Юлия и Иван Глазуновы

И на крыле святилища не будет мерзости запустения

Несомненно, что русское народное творчество умирает, почти умерло. Струя новой жизни сметает его, и только кое-где, в глуши, тлеют его последние, гаснущие искры.

И.Я.Билибин Народное творчество Севера

Тот, кто впервые увидел Русский Север, оказавшись в этом удивительном краю, не может не испытать чувства некоторой нереальности, сказочности. То, что чудилось поэтической фантазией, фольклорным мифом на полотнах Васнецова или Билибина, на самом деле существует и во всей своей древности или вымышленности вторгается в сознание раз и навсегда.

Русские художники конца XIX — начала XX века (И.Я.Билибин, В.В.Верещагин, В.В.Переплетчиков, К.А.Коровин, В.А.Серов, И.Э.Грабарь и другие) совершали частые паломничества в северные земли: первозданная, древняя красота природы царила в их холстах, вдохновением для которых послужил Русский Север. Но не только окружающая природа завораживала художников; возможно, в еще большей степени на их живописную поэтику повлияла иконопись и средневековое деревянное зодчество заповедных северных земель.

На полотнах и эскизах художников картина Русского Севера — это прежде всего неяркие краски в природе: непривычный свет белых ночей, дремучие, словно заколдованные, леса, приглушенное разнотравье северных полей, темные избы, резные терема, огромные стога, туманы, лежащие на закате в голубоватой траве — «молочные реки, кисельные берега», жаркие отблески почти не заходящего летом солнца, прозрачные предрассветные тени у берегов Северной Двины или Пинеги, неповторимые краски неба, опрокинутого в спокойные воды таежных рек.

Но живописцы не смогли бы так увидеть природу, если бы одновременно не изучали уникальную архитектуру, в первую очередь старинные деревянные церкви, вписанные в этот пейзаж. Действительно, виды северных погостов занимают в картинах Русского Севера принципиальное место: пусть не числом холстов, но сопричастностью северного русского храма, церквушки, часовни высокой духовности. И.Я.Билибин в статье «Народное творчество Севера» (Мир искусства. 1904, № 11) более ста лет назад писал: «В сумерки же, особенно в поздние, силуэты этих церквей на фоне летней негаснущей северной зари дают чарующее зрелище. Что за зодчий был, который строил такие церкви!» Не только вечная природа, но и деревенская, определенная многовековым укладом жизнь дышала стариной, уходящей красотой народного искусства, возвращала городского жителя к истокам, ломала мировосприятие, обостряла ощущение самой «живой жизни», открывала для художника новую эстетику. Именно в этом ином, заповедном пространстве, «в тридевятом царстве, тридесятом государстве», вдали от города и цивилизации, где физически ощущается бытийная вечность и мифологическая цикличность времени, где в тайге мерещится шум крыльев Сирина, Гамаюна, Алконоста, черпало вдохновение и перерабатывало визуальные коды великое русское искусство начала XX века.

Но и сегодня, спустя столетие, продолжается традиция паломничества на Север. Художник Иван Глазунов рассказывает — у него своя история открытия русского Севера:

— Я родился в 1969 году в Москве. Стараниями мамы и благодаря отцу во мне с раннего детства было посеяно зерно, из которого росло чувство любви к старине и истории.

Детство мое прошло в центре Москвы: в Калашном переулке, на Никитской, Старом и Новом Арбате… Рядом Кремль, Исторический музей. Мама водила меня в кружок при музее. Помню фамилию преподавателя — Сорокин. Там занимались рисованием и лепкой — лепили из пластилина старинный русский город на холме из опилок. И мне, как самому маленькому, было поручено поливать опилки клеем ПВА. А еще рисовали пастелью иллюстрации к каким-то древним былинам и сказаниям, которые я сейчас не могу найти ни в книгах, ни в Интернете. Жару придавало то, что кружок располагался в бывшей кузне со сводами и странными нишами в стенах.

