Дмитрий Смолев

Искусство выбирать искусство

Существует стандартная формула, своего рода искусствоведческое клише, употребляемое всякий раз, когда речь идет о частных коллекциях изобразительного искусства. Звучит приблизительно так: "Коллекция несет на себе явственный отпечаток личности собирателя". Спорить обычно не приходится — действительно, несет. Любой коллекционер движется избирательно, поскольку невозможно охватить все сферы искусства, даже современного. Тем более невозможно приобрести работы всех сколько-нибудь заметных художников — этого не могут себе позволить даже крупнейшие музеи, что уж говорить об одном конкретном собирателе. Да и не бывает, пожалуй, таких людей, которые бы с равным интересом (что означает: с одинаковым равнодушием) брались коллекционировать все подряд, по алфавиту — от А до Я. Человек не компьютер, которому безразлично, к чему именно прикладываются его ресурсы. И в особенности это касается собирателей. Предмет коллекционирования надо любить или хотя бы испытывать к нему исследовательское любопытство, иначе просто не найти никаких убедительных мотиваций для этого занятия.

В случае с Инной Вениаминовной Ковальской и Алексеем Наумовичем Стребулаевым очевидно: они влюблены в тот репертуар, который представлен в их собрании. Для них важны все художники, фигурирующие в домашнем перечне. И значит, здесь заведомо не годятся научные методы классификации. Авторов не расставить в строгом порядке — от учителей к ученикам, к примеру, или по принадлежности к художественным группировкам, или же согласно общепризнанной эволюции стилей. Собирателям интересны индивидуальности, то есть художники, не обозначающие собой тот или иной исторический тренд, а живущие по персональным творческим законам. И все же нельзя сказать, что этот набор эклектичен. Ровно наоборот: именно благодаря коллекции, где соединены многие непохожие авторы, вдруг удается обнаружить те черты общности между ними, которые, пожалуй, могли бы и не проявиться в умозрении.

В основе собрания лежит московская художественная традиция. Именно традиция — в широком смысле, а вовсе не только и не столько характерное явление, получившее когда-то название "московская школа живописи". Не станем вдаваться в ее описание — хотя бы потому, что в коллекции Инны Ковальской и Алексея Стребулаева практически нет типичных произведений этой школы и образцовых ее представителей. Зато есть работы людей, которые сами становились создателями собственных изобразительных школ, пусть даже на словах это никогда не декларировалось. За именами Сергея Герасимова, Владимира Фаворского, Андрея Васнецова, Павла Никонова, Мая Митурича, Юрия Бурджеляна, Александра Ливанова проглядывают целые поколения живописцев и графиков, которых эти мастера научили — впрямую или заочно — воспринимать мир с определенных позиций. Речь идет не столько даже о педагогическом даре. Скорее о том, что у каждого из этих художников имелась или имеется не просто своя манера, а изобразительная система, метод, позволяющий с успехом трансформировать реальность в произведения искусства. Это и есть одна из важных составляющих упомянутой московской традиции — присутствие на арт-сцене значимых и состоятельных фигур, можно сказать, мэтров, образующих вокруг себя энергетическое поле увлеченности. На таких плечах в ХХ веке и держалась преемственность здешних пластических искусств — не в обиду будет сказано составителям учебных пособий и институтских программ.

И все-таки по-прежнему остается непреложной старая истина: можно научить смотреть, но нельзя научить видеть. Художественная культура, передаваемая по эстафете, — это важный фактор на старте карьеры, однако вовсе не единственный. Тем более его нельзя посчитать залогом будущих успехов. Художник — "штучное изделие", несовместимое с конвейерным выпуском. Неудивительно, что в коллекции Инны Ковальской и Алексея Стребулаева наряду с питомцами знаменитых московских вузов встречаются имена людей, пришедших к высотам профессии путем более извилистым. Есть даже пример того искусства, которое обычно именуют наивным. Речь о Зинаиде Петровне Бабиной, простой уральской женщине без образования, создававшей свои акварели, темперы и глиняные фигурки уже в преклонном возрасте. Формально эти работы проходят вроде бы по иному "ведомству": для представителей "наивного искусства" существует отдельная иерархия, и целенаправленным коллекционированием примитивистов занимаются совсем другие собиратели. Однако в том ряду, который образовался в "хозяйстве" Инны Ковальской и Алексея Стребулаева, вещи Зинаиды Бабиной неожиданно получили законное место. Они не просто выдерживают конкуренцию с произведениями профессионалов (среди которых и два ее сына — Валерий и Александр Бабины). Можно сказать, что вопрос о конкуренции вообще не возникает — настолько тонки и интуитивно культурны опусы пенсионерки из города Березовского Свердловской области.

Даже один лишь этот пример позволяет уловить коллекционерский настрой. Не играют определяющей роли звания и должности художников, их "родо<d>словные", — и тем более показатели рыночной конъюнктуры в применении к их творчеству. Перед нами нечастый в нынешней исторической ситуации тип собирателя, увлеченного именно содержанием искусства и постоянно стремящегося вырабатывать собственное к нему отношение. Скажем, характерный водораздел, проводимый сегодня между искусством официальным и андеграундным, для Ковальской и Стребулаева никаким моральным барьером не является. Ибо понятно, что в обоих "лагерях" встречались авторы как талантливые, так и бездарные, как серьезно мыслящие, так и "симулирующие" принадлежность к той или иной эстетике. Не говоря уж о том, что само деление художников на "официозников" и "нонконформистов" грешит беспардонным упрощением реальности. Во всяком случае, реальности артистической. Именно благодаря осознанию этого факта, вероятно, работы Анатолия Зверева, Евгения Кропивницкого, Владимира Немухина и некоторых других корифеев так называемого "другого искусства" преспокойно сосуществуют в коллекции с произведениями авторов, чьих имен не встретишь ни в каких нонконформистских "поминальниках". Такой подход к делу как будто идет вразрез с сложившейся практикой последнего времени, но выглядит убедительным по существу.

