Иванов. Вернее всего, они были правы оба. Ибо Сергей Городецкий был поэт и художник. Не случайно в 1960-х годах, в позднем автобиографическом очерке, вспоминая свою бакинскую жизнь, он написал: «Я был весел и молод, стихи летели».