В отцовской мастерской я часто сидел с реставраторами из Рублевского музея, много лет я наблюдал, как они залечивали раны и тонировали утраты на ликах и складках одежд древних святых на иконах, привезенных моим отцом и матерью из путешествий по разоренным местам из-под Ростова, Ярославля, Котласа... Сам я в детстве на Севере не бывал. Но мне очень хорошо запомнились иллюстрации И.Я.Билибина к «Сказке о рыбаке и рыбке» Пушкина: землянка сварливой старухи, превратившаяся, как я тогда уже откуда-то понял, в северную избу.

Я запомнил и полюбил тогда еще, в детстве, особый темный силуэт северного леса, найденный художником для изображения характера Русского Севера: на его иллюстрациях замшелыми стволами на фоне светлого неба ощетинился этот совсем не подмосковный и не виденный мной никогда в жизни лес.

Все иллюстрации Билибина дышат его северными впечатлениями. Удивительной мне казалась заставка к сказке «Сестрица Аленушка и братец Иванушка», да и Баба-яга в сказке «Василиса Прекрасная» Билибиным была поселена в какой-то чудесный лес, который через много лет я узнал.

По Ярославской дороге севернее Троице-Сергиевой лавры я не был, но именно по ней мне всегда хотелось поехать куда-то дальше.

Десять... двенадцать... пятнадцать лет... И вот мне двадцать три года. Я учусь в Суриковском художественном институте. Нас отправляют на летнюю практику. Так сразу я оказался в одном из красивейших и важнейших мест Русского Севера — в старинном Великом Устюге. Это была моя первая поездка в те земли.

Лето. Белая ночь, жара, купола всю ночь отдают отсвет зари, а комары мешают писать этюд. Дорога мимо Красноборска и Черевкова манила в заповедные края. Тут я вспомнил деревенские виды с картинок Билибина и был абсолютно счастлив. Я почувствовал радость узнавания, превращения детских впечатлений в реальные картины. Я понял, что мне здесь хорошо, что это все мое. Я хочу именно здесь ходить и ездить, гулять и думать.

Вернувшись в Москву со стопкой этюдов, я знал отныне, что Русский Север подарит мне то, что я не найду больше нигде.

Много-много раз еще я возвращался этими дорогами в заповедный край. Искал собственных впечатлений, хотел новых встреч. Мне важно было найти свой путь и пройти по нему, поскитаться немного, побродить по этим местам, пожить в брошенных избах…

Во время своих первых поездок в Архангельскую область, на Пинегу, в 90-е годы я познакомился и подружился с Александром Русановым, жителем Верхне-Тоемского района.

Тринадцать лет назад в деревне Ефимово мы с женой Юлией зашли в большой северный дом XIX века, познакомились с хозяином, высоким красивым человеком лет двадцати пяти. Среди сотен домов, которые мы обошли, очень редко открывал дверь молодой человек, и еще реже, когда за его спиной в доме была слышна детская возня. А тут вдруг скрипучую старинную дверь открывает именно молодой человек в белой рубашке и с такой же радушностью, как бабушки, предлагает зайти. В дом, где всегда жили его предки.

Саша оказался на редкость увлеченным человеком — он собрал огромное количество документов по истории фамилий своей деревни. Он показывал нам этот уникальный архив. На его полках можно было увидеть всевозможные книги: от краеведческой литературы, изданной в Архангельске, до дневников Зинаиды Гиппиус. Оказалось, что он учился в Архангельске на педагога, а потом вернулся преподавать в родную деревню.

На родине Александр Русанов занялся обустройством местной церкви в деревне Согра, установил купола, и церковь снова стала действующим храмом. В советское время в церкви находилась школа, и школьный туалет был устроен прямо над ракой преподобного Сергия Малопинежского, главного почитаемого в тех местах святого, жившего в XVI веке и захороненного как раз на том месте, где позже воздвигли храм.

