Дмитрий Смолев

Сверяясь с собственным пульсом

Выразить богатство натуры с помощью «бедных», то есть не избыточных художественных средств – эта способность дается далеко не каждому автору. Более того, тут многое зависит не только от природных способностей, но и от типа изобразительной культуры, превалирующего в тот или иной исторический период. Если, допустим, у публики в чести барочные излишества или, напротив, лаконичные формулы геометрического минимализма, то художники, работающие с натурными мотивами, неизбежно оказываются на периферии зрительского внимания. А бывают и взлеты этого мироощущения – вспомнить хотя бы французских постимпрессионистов или российский Серебряный век. Кстати, не так уж мало найдется примеров, если охватить мысленным взором большую историческую дистанцию.

Пожалуй, нынешние времена не назовешь благосклонными в отношении того, чем занимается московский художник Сергей Гаврилович Жаворонков. Чтобы любить и чувствовать его графику, нужно как минимум обладать вкусом к созерцательности. Требовать этого от наших современников как-то даже неловко – но все-таки можно намеками давать им понять, что такое качество еще присутствует в работах некоторых авторов, а значит, есть шанс и у зрителя уловить в себе подобную склонность. Для чего неплохо бы, конечно, знать традиции искусства и иметь внутреннюю уверенность, что отсутствие в произведениях какой-либо агрессии – еще не признак их слабости, а, скорее, наоборот. Однако и без особой интеллектуальной подготовки контакт с листами Сергея Жаворонкова установить не так уж трудно. Не зря сам художник говорит о том, сколь важен для него пульс, ритм сердцебиения в те моменты, когда он кладет пастель на бумагу. И если зритель сумеет этот пульс ощутить и сопоставить с собственным, то и не нужны ему будут специальные познания в истории искусства. Как видите, рецепт восприятия нехитрый, но требующий подключения того душевного ресурса, который многие подключать инстинктивно опасаются или просто не знают, как это делается.

Казалось бы, отчего автору не двинуться навстречу потенциальным поклонникам и не адаптировать свои опусы к привычным зрительским реакциям? Две-три уступки в части занимательности сюжетов, чуть больше лихости в манере, гомеопатические дозы общепризнанной «красивости» – и вот уже стремительно сокращается разрыв между стремлением художника выразить нечто важное и способностью широкой публики это «нечто» переварить. Но тут легко утерять суть предмета, легко сбиться с того самого ритма, который только и позволяет делать что-то важное, существенное. Жаворонков эту опасность вполне осознает и намеренно не пытается подыгрывать усредненным вкусам.

Выбор, надо признать, непростой. И что симптоматично – продиктован он, скорее, авторской психофизикой, нежели пафосными соображениями о высокой миссии искусства. Художник интуитивно и по опыту понимает, что ему дано, а что нет. Видя свои сильные стороны, он будет развивать именно их, если не хочет оказаться в положении вечного имитатора чужих стилей. Судя по всему, Сергей Жаворонков отдает себе отчет, как устроен его «творческий организм», и следует этому устройству. Приведем для убедительности пару его высказываний по данному поводу: «У меня формат с годами становится все меньше и меньше – видимо, дает о себе знать физиология. Наверное, не развито периферийное зрение: мне необходимо сконцентрироваться в пределах рамки». И еще: «К одному и тому же мотиву могу возвращаться бесконечно. Мне очень трудно прийти в совершенно незнакомое место и сразу же начать что-то делать».

Если кто-то увидит в этих фразах признаки самоуничижения, тот сильно ошибется. Речь как раз о сильных сторонах авторского дарования, которые выявляются через анализ сторон слабых. Не нужно браться за то, к чему не предназначен. Гораздо полезнее выходить опытным путем, иногда на ощупь, к той дороге, по которой и следует двигаться дальше. Куда она приведет, никто не подскажет, – именно потому, что ею никто другой и не шел... Такой способ самоопределения далеко не всегда связан с революционным новаторством и авангардными концепциями. В традиционном искусстве тоже хватает нехоженых троп – проблема лишь в том, насколько чье-то личное первопроходчество окажется понятым и признанным окружающими.

Так что не спешите выискивать у Сергея Жаворонкова влияния различных предшественников – с тем, чтобы на подобном основании признать его работы не слишком оригинальными. Он и сам с охотой назовет среди своих любимых художников Терборха, Гварди, Коро, Домье, Матисса, Борисова-Мусатова, Ларионова, Боннара, Моранди. «Наверное, их влияние может и тормозить, но лучше потратить время и силы, чтобы с ними как-то обходиться, чем работать так, будто их вообще никогда и не было». Нетрудно заметить, что упомянутые гранды искусства, несмотря на все различия между ними, так ли иначе исповедовали медитативное отношение к своей работе.

Жаворонкову оно тоже свойственно. Художник не стремится к калейдоскопической смене впечатлений. Чаще всего на его листах изображены окрестности деревни Алепино Владимирской области, где он живет подолгу, месяцами, или виды из окна московской мастерской неподалеку от Зубовской площади. Еще встречаются камерные натюрморты, иногда приволжские пейзажи – вот, собственно, и весь круг сюжетов. Если упомянуть вдобавок, что Сергей Гаврилович не занимается живописью маслом и ограничивается только графическими техниками – пастелью, реже углем, сангиной, сепией или их комбинацией, – то станет окончательно понятен его «немэйнстримный» настрой.

Нетрудно заметить, что Жаворонков чурается любых внешних эффектов и поверхностной выразительности. Но дело тут вовсе не в установке на рафинированность, элитарность, герметизм, как мог бы подумать случайный зритель. Это лишь неотступное следование своему призванию – в том виде, как его сумел уловить и взлелеять автор. Можно было бы даже назвать такой подход прагматическим, если бы сегодня многими не культивировался прагматизм совсем иного свойства. Отказаться от собственного мироощущения ради переменчивых трендов – такое встречается сплошь и рядом. Подобный дрейф по течению моды даже и «жертвой» не назовешь, поскольку он все реже бывает сопряжен с внутренними терзаниями. Сергей Жаворонков искушениями такого рода пренебрег, если они вообще перед ним стояли. Поэтому он и остается наедине с проблемами другого рода – сугубо творческими, которых не избежать никакому приличному художнику. Их разрешение, преодоление, изживание или сглаживание и составляет суть профессии. Подменять эту суть чем-то другим было бы нечестно по отношению к себе – а значит, неприемлемо.