1 Вероятно, до Садовского дошли слухи, к счастью, впоследствии оказавшиеся ложными, о смерти его сына Александра (Алика). Скоропалительный первый брак Садовского был неудачным. В «Записках» он сдержанно описывает его так (дело происходит в Ялте): «В лунную ночь 28 июля <1908 г.> мне захотелось пить. С пустым графином подошел я к старому дубу, где из медного крана бежит вода. У развалин дожидался извозчик: подле дуба барышня с кавалером тщетно искали кружки. Я предложил графин. Барышню звали Лидией Михайловной Саранчевой: родом дворянка, она кончила ялтинскую гимназию и жила в городе с матерью. На следующий день я был у них с визитом, потом несколько раз обедал. Мне нравились южные блюда и сдобные пироги с яблочным вареньем. 19 августа я сделал Лидии Михайловне предложение. С невестой и ее матерью выехал я недель через пять в Москву. 1 октября в Харькове дядя Лидии Михайловны, директор государственного банка, благословил нас иконой. Из Москвы я ездил дня на два в Нижний к родителям просить благословения. 26 октября в Москве состоялась свадьба в присутствии ближайших родных, в церкви Воскресения на Остоженке.

В Молочном переулке против Зачатьевского монастыря мы сняли квартиру из пяти комнат с кухней, без дров, но с водою, за пятьдесят рублей в месяц. Это были старинные барские антресоли <…> 16 июля 1909 года родился у меня сын Александр. С женою я вскоре расстался и получил потом формальный развод. Она и мать ее воротились в Ялту, взявши с собою мальчика» (Записки. С. 162, 164).

Из письма Садовского отцу от 4 февраля 1910 г.: «Я мог бы исписать десть почтовой бумаги, если бы вздумал оправдывать себя или пересказывать все, что было в течение года этой ужасной жизни. 99 из 100 мужей давно бы бежали без оглядки, возненавидев и жену, и сына. Но мне их обоих жаль, особенно сына. Жить с Лидой (принимая во внимание наличность тещи) немыслимо, — она, любя, мучит человека и все, что ты пишешь о ней, верно. Но инициатива брака принадлежала всецело ей, и если бы она и ее мать не хотели его, никакой свадьбы бы и не было, т. к. я с восторгом бежал бы от них, куда глаза глядят. И обвинять она может только себя: нельзя кидаться замуж за первого встречного. Все дело в моей... глупости, или порядочности — называй, как хочешь, — мне казалось, что брося жену, я совершу преступление. Теперь вижу, что все равно дать я ничего ей не могу, что я создан только для искусства, что женатый поэт — рыба на берегу — уже не говоря о нелюбви (моей), о ненормальности нашего брака, об отсутствии средств и о характере жены» (РГАЛИ. Ф. 464. Оп. 2. Д. 277. Л. 4). Вновь — и в последний раз — Садовской увидел сына в 1912 г. «Весной я опять поехал лечиться и 1 мая уже был в Ялте. Моему сыну шел седьмой год: мне хотелось его увидеть. Стоя перед домиком на Боткинской, я вслушался: за дверью разговаривали жена и теща. Обе они вышли ко мне. — “Мальчик жив?” — “Жив. Алик, поди сюда!” Выбежал резвый мальчик в матросской куртке. — “Здравствуй, мальчик, как тебя зовут?” — “Александр Борисович Садовский” — “Ты знаешь, кто я?” — “Знаю: вы мой папа”. В Ялте провел я весь май. Утром в коридоре моей гостиницы слышались торопливые шаги. Детский голос повторял: “К папе! К папе! К папе!” Вбегал Алик и проводил со мной целый день» (Записки. С. 179-180). После 1920-х гг. следы Л.М.Садовской и сына теряются; попытки Садовского отыскать их были безуспешны.

2 Григорий Богданович Шмерельсон (1929–1943, погиб на фронте) — поэт, позднее в Ленинграде один из основателей «Ордена воинствующих имажинистов». 20 сентября 1921 г. он писал Садовскому (иносказательно упомянув в постскриптуме о расстреле Гумилева):

«В Петроград я приехал 13/IX и не замедлил быть у Г.П.Блока, и передал В<аше> письмо. Он меня принял очень любезно. По Вашему письму — о переезде для лечения в Птг. <...> я лично был у Максима Горького с письмом д-ра Золотницкого, в котором он писал о Вас. Горький мне ответил, что в Птг. в санаториях мест нет и колоссальная очередь. А посему он рекомендует Вам ехать в Москву <...>, для чего Вам следует написать заявление на имя наркомздрава Семашко, на которое — Горький думает, — получите положительный ответ. Все это я передал Георгию Петровичу, который сказал, что “это не так уж”, как говорит Горький, и он ведет переговоры кое с кем. <...> Приношу Вам большую благодарность за рекомендацию к Георгию Петровичу, который мне во многом помог — как получение билета на вечер памяти А.Блока, рекомендации для поступления в Институт Живого слова и пр. С Лернером он меня познакомит завтра, для чего просил прийти в и<здательст>во Гржебина.

