Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 79-80 2006

100 лет со дня рождения Д.С.Лихачева

 

Владимир Енишерлов

 

Тревожная совесть

 

Воспоминания открывают нам окно в прошлое.

Д.С.Лихачев

 

Было бы интересно собрать книгу почтовой прозы Д.С.Лихачева — в ней предстанет фигура неожиданная даже для тех, кто хорошо знаком с его учеными штудиями, многочисленными публицистическими статьями и выступлениями.

Когда я просматривал сохранившиеся у меня письма Лихачева, некоторые из которых печатаются ниже, то еще раз убедился, что он в полной мере владел забытым теперь искусством эпистолярной прозы и мог бы повторить за Александром Блоком — «Я умею писать письма!» Даже форма его посланий говорит сама за себя. Четкий, ясный почерк (лишь в последние годы Дмитрий Сергеевич стал писать менее разборчиво, за что, впрочем, всегда извинялся), прекрасное расположение текста на листе бумаги, соблюдение всех принятых в интеллигентной среде норм и правил — все это выдает в авторе человека той культуры, пафос которой постепенно растворялся к концу ХХ века, а в начале XXI–го уже и окончательно утерян. Лихачева, безусловно, можно назвать откровенным человеком действия, и потому вокруг него не существовало равнодушных. Конечно, он не был удобен «дряхлеющей советской власти», как почему-то утверждает М.О.Чудакова, которую, как говорил мне сам Лихачев, он очень ценил как высокого профессионала, в очерке «Обвал поколений» (НЛО №77, 2006 г.). О травле Лихачева в 70–80-е годы верно написал, возражая М. Чудаковой в том же журнале (№79), 2006 г. С.И. Гиндин. А откровенная поддержка позиции и дел Лихачева Р.М.Горбачевой в последние советские годы, безусловно, сыграла огромную роль в его судьбе. Он и сам это сознавал. «Передайте, пожалуйста, мой привет Михаилу Сергеевичу, — писал Лихачев Раисе Максимовне. — Сделанное им великое не вычеркнешь из истории не только одной России, но и всего мира <…>. Я всегда помню, что Ваше письмо ко мне сразу изменило ко мне отношение в ленинградских верхах». Что же касается утверждения М.О.Чудаковой, что «наличие одного такого академика» было удобно и постсоветской интеллигенции, снимая с нее «необходимость личных действий», то в словах этих есть резон. Интеллигенция во времена оные, кучковавшаяся на коммунальных кухнях, а в постперестроечное время заседавшая даже в ельцинских президентских советах, где их советов, правда, никто не слушал, удивлением, и часто с явной неприязнью и справа и слева, взирала на пожилого академика, обаяние, глубина личности, настойчивость в достижении цели, и гражданская позиция которого открылись вдруг всей стране, безусловно, благодаря его частым появлениям на телевидении в 80-х годах. Тем, чего так всегда не хватало русской интеллигенции — способностью на поступки — среди немногих ее представителей в полной мере был наделен Д.С.Лихачев.

Конечно, не случайно Дмитрий Сергеевич писал о себе: «Всю жизнь я не оставался наблюдателем. Мне всегда надо было быть участником. Всегда вмешивался и получал шишки. Но если бы шишек не было, был бы несчастнее. А когда добивался — получал радость». В непростое время перестройки и зарождающейся гласности именно Лихачев смог взять на себя ответственность за русскую культуру, за памятники истории, за духовную жизнь страны, наконец. Ему внимали и верили — и простые люди и власть имущие. Благодаря этому немало хорошего и важного для страны и культуры было осуществлено им и по его советам, непререкаемым требованиям и даже ультиматумам.

«Как вам удается убеждать этих партийных чиновников, которые так далеки от культуры?» — спросил я однажды Дмитрия Сергеевича. «Я умею с ними разговаривать», — просто ответил он.