Восстановлением церкви Саша занимался только по велению собственной души и того неравнодушия, которое и связывает человека с его историческим прошлым. Сейчас Александру тридцать восемь лет, у него трое детей, он работает в администрации района, но по-прежнему всей душой переживает за судьбы деревень и всех людей, забытых уголков, разрушающихся домов, целых фамилий, веками живших на Русском Севере, а теперь исчезающих…

В 1998 году в одном из советских путеводителей мы с женой прочли, что Верхняя Тойма — село, где сохранились старинные интересные амбары. Захотелось посмотреть. Выехали из Красноборска, плыли на пароме через Северную Двину, поселились в гостинице. Местный краеведческий музей оказался закрыт, и мы начали спрашивать о достопримечательностях прямо у людей на улицах. Поехали в село Вершина, откуда в Малые Корелы забрали колокольню. Пообщались там с местной жительницей, — она нам показала старинные надгробия — «домик для души»: столб и сверху двускатная крыша. Рассказала, что во время войны, когда она была молодой учительницей, в башне-звоннице были сложены иконы, и она разрешила детям кататься на иконных досках с горки зимой. Среди этих досок мог быть и XII, и XIII век. Весной все эти иконные доски во время половодья уплыли по реке. «Ну, может, я нехорошо сделала», — вздохнула женщина, напоила нас чаем, и мы, озадаченные, поехали обратно в Верхнюю Тойму.

На следующий день пошли искать амбары. Как всегда, самую точную информацию о деревне можно получить в сельпо. Продавщица нам рассказала, что раньше работала в столовой в селе Семеновском: «Вот вам куда надо, там церковь есть деревянная». Ни в каких путеводителях не указано, что это за Семеновское такое. Остановили трактор, поехали с мужиками в прицепе, оказалось, очень далеко. И, что самое удивительное, совсем туда нет никакой дороги. Приехали мы уже поздно вечером. Хорошо, что белая ночь была. И вдруг — вот так чудо! — среди заросших полей и заброшенных домов стоит эта чудесная трехглавая церковь. И так особенно она засажена кедрами и соснами, как будто специально выделена деревьями.

Cело Семеновское вымершее. Заколоченные дома, трава выше головы, никакой связи с внешним миром, и электричества нет, потому что никто не живет. Церковь открыта настежь, вокруг следы пожара, уничтожившего дотла соседнюю церковь, зимнюю. Мы почувствовали радость открытия находки и тревогу за судьбу брошенной святыни. Говоря словами Билибина, «когда я увидал эту церковь, я пришел в благоговейный трепет; я пожалел, что я не великан и не могу взять это милое архитектурное произведение и перенести куда-нибудь далеко, в сохранное место».

По дружбе, которая сложилась за годы наших приездов на Север, мы обратились к Саше Русанову.

Вот какое впечатление осталось у него от поездки в Семеновское: «Попадать туда очень трудно. Дорога не содержится как следует. Все деревни повымерли. Немногочисленные пенсионеры существуют благодаря местному мужику, у которого есть в личной собственности трактор. На нем они ездят раз в неделю в магазин за тридцать километров в Тимошино. В скором времени, видимо, жизнь там замрет, так как ни молодежи нет, ни работы».

Вместе мы поняли, что местными силами ничего не решить: нет ни денег, ни специалистов. С этого момента началась длинная история моих переговоров и согласований в Москве по поводу государственной поддержки в деле спасения церкви в селе Семеновское.

Есть люди, которые считают, что надо сохранить местонахождение памятника, что надо умножать культурное достояние области. Но, наверное, они в последний раз выезжали на места в какие-нибудь далекие семидесятые, когда бабушкам было по шестьдесят лет, а Саша Русанов еще и не родился. Без ложного пессимизма скажу, что Александр Валентинович очень хорошо знает положение дел в своем районе, многое видно и так: он сразу понял, что единственная возможность спасти эту прекрасную, чудом сохранившуюся церковь — только перевоз. И мы с ним сразу нашли общий язык в этом вопросе и поняли друг друга. Глава района тоже понял нашу проблему.

