Вильям Мейланд

«Перо коснулось бумаги»

Монументальная графика Станислава Морозова

Стоя перед чистым холстом или листом бумаги, видит ли художник свое будущее творенье, или все проявляется постепенно и непредсказуемо в процессе писания-рисования? Московский художник Станислав Морозов в каталоге групповой выставки 2012 года дает ответ на этот вопрос в белом стихотворении, открывающем раздел его произведений:

Перо коснулось бумаги.
Черный штрих как первый шаг.
Сколько их будет!
А сколько времени пройдет,
Прежде чем белый мир уйдет,
Открыв другой,
Спрятанный за ним.
Он окажется таким разным,
Таким родным и близким,
Что невозможно было,
Глядя на эту бездонность белого,
Предположить увиденное.

Искусствовед Александр Якимович писал о произведениях Морозова как о «мерцающих чудесах визуальной медитации в монументальных рисунках тушью», заметив в скобках, что эти рисунки «никак не присоединишь к графике». Тем не менее это уникальная МОНУМЕНТАЛЬНАЯ ГРАФИКА, где каждый лист — впечатляющий фрагмент грандиозной картины мира. Морозов преодолевает «бездонность белого», которого становится по ходу работы все меньше и меньше. Свет остается только в виде бликов или светящихся выпуклостей на предметах, в виде просветов в кронах деревьях и между их стволами. Впрочем, пейзаж — не самое частое явление в творчестве художника. Только в последние несколько лет появилась серия изображений лесного мира. Причем Морозов предпочитает рисовать именно чащу леса, то есть почти замкнутое пространство, в которое он всматривается, как в мельчайшие детали часового механизма. «Прогулка» (2008), «Отдых» (2010) и «Ожидание» (2014) — это своего рода лесные интерьеры, в глубине которых, как повторяющееся сновиденье, появляется девочка из далекого прошлого. Подспорьем для руки и глаза в данном случае послужили старые пожелтевшие фотографии. Таинственный лесной интерьер огромен, но девочка в нем не теряется. Она — главная героиня.

Натюрморт, интерьер, изредка портрет — таковы жанровые предпочтения Морозова, и во всех случаях тщательное неторопливое рисование — погружение в глубь предмета, в глубь комнатного пространства, в глубь человеческой личности.

Не натурализм, а поклонение красоте натуры, драгоценности всего сущего без боязни перед произнесением запретной фаустовской формулы — «остановись, мгновенье, ты прекрасно».

Человек или предмет в произведениях Морозова, как правило, главенствуют, а пейзаж выступает в качестве активного или пассивного фона. Подтверждением этому может служить ранняя работа «Горящая лампа» (1974) или сравнительно новая «Старый самовар» (2008). В первом случае лампа, несмотря на свою прозрачность, горит и вытесняет пейзаж.

Самовар в проеме окна выглядит монументом, антикварным домашним «собором», за которым начинается вечерняя мгла, кудрявые кроны деревьев и перистые облака, освещенные заходящим солнцем. Композиционный сценарий, как на картинах мастеров Возрождения, — главный герой или герои на первом плане, а за ними на периферии тонкие изящные деревья, архитектура и дальние дали «яснеющей Тосканы» или иной благословенной местности.

В статье к давнему каталогу групповой выставки пяти московских художников искусствовед Алексей Корзухин отметил: «…Запечатлевая все зримые признаки фактуры и световых отблесков, хитросплетений сосновых веток и инженерных сооружений, Морозов тем самым дает знать о своей почтительной скромности перед назидательной неистощимостью “замыслов” самой природы, окружающей действительности… Чувство сопричастности к чему-то великому и вечному от его натюрмортов определенно исходит». Это очень верное наблюдение, которое остается в силе несмотря на прошедшие почти два десятка лет.

При всем пристальном внимании к деталям и тщательном кропотливом рисовании неизменным остается впечатление монументальности. Оно сродни протяженности времени, в котором жили и продолжают жить изображаемые Морозовым предметы, интерьеры и люди, их населяющие.

Мир ли застыл вокруг или художник открыл для себя закон его постоянства или самодостаточности — ясно не совсем. Морозов с полным правом мог бы повторить слова поэта: «Как светотени мученик Рембрандт, я глубоко ушел в немеющее время». Загадочность этого ухода завораживает зрителя, который пытается проникнуть в пространство работ художника как в некое волшебное зазеркалье.

Особо отметим, что театральные и телевизионные работы Морозова в разные годы не отвлекали его от станковой графики. Это было своеобразное напряженное сосуществование разных видов творчества. Общими всегда оставались проблемы построения пространства, будь то пространство сцены или телевизионного интерьера. Не забудем и то обстоятельство, что по образованию Станислав — архитектор, успевший поработать в 1960-е годы в области градостроительства. Все это, вместе взятое, и стало основой такого удивительного явления, как его монументальная графика.