Вспоминаю, как в связи с бедственным положением родного ему Пушкинского Дома в Ленинграде, тяжело переживаемой Лихачевым угрозой, нависшей над рукописями Пушкина и другими реликвиями русской культуры из-за отсутствия современного фондохранилища, оборудованного всеми необходимыми средствами защиты от пожара, затопления, грабежа и т.д., Дмитрий Сергеевич официально заявил в СМИ, что выйдет из состава Академии наук, если в Институте русской литературы не будет наведен наконец порядок. И добился своего. В результате демарша Лихачева был решен вопрос о постройке для Пушкинского Дома современного фондохранилища, приняты и другие меры. «Я остался академиком!.. Все обернулось прекрасно», — писал он мне после этой победы.

«Лихачев — это канцлер Горчаков», — как-то сказал один крупный ученый-администратор, которому академик попортил, и часто несправедливо, немало крови (Д.С. мог быть чрезвычайно жесток с теми, в ком почему-то разочаровался.) Но самое главное, что Д.С.Лихачев прекрасно понимал и старался донести urbi et orbi, что сохранение культуры в нашем меняющемся мире — первостепенная задача, которую надо решать последовательно и постоянно.

Этому были посвящены многие его выступления в газетах и журналах, на телевидении, книги и действия как Председателя Президиума Советского, а затем Российского международного фонда культуры. «Нет государственной программы по культуре, — писал он. — И никому даже в голову не приходит составить такую программу. Я дважды выступал об этом в печати. В частности, в “Известиях”, говорил в разных интервью о необходимости составления такой программы. И о том, к чему мы должны стремиться, дабы сохранить культуру на будущее. Подавал на встрече с М.С.Горбачевым «Декларацию прав культуры», которая была встречена без единой поправки, но затем передана некоей комиссии для доработки. То есть, по существу, мои предложения должны были быть пересказаны канцелярским птичьим языком. Это было сделано, но в такой форме принять этот документ я никак не мог. Канцелярский язык, язык указов мне глубоко чужд. Ни народом, ни учителями это не могло быть принято».

«Декларация прав культуры» стала своеобразным итогом деятельности Д.С.Лихачева на посту Председателя Президиума Фонда культуры. Жаль, что лихачевский фонд культуры канул в Лету, а мог оказаться действенной моделью общественно-государственного культурного проекта, которого сейчас так остро недостает нашему обществу. Мне довелось сотрудничать с Д.С.Лихачевым в Фонде культуры, но я узнал его значительно раньше. Кажется, в самом начале 1980-х в журнале «Огонек», в котором я тогда работал и где в те годы печатались Л.Гумилев со своей знаменитой статьей о Куликовской битве, Ю.Карякин, И.Золотусский, В.Распутин, А.Саакянц. Н.Скатов, И.Фейнберг, И.Зильберштейн и многие другие писатели, историки, литературоведы, появился директор музея А.С.Пушкина в Москве М.М.Баринов, в прошлом морской офицер, со скандалом бросивший военную карьеру ради служения Пушкину, что не могло не нравиться Дмитрию Сергеевичу. Он дружил с Марком Бариновым, предложившим сделать для журнала большое интервью с академиком по самому широкому кругу проблем культурно-исторического наследия России, которые тогда волновали общество. И в 1982 году в «Огоньке», тиражом около 2 млн. экземпляров, появились наделавшие много шума и повлекшие за собой целый ряд реальных дел, беседы с Лихачевым: «Память истории священна», «Гомосфера — термин наших дней», «Культура и мы», последнее подготовил Д.Чуковский. Именно тогда, работая над материалом с М.Бариновым, который не раз ездил с первоначальной рукописью и гранками в Ленинград, я узнал, как внимателен Дмитрий Сергеевич к советам, как легко принимает разумные предложения и исправления, не противится конкретизации самых острых проблем.

В тех выступлениях Д.С.Лихачева впервые громко прозвучали имена многих исторических мест, вопиющих о защите. Сейчас, по прошествии четверти века, многие из тогда упомянутых памятников восстановлены и спасены. Существует пушкинский музей в Захарове и Больших Вяземах, восстановлена могила героев Куликовской битвы Пересвета и Осляби в церкви Рождества в Старом Симонове, отреставрированы памятники на Валааме, не исчез склеп Деметры в Керчи. Жаль, конечно, что пока почти ничего не происходит в менделеевском Боблове, где почти сорок лет прожил один из величайших русских ученых. Еще в 1982 году Д.С.Лихачев писал о Боблове: «Грустно напоминать, что места, освященные бытием национального гения, заброшены, запущены. Такое беспамятство по отношению к прошлому ведет к опасному нравственному оскудению. Ведь должны же быть у народа святыни!» Существующий сейчас в усадьбе Д.И. Менделеева крохотный полусамодеятельный музейчик — не то, о чем думал академик, когда писал эти слова.