Держа в памяти строки Билибина о том, что «было бы преступлением перед будущим, если бы утерялось хотя бы одно зерно из нивы русского народного творчества, возросшей веками», мы вместе с Сашей начали это дело.

В поисках решения проблемы судьба свела меня с заместителем директора музея-заповедника «Коломенское» И.С.Рощиной и замечательным реставратором и исследователем русского деревянного зодчества Игорем Николаевичем Шургиным. Я пригласил их поехать со мной на место, в Семеновское, чтобы воочию увидеть и оценить погибающий шедевр деревянного зодчества.

Игорь Николаевич Шургин, руководитель реставрационных работ, проводившихся над церковью, вспоминает. «В один день лета 2003 года я вернулся из какой-то командировки, меня находит коллега из мастерской, где я работал, и говорит, что нужно ехать смотреть церковь XVII века, неучтенную и неизученную. Быть такого не может!

Изображения я не видел. Мы поехали с Ириной Рощиной. Тогда мне показали ксерокс фотографии, и тут я подумал, что это точно не XIX век, но, возможно, XVIII. Приехали мы туда, познакомился с Александром Валентиновичем Русановым. Зайдя в церковь, увидел и сохранившиеся под поздней отделкой и штукатуркой росписи, первоначальный потолок в елку, расписные тяблы под иконостас. Когда мы вернулись в Тойму, Русанов показал справку из фонда государственного архива Архангельской области, где получалось, что это церковь 1685 года. Дальше началась история с перевозкой церкви. Комиссия Министерства культуры должна была вынести решение по перевозке по причине условий, не соответствующих сохранности уникального памятника. Мосимущество, Росимущество... одни не возражают отдать, другие не против принять... Наконец, в 2007 году, поехали на обмер».

По словам И.Н.Шургина, как правило, все памятники архитектуры состоят на учете в местных органах власти и зафиксированы в архивных документах. При этом церковь на реке Ерге в Семеновском канула в Лету забвения, когда село стало нежилым. Грандиозная находка, как видим, обнаружилась совершенно случайно — о старинной церкви никто слыхом не слыхивал. О ее истории И.Н.Шургин пишет в статье, опубликованной в «Архитектурном наследстве» (Шургин И.Н. Две малоизвестные деревянные церкви XVII и XVIII веков бывшего Сольвычегодского уезда Вологодской губернии // Архитектурное наследство. Вып. 52. М., 2010. C. 98-116): «Церковь во имя великомученика Георгия была поставлена в 1685 году в Среднепогостском приходе на левом берегу реки Ерги, правого притока Северной Двины в ее верхнем течении. Раньше этот приход относился к Сольвычегодскому уезду Вологодской губернии, а сейчас место расположения церкви — в составе Верхнетоемского района Архангельской области». И.Н.Шургин проделал большую исследовательскую работу по изучению уникального северного храма: «До недавнего времени Георгиевская церковь всего один раз упоминалась в научной работе — в очерке о русском деревянном зодчестве Ф.Ф.Горностаева и И.Э.Грабаря». Причем это упоминание содержало и точную дату постройки храма — 1685 год. Однако сейчас в Списке памятников архитектуры местного значения в деревне Семеновская под № 300 числится «Георгиевская церковь конца XIX в., деревянная, бесхозная, не используемая». Когда памятник недавно был открыт вновь, выяснилось, что «это действительно постройка XVII века, но с переделками второй половины XIX столетия». Из архивных источников известно, что «в конце XVII века на погосте, в стороне от деревенской застройки стояли три деревянных здания: теплая церковь Рождества Христова, холодная великомученика Георгия и отдельно от них колокольня. Главной считалась теплая церковь».

Когда были построены первые храмы Среднепогостского прихода, неизвестно. Пожар, случившийся, не позднее 1725 года, уничтожил церковь Рождества Христова — в огне погибли и все древние церковные грамоты, хранившиеся в ней как в главном храме погоста. В 1726 году теплая церковь Рождества Христова была выстроена вновь и освящена. Пострадала или нет в пожар колокольня, в выявленных документах не сообщается. Нет сведений и о том, как выглядели церкви погоста в XVII—XVIII веках.