И все-таки самую весомую часть коллекции составляют образцы того искусства, которое до сих пор не получило ясной искусствоведческой маркировки. Пробовали называть его то "третьим направлением" (имея в виду обособленность и от авангарда, и от социалистического реализма), то "тихим искусством" (опять же на контрасте, подчеркивая отказ от всякой публицистики), то искусством "неактуальным" (тут уже не без иронии в отношении актуального, contemporary art). Общепринятой формулы, впрочем, так и не возникло, поэтому описывают явление осторожно, не всегда сходясь в перечнях причастных лиц и хронологических границах. Однако сомневаться в его существовании не приходится. С той или иной долей уверенности к художникам этого неназванного направления можно отнести Меера Аксельрода, Ростислава Барто, Александра Лабаса, Татьяну Маврину, Антонину Софронову, Даниила Дарана, Александра Тышлера — это если говорить о прежнем, еще вхутемасовском поколении. В собрании Ковальской и Стребулаева они представлены в разных пропорциях и не обязательно ранними вещами, но их присутствие в любом случае добавляет коллекции протяженности, отсылая к первой половине ХХ столетия.

Работы этих хрестоматийных авторов (дополним список фамилиями еще и Фонвизина, и Тейса) не так уж часто попадаются на арт-рынке, что, с одной стороны, усложняет собирательскую задачу, но одновременно ее и облегчает. Когда возникает очередное предложение, надо решить лишь единственную дилемму — брать или не брать, исходя из соотношения "цена / качество". Коллекционная же значимость такой покупки, как правило, очевидна. Гораздо сложнее осуществлять выбор, имея дело с современниками, чьи произведения обычно доступнее по деньгам и куда как многочисленнее, но пока не обеспечены условными "сертификатами вечности". Мода здесь не всегда критерий: в истории хватает свидетельств того, как бесславно оборачивалась полным забвением иная популярность. Да и не стоит сбрасывать со счетов личные пристрастия собирателя, которые важны все-таки не менее, чем реакция на чьи-то сиюминутные успехи. И здесь мы можем наблюдать, что приверженность Инны Ковальской и Алексея Стребулаева тому искусству, о котором упоминалось выше и которое они вполне могли бы назвать "своим", с приближением к нашим дням не меняется.

Разумеется, возникают другие имена, трансформируются манеры, сюжеты, технологии — ведь даже традиционные художества не стоят на месте, сколько бы их не обвиняли в косности. Так что, при всей родственности с искусством прошлого (надо заметить, никто из авторов, представленных в коллекции, подобных родственных связей и не скрывает), мы все же с очевидностью можем маркировать эти работы концом ХХ — началом XXI столетия. Одного взгляда на изображения достаточно, чтобы признать, скажем, в Евгении Расторгуеве, Юрии Ларине, Ирине Юдиной, Софии Дешалыт, Натте Конышевой, Борисе Бомштейне, Игоре Камянове, Надежде Крестининой (всех здесь не перечислить: реестр коллекции довольно велик) художников вполне современных — если только не понимать под "современностью" одни лишь поставангардные игры. В конце концов, искусство имеет право оставаться серьезным, профессиональным и трепетным делом. Броские фразы насчет "смерти искусства" при ближайшем рассмотрении оказываются просто слоганами, рекламирующими арт-продукцию иного рода. Конкурировать с ней, наверное, можно, но вовсе не обязательно. Например, отнюдь не состязательные и не пробивные задачи, как кажется, ставили перед собой художники, одно время входившие в группу "Куст" — Юрий Рыжик, Лев Саксонов, Евгений Гинзбург, Любовь Жуховичер, Кирилл Мамонов, Нина Веденеева. Это был союз, не столько манифестировавший общие идеи, сколько сплоченный общим пониманием природы творчества. Работы участников "Куста" не похожи между собой — и, вместе с тем, примыкают друг к другу почти идеально.

Следует упомянуть, что у художников "Куста" преобладают графические произведения — по крайней мере, если говорить о коллекции Инны Ковальской и Алексея Стребулаева. Это же относится и ко многим другим авторам, даже тем, кто гораздо лучше известен в качестве живописцев. В этом тоже проявляется особый характер коллекции — ведь чаще предпочитают покупать живопись, которая выглядит будто бы "побогаче". То обстоятельство, что в поле зрения собирателей постоянно оказываются работы на бумаге, говорит о хорошем, взыскательном вкусе. Получается, что коллекционеры способны оценить те изобразительные достоинства, которые не всегда выражаются посредством внушительных форматов и респектабельных рам. По сути, такая позиция собирателей близка к способу суждения самих художников о коллегах по цеху — к так называемому "гамбургскому счету". И эта позиция приводит к конкретным приобретениям, все новым и новым. Таков здесь тот самый "явственный отпечаток личности".