Кстати, в этом же интервью 1982 года Д.С.Лихачев категорично высказался за создание в Москве музея Н.В.Гоголя: «В Москве сохранился дом Талызиной, где скончался великий писатель. Сейчас здесь городская библиотека № 2 имени Н.В.Гоголя и в нескольких комнатах расположилась небольшая, очень хорошо продуманная литературная экспозиция. Но, видимо, необходимо перевести библиотеку в соседнее здание этой усадьбы, а в доме, где умер писатель, открыть наконец музей Гоголя — первый в нашей стране». Эти слова были написаны к 175-летию со дня рождения Н.В.Гоголя, а ныне недолго осталось до 200-летнего юбилея писателя. Музея как не было, так и нет, но хочется верить, что дело сдвинулось с мертвой точки — московское правительство, как сообщали некоторые СМИ, намеревается создать в усадьбе Талызиной что-то подобное тому, о чем писал Д.С.Лихачев четверть века назад. Что ж, лучше поздно, чем никогда.

Не все «спасательные операции», к которым тогда призывал Дмитрий Сергеевич, осуществились, но поразительно, что в некоторых местах они идут по сей день, в других начинаются — импульс, который дал Лихачев не погас, а «знак беды» не был сорван и выброшен в бурьян забвения.

Дмитрия Сергеевича Лихачева немало заботила судьбы историко-культурных заповедников, которая не решена и в наше время. Он настаивал на создании единого управления историко-культурными заповедниками, чтобы разные хозяева не своевольничали на их земле, не искажали пейзажи, не строили новые здания, закрывающие перспективу и т.д. Сейчас, когда в Михайловском и Муранове, Ясной Поляне и Шахматове и т.д. и т.д. мы сталкиваемся с проблемой охранных зон, принадлежности окрестных земель заповедным усадьбам, уже по несколько раз проданных и перепроданных из-за корыстолюбия и юридической неразберихи, убеждаешься, как был прав академик Лихачев, настаивавший в конце восьмидесятых годов на необходимости «найти юридические, экономические формы и разработать определенный статус для историко-природных заповедников, которые во всех отношениях подчинялись бы единому управлению».

Об этом он не раз говорил и на заседаниях Президиума Фонда культуры, и на встречах с музейными работниками и государственными деятелями. Часто приводил в пример Шотландию, где исторические места и пейзажи принадлежат «Национальному трасту», без разрешения которого не могут там вестись никакие ремонтные и восстановительные работы, комплексно заботящемуся о памятниках, природе, животном мире и пр. Он называл это «мудрым устройством», которое следовало бы перенять нашей стране. Увы, не переняли. Может быть, пока не переняли.