Точное время дальнейших архитектурных преобразований Георгиевской церкви неизвестно. Архивные документы утверждают, что «теплая церковь Рождества Христова, срубленная в 1726 году, через сто пятьдесят лет окончательно обветшала. Сменивший ее новый деревянный храм с колокольней в одной связи был освящен в 1888 году. Затем значительным переделкам подверглась и Георгиевская церковь». Доподлинно известно лишь, что к 1909 году оба храма были «снаружи обшиты тесом, а внутри их оштукатурено. Холодная церковь покрыта железом, а теплая — тесом». По мнению Шургина, наружная обшивка была сделана в 90-е годы. XIX века. Именно об этих преобразованиях, повсеместно устраиваемых в то время, пишет и И.Я.Билибин, видя их своими глазами:

«Состояние старинных церквей самое плачевное. Находясь в руках некультурных людей, они вандальски уничтожаются или искажаются “ремонтами” до неузнаваемости. К ним делают пристройки самого неподходящего стиля, их грубо обшивают тесом и затем окрашивают в ярко-белую краску, “чтобы походило на камень”, отламывают галерейки, опоясывающие многие из них, уничтожают богатые высокие крыльца, а, например, в некоторых уездах Олонецкой губернии есть милый обычай оклеивать внутри старинные церкви (из которых многие относятся к самому началу XVII в.) дешевыми дачными обоями».

Но все эти переделки кажутся теперь не такими страшными по сравнению с последующими трагическими событиями, которые Билибин, конечно, даже представить себе не мог. В 30-е годы XX века церкви были закрыты властью, как и абсолютное большинство других храмов в то время. По рассказам местных старожилов, Христорождественскую церковь перестроили и приспособили под деревенскую школу, а в Георгиевской церкви сначала устроили клуб, а позднее склад зерна.

В 1960-е годы деревни, окружавшие церкви, были зачислены властями в разряд так называемых неперспективных, то есть селений «с затухающими функциями», постепенно лишавшихся государственных социальных служб. Ликвидация в Семеновском всех государственных учреждений, в том числе почты, больницы, школы; плохая, без ремонтов дорога — причины, вынудившие жителей постепенно переселиться в «перспективные» селения — Тимошино, находящееся в двадцати километрах от Семеновского, и другие. К началу 2000-х годов от некогда многолюдного сельсовета, объединявшего не один десяток сел, остались только три деревни, в которых живут немногим более десяти человек. Сорокакилометровый путь к ним из районного центра невозможно до конца проехать на машине: последние десять через болото теперь преодолимы только пешком.

К концу 1980-х — началу 1990-х годов на церковном погосте остался только один храм великомученика Георгия. По словам местных жителей, Христорождественская церковь сгорела — пожар начался от подожженной прохожим сухой травы.

Как уже известно, судьба оставшейся в живых Георгиевской церкви сложилась счастливо. Иван Глазунов продолжает свой рассказ:

Захотелось перевезти это деревянное чудо в достойное место в Москве. Как и многие москвичи, я с детства люблю заповедник Коломенское, потому что это, пожалуй, единственное место, где собраны памятники деревянного зодчества и где можно насладиться русской стариной. Природный ландшафт Коломенского и прекрасные специалисты музея-заповедника, содержащие памятники в достойном состоянии, позволили многим поколениям, в том числе и мне, узнать и полюбить русскую деревянную архитектуру. Здесь есть всем известный домик Петра из Архангельска, деревянная проездная башня Николо-Корельского монастыря из нынешнего Северодвинска, чудом сохранившийся огромный амбар XVII века из подмосковного села Преображенское… Все эти древние постройки не могли больше жить на родных местах: например, в Северодвинске Николо-Корельский монастырь в 30-е годы снесен для постройки на его месте кораблестроительного завода атомных подводных лодок. Все его деревянные строения разрушены, и только башню с воротами удалось спасти. Как ни странно, среди спасенных деревянных шедевров не было храма, да и вообще в Москве нет ни одного старинного деревянного храма. Я подумал: где еще, как не в Коломенском, стоять северной Георгиевской церкви. Сколько людей со всей страны, побывавших в этом прекрасном парке, смогут представить себе, как выглядит северный деревянный храм XVII века. А может быть, Бог даст, и в нем еще возобновятся богослужения. Мне этого так захотелось, что, несмотря на все препятствия, на протяжении десяти лет, мы совместными усилиями с дирекцией Коломенского, Фондом поддержки деревянного зодчества, с помощью неравнодушных людей, друзей сумели перевезти церковь и установить ее в музее-заповеднике.