Я был у редактора “Вестника Литературы” А.Е.Кауфмана, который просил меня передать Вам его просьбу прислать материал — статью или др. об Александре Блоке или др. <...>

P.S. По известным Вам причинам карточкой к Ник. Степ. (Гумилеву — С.Ш.) я не воспользовался. — В № 7 за 1920 «В<естника> литерат<уры>» в литературной хронике помещено посланное мною сообщение о Вас, что Вы читаете лекции и работаете над новыми вещами» (РГАЛИ. Ф. 464. Оп. 2. Д. 99).

3 Михаил Петрович Аствоцатуров (1877–1936) — профессор Военно-медицинской академии, невропатолог. По воспоминаниям дочери историка и генеалога Т.А.Аксаковой-Сиверс, осенью 1928 г. публично отказался, сославшись на «клятву Гиппократа», поддержать резолюцию о смертной казни привлеченным по процессу Промпартии. «Напоминаю, что все мы принимали медицинскую присягу охранять жизнь. Поэтому мы не можем и не будем выносить смертных приговоров» (см.: Акасакова-Сиверс Т. А. Семейная хроника. Париж: Atheneum, 1988. Т. 2. С. 78).

4 «Москва — столица русского народа, а Петербург только резиденция императора», — говорил Константин Аксаков, славянофил-почвенник, вечно противопоставлявший «московский» период русской истории с его патриархальным укладом «петербургскому», послепетровскому. Ср. также с оценкой «органичности» Москвы Садовским в его предисловии к повести Дмитрия Кузнецова «Елизавета, или Повесть о странных событиях жизни моей» (М.: Изд. Всероссийского Союза Поэтов, 1929): «В творчестве, как и в жизни, бывают явления самобытные, т. е. возникающие органически, и надуманные или головные. К первым относятся: средневековые рыцари, Москва, поэзия Фета, ко вторым — партия октябристов, Петербург, труды Валерия Брюсова». Слова Блока о перемене названий городов связаны с переносом столицы в 1918 г. в Москву и переменой ее «genius loсi».

5 Магазин пряников Николая Родионовича Абрамова находился на Литейном, 24. Садовской, большой сладкоежка, вероятно, поделился воспоминаниями о лакомстве в письме Блоку — отсюда абрамовские пряники возникли в ответном письме.

6 Самуил Миронович Алянский (1891–1974) — издатель, владелец издательства «Алконост».

7 Имеется в виду книга по типу издававшихся М.В. и С.В. Сабашниковыми и составленных М.О.Гершензоном сборников «Русские Пропилеи. Материалы по истории русской мысли и литературы» (Т. 1–4, 6. М., 1915–1919). Они состояли из архивных публикаций и перепечаток редких и труднодоступных материалов, практически без комментария.

8 Из двухчастного стихотворения Садовского 1910 г., в «Русской мысли» (1911. № 10) под общим заглавием «Мои предки» («Прадед», «Прабабка»), в сборнике «Пятьдесят лебедей» озаглавленного «Семейные портеты», с подзаголовком: «Священной для меня памяти А.Л. и А.Н. Лихутиных». Цитированная Блоком строка взята из последней строфы «Прадеда»:

 

Самолюбив и добр, расчетлив и распутен,

Умом ты презирал, а сердцем знал любовь.

Дед моего отца и прадед мой Лихутин,

Я слышу, как во мне твоя клокочет кровь.

(НБП, с. 52)

 

9 Имеется в виду справочник «Весь Петербург», где Блок значился в звании камер-юнкера. Из адрес-календаря дополнительно явствует, что Г.П.Блок был коллежским асессором, помощником секретаря при обер-прокуроре, в звании камер-юнкера, первого департамента Правительствующего Сената.

10 Александр Александрович Мосолов (1854–1939, в эмиграции, в Софии) — генерал-лейтенант, начальник канцелярии Министерства Императорского двора. Автор записок «При дворе последнего императора: Записки начальника канцелярии министра двора» (СПб., 1992). В ленинградской «Вечерней Красной газете» в заметке «Бывшие люди в эмиграции», некто И-ч писал: «Бывший начальник канцелярии министерства двора, впоследствии посланник в Бухаресте, ген. Мосолов побирается среди своих бывших подчиненных в Берлине. Одно время служил в кабаре “Синяя птица” кассиром» (Вечерняя Красная газета. 1924. 10 сентября). Впрочем, в статье о Мосолове в биографическом словаре В.Н.Чувакова «Незабытые могилы» эти сведения отсутствуют и говорится только о периоде его парижской эмиграции.

11 Михаил Леонидович Слонимский (1897–1972) — писатель, член кружка «Серапионовы братья».