Мы с Дмитрием Сергеевичем объездили довольно много подмосковных музеев и усадеб, и он всегда помнил эти путешествия, обращаясь к ним в своих позднейших письмах. «Рад, что некоторые из усадеб, которые мы с Вами посетили, живы и действуют», — писал он мне в ноябре 1997 года. А побывали мы с ним в Муранове, в Захарове и Больших Вяземах, Остафьеве, Шахматове, Боблове, Середнякове и других интересных местах. Давно это было. Но теперь, когда мы говорим, например, что шахматовская земля, старые липы в парке, руины таракановской церкви, где венчался поэт с Л.Менделеевой, помнят Д.И.Менделеева, А.Н.Бекетова, Н.Н.Бекетова, А.А.Блока, С.М.Соловьева, Андрея Белого, то по справедливости можем присоединить к ним и имя Д.С.Лихачева, так же как и они, преклонявшегося перед сказочным очарованием этих холмов, далей, любовавшегося здесь опоясанной лесами таинственной Русью. И не случайно, конечно, он так написал мне о блоковском подмосковье: «Думаю (серьезно), что успеху (историческому) Москвы способствовала красота этих мест. Многие пишут о том, как прекрасно удавалось древнерусским строителям выбирать места для церквей, а почему не подумают — как прекрасно выбирали места для столиц своих княжеств и как много зависело от того — где и как построена столица, “Приходи ко мне на Москово” (я продолжаю — “Полюбуйся моими местами”). Так хочется еще раз съездить с Вами в Шахматово, Боблово и пр.» Его поразительно тепло, я бы сказал, трепетно встречали музейщики. Они чувствовали, что Дмитрий Сергеевич не только знает и понимает их труд, но и любит этих подвижников (а чаще подвижниц), делающих часто в очень непростых бытовых, материальных условиях тяжелейшую работу по сохранению памяти. Вообще отношение Д.С.Лихачева к музеям, библиотекам, архивам, к людям, которые в них работают, было совершенно удивительным. Он уважал и понимал высокое значение этих институтов в духовной, нравственной, культурной жизни страны.

И музейщики платили ему искренней любовью и уважением.

Я не раз видел, как академик Лихачев скрупулезнейшим образом вникал в проблемы как уже существующих, так и только-только создающихся музеев, помогал им, чем только мог. И лучшим примером тому может служить московский Дом-музей М.Цветаевой, созданию которого Дмитрий Сергеевич отдал много сил в бытность свою Председателем Президиума Фонда культуры. «Я рад, что Фонд культуры не пропал даром, — как-то писал он мне, — журнал и Дом Цветаевой особенно на виду».

К полуразвалившемуся небольшому особняку, в котором с 1914 по 1922 год жила Марина Цветаева, на улице Писемского (ныне Борисоглебский переулок, как и был при Цветаевой), мы с Д.С.Лихачевым подъехали, когда над ним реально нависла угроза сноса. Оборону против властей, милиции, бомжей, наркоманов, поклонников Цветаевой, рвущихся в гибнущий дом, держала мужественная женщина, Надежда Ивановна Катаева-Лыткина, единственная не выехавшая отсюда при выселении жильцов. Бывшая военным врачом-хирургом в Великую Отечественную, она понимала значение этого необычайного дома-корабля для русской культуры. Она жила внизу — в квартиру поэта надо было подниматься по щербатой лестнице на второй этаж. В ручку двери квартиры Цветаевой были вставлены ветки с гроздьями алой рябины. Был конец августа. «Красною кистью рябина зажглась, падали листья, я родилась…>, — вдруг произнес Дмитрий Сергеевич, оглядывая лестничную площадку, на облупленных стенах которой были кем–то написаны и строки Цветаевой, и стихи к ней обращенные, и требование создать в доме музей. Видно было, что ему весь этот поэтический хаос явно по душе. Надежда Ивановна, за несколько минут до того познакомившаяся с Лихачевым, услышав произнесенные им строки Цветаевой, очень внимательно посмотрела на него и стала поворачивать ключ, может быть, в том же замке, так он плохо открывался, которым пользовалась еще Марина Ивановна. Далее слово Лихачеву: «Надежда Ивановна, единственная оставшаяся в доме, чтобы его не снесли, показывала нам квартиру, удивительную, типично московскую. В Питере таких просто не могло быть. Она расположена в трех ярусах (не могу назвать их этажами), с забежной лестницей, с потолками разной высоты, с разными окнами. В такой квартире чувствуешь комнату, пространство комнаты, так как нельзя привыкнуть к разной высоте потолков, разной форме окон, ко всем переходам, своеобразным видам из окон, возможностью выйти прямо из окна на крышу, оказаться в комнате, напоминающей собой чердак и т.д. Удивительная квартира — это памятник культуры. И кто только не бывал у Марины в этих комнатах…» С этого дня Дмитрий Сергеевич подружился с Надеждой Ивановной, как он дружил почти со всеми музейщиками, а она, конечно, уже тогда была самым настоящим, поглощенным идеей создания дома Цветаевой, музейным деятелем. Именно Лихачев помог ей спасти так полюбившийся ему дом, добился присвоения ему статуса памятника истории и культуры и начал при Фонде культуры организацию московского музея Марины Цветаевой. Сейчас это один из лучших литературных музеев Москвы. Его во время из-под эгиды нового Фонда культуры забрало себе московское правительство. В сентябре 1997 года Д.С.Лихачев писал мне: «Дом Цветаевой я считал одной из главных удач Фонда культуры. Мне казалось, что создается место, где москвичи могли собраться для бесед, для небольших встреч и обсуждений “в своем кругу”. Удача была и в том, что создана библиотека зарубежной России». В результате все так и получилось, как задумывал Дмитрий Сергеевич. Дом-музей Цветаевой стал центром духовного и интеллектуального общения для многих людей, со всего мира съезжаются сюда литературоведы на цветаевские конференции, работает уникальный архив-библиотека русского зарубежья. А год назад «Наше наследие» именно здесь вручало премию им. А.Блока, присужденную за публикацию двухтомного дневника сына Цветаевой Георгия Эфрона, подготовленную российской исследовательницей Е.Коркиной и французским литературоведом В.Лосской. И когда я в этот день, поднимаясь по блестящей беломраморной лестнице в квартиру Цветаевой, увидел в большом, висящем на стене лестничной площадки зеркале отражения десятков празднично одетых людей, то вспоминал, как мы втроем с Дмитрием Сергеевичем и Надеждой Ивановной пробирались здесь и, конечно, не могли себе представить, что уже через несколько лет этот обшарпанный, обреченный чиновниками на безжалостное уничтожение московский домик превратится в прекрасный музей.