По поводу необходимости ее перевозки И.Н.Шургин говорил: «С точки зрения мировой практики памятник должен оставаться на том месте, где он был построен. Нельзя его перевозить в искусственное пространство. Рассматривался вариант перевезти церковь поближе — в Малые Корелы, музей деревянного зодчества под Архангельском. Но в этом огромном музее за своими-то памятниками уследить не могут, все обветшало. Я тогда говорил, что если бы мне несколько лет назад сказали о транспортировке, я бы тоже был против перевоза в Москву — в чуждую среду, а сейчас — хоть в Америку вези, главное: спасти от разрушения».

Церковь оказалась действительно уникальной с точки зрения архитектуры. И.Н.Шургин писал: «Конец XVII века — это эпоха бурного развитие архитектурных форм. Формы, которые существовали по отдельности, начинают комбинироваться, появляются ярусные бочки, закомарное покрытие. Сольвычегодский уезд, где была построена Георгиевская церковь, — вотчина Строгановых. В XVI–XVII веках в лесу, в глуши появляются удивительные барочные храмы и соборы (самый яркий пример — величественный Благовещенский собор XVI века в Сольвычегодске) благодаря строгановским богатству, влиянию, заказам».

Что касается Георгиевской церкви, то этот трехглавый храм (поперечная бочка на четверике) родственен церкви в селе Пермогорье. По словам Шургина, «форма поперечной бочки — местная особенность. Обычно главы соответствуют количеству церквей придела. Интересно, что аналогия поперечной бочке сохранялась в начале XX века в Сибири».

По рассказам Шургина, когда сняли наружную обшивку советского периода, обнаружилась закладная надпись «1685 год» на досках, которыми был обшит карниз, что стало уникальным подтверждением древности найденной постройки. Кроме того, храм был расписан цветными орнаментами снаружи — сохранились следы росписи, по которым удалось восстановить узор и воссоздать его при установке храма в Коломенском. Этот факт стал научным открытием, ведь до сих пор считалось, что деревянные церкви не украшались орнаментами снаружи.

Георгиевская церковь была разобрана в конце зимы 2008 года и на автомашинах перевезена в Москву, на территорию Московского государственного объединенного музея-заповедника «Коломенское, Измайлово, Лефортово, Люблино». После реставрации она заняла место в архитектурной экспозиции Музея деревянного зодчества в Коломенском. Так случилось, что перевозка совпала с завершением реконструкции дворца царя Алексея Михайловича. Коломенское обрело подлинный деревянный храм и заново выстроенный дворец Алексея Михайловича — так Москва стала богаче на семнадцатый век. К храму вовремя было привлечено внимание ученых-специалистов, принявших участие в его перевозке и реставрации: он обрел новую жизнь и занял новое место, отведенное ему его удивительной судьбой.

А Русский Север, уходя в историю, оставляет, возможно, последние шансы собрать осколки древней национальной культуры Московско-Новгородской Руси до-петербургского периода, как бы законсервированной в этих непроходимых местах, сберечь все то ценное, что еще уцелело, что вдохновляет и позволяет возрождать великое русское искусство.

Материал подготовлен Александрой Лушиной