12 Идея создания учебного заведения, которое культивировало бы науку и искусство живого слова, принадлежала актеру и историку театра В.Н.Всеволодскому-Гернгроссу. Весной 1918 г. на заседании ТЕО Наркомпроса он выступил с предложением об организации Курсов художественного слова, из которых вырос Институт, открытый 15 ноября 1918 г. В нем работали: Н.С.Гумилев (с создания Института до своего ареста и казни), Н.А.Энгельгардт (отец второй жены Гумилева Анны Энгельгардт), композитор А.И.Канкарович, Ф.Ф.Зелинский («один из привратников античного мира», как его называли), К.А.Эрберг, А.В.Луначарский, А.З.Штейнберг, престарелый А.Ф.Кони, Л.В.Щерба, Л.П.Якубинский, Б.М.Эйхенбаум, И.И.Лапшин (в 1922 г. высланный за границу), В.А.Пяст и др. Н.С.Гумилев в своих лекциях (программы опубликованы в кн.: Записки Института живого слова. Т.1. Пг., 1919), между прочим, обсуждал возможность построения «стиходелательной машины». В 1917 г. в русской печати появились сообщения об изобретенной студентами Гарвардского университета «машинки для мышления», комбинирующей словосочетания, и Гумилев прочитал для преподавателей Института доклад, в котором всерьез (без ссылок на «Путешествия Гулливера») предлагался проект изготовления подобной машины, представляющей из себя 12-дисковую рулетку, на которой диски вращаются с разными скоростями. Руководитель Института В.Н.Всеволодский-Гернгросс отказался осуществить этот проект из-за отсутствия денег на смете. В 1922 г. Институт вошел в состав Государственной академии художественных наук (ГАХН), а в 1923 г. последовало его закрытие и объединение некоторых подразделений Института живого слова с Государственным институтом истории искусств. «Что такое был наш Институт? Вершина холма среди бушующего половодья революции, на котором жалась кучка интеллигентов», — писал в своих воспоминаниях Н.А.Энгельгардт (РГАЛИ. Ф. 572. Оп. 1. Д. 345. Л. 119).

13 Местонахождение «беккеровского архива» на сегодняшний день неизвестно; переписка с родственниками Фета из Дармштадта в архиве Блока в Пушкинском Доме не обнаружена.

14 По-домашнему (нем.).

15 Выступление директора Пушкинского Дома Н.А.Котляревского приводит Е.М.Аксененко.>>>

Получив, после долгих проволочек, командировку в Дармштадт, Верро и Париж (где он рассчитывал найти Н.Н.Черногубова), Блок был вынужден отказаться, по семейным обстоятельствам (болезнь его матери и жены), от этой заманчивой и больше не повторившейся возможности.

16 Идея приобрести эти фотографии возникла у Блока еще осенью 1920 г., во время его поездки в Москву и знакомства с Остроуховым. 23 марта 1921 г. он писал Остроухову: «Вы были так добры, что обещали мне когда-нибудь со временем переснять фотографию Аф<анасия> Аф<анасьевича> на ослике. С великим смущением решаюсь злоупотребить Вашим долготерпением и любезностью. — Не сочтете ли Вы возможным — разумеется, за мой счет — разрешить сделать снимки 1) с Досекинского бюста и 2) с одной из страниц Вашей Тургеневско-Фетовской книжки. Материала у меня набирается очень много, и я чувствую, что мне придется забыть о Гржебине и об его сроках, изменить первоначальное мое задание и вместо короткой биографии приняться за пространную монографию. А для такого рода книги я бы хотел располагать и иллюстративным материалом. Этим объясняется и дерзкая моя просьба, за которую не сердитесь на “гробокопателя” и не постесняйтесь отказать, если она покажется Вам неприемлемой» (ОР ГТГ. Ф. 10. Оп. 1. Д. 1132. Л. 1об.). Остроухов запросил 120.000 руб., каковой суммы Блок заплатить не мог; Пушкинский Дом также отказался приобретать фотокопии за такие деньги. Блок обратился к дочерям З.И.Гржебина. Они пообещали, но так и не выполнили обещания; в конечном счете, Блок добился субсидии от самого Гржебина-отца и переслал деньги (в германских марках) Остроухову. О качестве снимков он отозвался так: «Фотографии я только что получил. О таких превосходных снимках я и мечтать не смел. Как ни хвалите Вы г. Александрова, но я уверен, что тут была и Ваша прямая помощь. Снять бронзовый бюст так, чтобы получилась полная иллюзия седой бороды — это мог только художник. Ваше желание относительно указания на источник (“Из собрания И.С.Остроухова в Москве”) будет, конечно, исполнено. Очень хотелось бы присоединить к моей статье (“Фет и Бржеская”) хотя бы одну иллюстрацию. Но дам я ее только в том случае, если мне предоставят право воспроизвести снимок фототипически. Травить на цинке было бы варварством, не правда ли?» (ОР ГТГ. Ф. 10. Д. 1136).

17 В своем отношении к понятию «интеллигент» лицеист Блок и дворянин Садовской совершенно сошлись. Садовской любил «по-шишковски» переводить понятие «интеллигенция» на русский как «мозглячество», а «интеллигент», соответственно, был для него «мозгляком». >>>

18 Имеется в виду рассказ «Сын белокаменной Москвы» из сборника Садовского «Узор чугунный» (М.: Альциона, 1911).

19 В это время Садовской заканчивал роман «Шестой час» (время распятия Христа; название восходит к библейскому тексту, взятому эпиграфом: «Бывшу же часу шестому тьма бысть по всей земли до часа девятого» (Марк. XV).