Если говорить о деятельности Д.С.Лихачева в Фонде культуры, нельзя не сказать об инициированной им программе возвращения в Россию из–за рубежа духовного наследия русской эмиграции — мемуаров, личных архивов, фотографий, писем, дневников и т.д. И надо было видеть, как он радовался, когда удавалось привезти, например, записную книжку-дневник З.Н.Гиппиус за 1916 год, разыскать за границей и передать в Пушкинский Дом неизвестное ранее письмо А.С.Пушкина, переписку А.Ремизова с поэтом Ю.Одарченко и т.д и т.д. Все это изучалось, входило в научный оборот, публиковалось в собраниях сочинений. Только одна эта программа, толково, компетентно и результативно организованная Лихачевым, могла навсегда оставить о нем добрую память. А ведь это была лишь малая толика того, чем он постоянно занимался. «Стал уставать» — это можно было услышать от Дмитрия Сергеевича, пожалуй, только после того, как ему исполнилось 90! А ведь деятельность Д.С.Лихачева была так многообразна, что его можно было бы назвать человек-институт, и какой институт!

В середине 1980–х годов Лихачев точно ощутил, что настало время воскресить запрещенные ранее книги, дать возможность читателям узнать авторов, участью которых в советское время была в лучшем случае публикация в «сам»- или «тамиздате», да заключение в спецхран. Необходима была активная издательская программа — публикация сотен не известных широкому читателю произведений, уничтожение цензуры, всяких идеологических табу и запретов на книги писателей, поэтов, ученых, философов, многие из которых были стерты в лагерную пыль. Первым человеком, публично, честно и остро поставившим перед обществом и государством эту проблему, потребовавшим открыть идеологические шлюзы, был Д.С.Лихачев.

Летом 1986 года мы с другом Дмитрия Сергеевича, работавшим на телевидении в «Останкине» режиссером Д.Н.Чуковским (внуком Корнея Ивановича), пришли к Лихачеву в гостиницу «Россия», от которой сейчас, слава Богу, остались одни воспоминания. Дмитрий Сергеевич был делегатом VIII съезда писателей, и его поселили в этом неудобном монстре. Но вид из окна его крохотного номера, выходившего на Красную площадь, был потрясающий. «За этой построенной итальянскими архитекторами стеной с зубцами-взмахами орлиных крыльев-знаками гибеллинов, а не «ласточкиными хвостами», как у нас ошибочно говорят, самая поразительная площадь, которую, я знаю, — подошел к окну Дмитрий Сергеевич, — Соборная площадь Московского Кремля. Ее гармония удивительна. Все здания расположены свободно, но, оказавшись на ней, вы почувствуете себя в замкнутом пространстве. Она замкнута, но в то же время свободна, раскрыта в сторону Москвы-реки. На реку смотрит с площади главная святыня Московского государства — Успенский собор, усыпальница московских митрополитов».Дмитрию Сергеевичу было свойственно деликатно, как бы между прочим просвещать своих собеседников. Но пригласил нас он на этот раз не для того, чтобы полюбоваться прекрасным видом, а по серьезному делу, ради которого и приехал из Ленинграда. Съезд должен был открыться на следующий день, и он хотел обсудить с нами свое выступление, в котором, в частности, намеревался говорить о необходимости публикаций запрещенных советской властью произведений. Довольно долго мы втроем обсуждали эту проблему. Вспоминали имена, книги, искореженные судьбы. Конечно — Гумилев, Платонов, Мандельштам, Ахматова, Пастернак, Зощенко, Ходасевич, Набоков…

Мы старались помочь Дмитрию Сергеевичу найти все более и более точные формулировки, самые аргументированные предложения. Тогда же у него возникла идея «покаяния», позже, после съезда, вызвавшая острую дискуссию. Я напомнил Дмитрию Сергеевичу об оставшемся втуне, уже поднимавшемся им в «Огоньке» предложении о создании в Москве музея Н.В.Гоголя, единственного, по-моему, бездомного классика в нашей стране. Беседуя тогда с Лихачевым, я еще раз убедился в том, как он умел быть внимателен к суждениям собеседников, как был открыт для полемики, разумных идей, советов, каких–то логичных поправок своего текста. В достаточно напряженном, долгом разговоре он был толерантен, чувствовалась в нем истинная интеллигентность, умение слушать и понимать оппонентов. А интеллигентом, как он любил говорить, притвориться нельзя.

Выступление Д.С.Лихачева на VIII съезд писателей, где он призвал общество к покаянию и сказал о необходимости возвращения забытых имен, положило начало новому этапу духовной жизни. «Агрессивно беспамятны были те, — писал несколько позже, развивая тему своего выступления, Лихачев, — кто в тридцатых годах взорвали гробницу Петра Багратиона на Бородинском поле и построенный на народные деньги в честь победы над Наполеоном храм Христа Спасителя в Москве, те, кто ломали Собачью площадку, запрещали печатать Ахматову, Цветаеву, Гумилева, Пастернака, Платонова, Зощенко, Ходасевича, Клюева, Набокова… Еще не до конца оценен тот вред, который был нанесен ими нашей культуре, нашей нравственности, нашему патриотизму».

Через несколько дней по возвращении Дмитрия Сергеевича в Ленинград я получил от него письмо: «Дорогой Владимир Петрович! Большое спасибо Вам за подсказки к моему выступлению на съезде. Как Вы заметили, я их послушался, и даже употребил некоторые Ваши выражения».

Примерно в это же время Дмитрий Чуковский снял вместе с талантливой Мариной Голдовской документальный фильм «Власть Соловецкая», в котором Д.С.Лихачев рассказывал о жизни в Соловецком концентрационном лагере, где он оказался юношей в конце 1920-х годов, о людях, с которыми ему довелось встретиться на Соловках. Фильм получился пронзительный, напряженный, с большим количеством редкой документальной архивной съемки, разысканной авторами. Дмитрий Сергеевич искренне, очень открыто, конкретно и подробно говорил с экрана о СЛОНе (Соловецком лагере особого назначения). В начинающей просыпаться стране «Власть Соловецкая», показанная по Центральному телевидению, стала одним из этапов гласности, произвела очень сильное, даже ошеломляющее впечатление. А через несколько месяцев мы с Чуковским по делам Фонда культуры оказались в Лондоне. Чуковский захватил в Англию кассету со своим фильмом. Узнав об этом, наш добрый знакомый князь Георгий Владимирович Голицын, влюбленный в Россию старый русский эмигрант, живший в Лондоне, организовал у себя дома просмотр «Власти Соловецкой» для небольшого круга близких ему людей. Это было первое, хоть и заочное, знакомство Д.С.Лихачева со сливками русской эмиграции и интересующимися переменами в России английскими аристократами. Когда мы пришли в элегантную квартиру Джорджа Голицына, находившуюся в самом фешенебельном районе Лондона на Итон-сквэр, то встретили поистине изысканное общество, собравшееся, чтобы посмотреть советский фильм о сталинском концентрационном лагере, сопровождающийся воспоминаниями одного из его узников. Здесь были — тогда немного говоривший по–русски принц Майкл Кентский, внучатый племянник Николая II, удивительно напоминавший своего венценосного родственника, князь Г.И.Васильчиков, литератор-эмигрант Кирилл Зиновьев и еще несколько человек. А мы гадали, смогут ли понять эти благополучные джентльмены страшную историю о сталинском лагере, в котором томились и гибли те, кто не ушел в эмиграцию, а остался, как, например, отец П.Флоренский, на родине и сполна испил перед мученической гибелью всю чашу горя и страданий. Когда фильм закончился и режиссер стал отвечать на вопросы, я ощутил, что именно благодаря Д.С.Лихачеву, его спокойному, исполненному внутренней силы комментарию, русские эмигранты и англичане поняли, что в те страшные годы в России было немало людей, сумевших сохранить свою честь и достоинство, несмотря ни на что. По-моему, утверждению за границей образа Д.С.Лихачева — лидера духовной перестройки в России, способствовал именно фильм «Власть Соловецкая». Ведь не секрет, что большинство наших зарубежных соотечественников считали, что, покинув Россию, они оставили там духовно выжженную пустыню, лишь поросшую коммунистическим чертополохом.

Высокая репутация Д.С.Лихачева и возглавляемого им и «первой леди» Р.М.Горбачевой Фонда культуры на Западе помогла осуществлению, и очень успешному, амбициозного проекта возвращения на родину, в Россию, реликвий русской культуры. Конечно, не яйца Фаберже, шишкины и айвазовские, которые сейчас массово скупаются нашими нуворишами, интересовали Лихачева, а прежде всего архивы, периодика, книги русской эмиграции, т.е. то духовное наследие, изучая которое, можно было закрыть многие белые пятна в нашей культурной и политической истории. «Судьба русских культурных ценностей не может не тревожить, — писал Д.С. Лихачев в 1982 году. — Какие интереснейшие архивы сосредоточены в отдельных руках <...>. Все это должно быть у нас на родине и здесь публиковаться».

На призыв Д.С.Лихачева передавать на родину библиотеки и архивы откликнулись русские эмигранты. Они подарили Фонду культуры многие и многие сотни единиц хранения, потому что верили Лихачеву, своей честью и именем гарантировавшему вечное государственное сохранение, изучение и публикацию их семейных реликвий. Но все же дары — это была лишь небольшая часть из поступивших в лихачевский фонд материалов. На более масштабное осуществление проекта требовались деньги и немалые. В течение нескольких лет компания «Де Бирс» по просьбе Д.С.Лихачева спонсировала программу «Возвращение». Когда в начале 1990-х годов «Де Бирс» открывала в столице московский офис, Фонд культуры устроил в своем особняке на Гоголевском бульваре большую выставку материалов, возвращенных с помощью компании в Россию. Здесь были письма Цветаевой, Бунина, Ремизова, огромный архив Марка Алданова, переписка Николая I с деятелями «Молодой России», полные комплекты журналов «Современные записки», «Числа», альманах «Воздушные пути», фотографии с автографами Ф.Шаляпина, А.Павловой, М.Кшесинской, альбомы, брошюры и книги, за которые несколько лет назад можно было получить немалый срок в мордовских лагерях. Д.С.Лихачев с благодарностью и гордостью, в окружении теле- и фотокорреспондентов водил по выставке девяностолетнего главу и патриарха «Де Бирс» господина Гарри Оппенгеймера. Показывая гостю витрины с рукописями, письмами, дневниками М.Алданова, которые «Де Бирс» по просьбе Лихачева буквально вырвала в Париже у одного из крупнейших американских университетов, мечтавшего заполучить архив писателя, Дмитрий Сергеевич говорил: «Как важно, что этот замечательный архив вы помогли вернуть в Россию. Ведь Марк Алданов один из редчайших исторических романистов, как бы живший в описываемое им время, лично знавший и Наполеона, и Александра II, и Бисмарка. Эпоха и создаваемые им образы остаются в сознании навсегда». Было трогательно наблюдать, как два очень пожилых господина — высокий, стройный Лихачев и небольшой, плотный Оппенгеймер с поистине юношеским интересом внимательно рассматривали совместно спасенные для России раритеты. Господин Оппенгеймер, надо сказать, понимал толк в книгах и автографах. В тот свой визит в Москву он привез в подарок Лихачеву изумительно сделанную факсимильную копию большого письма Льва Толстого Махатме Ганди, которое хранил в своей библиотеке в Йоханнесбурге. «Когда будете у меня в гостях в Южной Африке, я передам в Россию через вас подлинник этого письма», — сказал он Лихачеву. Жаль, что Дмитрий Сергеевич не добрался до ЮАР, куда собирался, и смог поместить в Государственный музей Л.Толстого лишь полученную им копию письма.

Кроме «Де Бирс», по просьбе Д.С.Лихачева для Фонда культуры приобретала в Париже у букиниста А.В.Савина русские книги и журналы, например, полный комплект «Иллюстрированной России», огромную библиотеку эмигрантской поэзии и другие редкости, Л.Б.Варсано, прелестная пожилая дама, чье состояние позволяло ей помогать русской культуре. Лидия Борисовна (урожденная Ногина) дружила с Дмитрием Сергеевичем до его последних дней.

Следует сказать, что Д.С.Лихачев очень внимательно и требовательно относился к отбору того, что считал первоочередным для возвращения в Россию. Как-то в Париже известный антиквар А.Я.Полонский, когда мы заканчивали осмотр его русской библиотеки и собрания автографов, вынес сафьяновый бювар и представил нам автограф стихотворения А.С.Пушкина «На холмах Грузии…». Конечно, мы с волнением держали в руках листок, на котором Пушкин набросал несколько знаменитых строф. Трудно описать чувство, которое охватывает, когда у тебя в руках то, чего когда-то касалась рука гения. Д.С. Лихачев любил говорить: «Рукописи — они как люди. Рукописи нуждаются в том, чтобы их ласкали, листали, читали, иначе они погибнут». Увы, к большому разочарованию хозяина, академика не прельстил этот автограф, ибо в Пушкинском Доме уже был подобный список этого же стихотворения. В тот приезд в Париж Дмитрий Сергеевич обратился к кому-то из спонсоров с просьбой приобрести не имеющиеся у нас даже в спецхранах комплекты редких эмигрантских изданий и книг русских парижских издательств. Все это можно увидеть и почитать сейчас в библиотеке Дома-музея М.Цветаевой.

А пушкинский автограф все же вернулся в Россию. Уже не было на этом свете Д.С.Лихачева, когда Президент России В.В.Путин передал тот самый автограф стихотворения «На холмах Грузии…» директору Пушкинского Дома Н.Н.Скатову. Был какой-то юбилей Института русской литературы, и по этому случаю один из московских банков за сумму чуть ли не втрое большую, чем просили у Фонда культуры, купил эту реликвию во Франции.

Особенно гордился Дмитрий Сергеевич тем, что ему удалось настоять на приобретении для нашей страны черновой рукописи романа И.С.Тургенева «Отцы и дети». Через несколько лет после эпопеи с «Отцами и детьми» он мне писал : «Все-таки общими стараниями Фонда что-то сделано для русской культуры, остающееся и по сей день: журнал “Наше наследие”, дом Цветаевой, эмигрантское собрание книг, рукописей русских писателей (в первую очередь “Отцов и детей”)…» Рукопись Тургенева разыскал в Париже лондонский букинист-антиквар лорд Пармур, который хотел вернуть ее в Россию. «Рукопись должна обрести надежный, постоянный дом, — заявил он, — она должна вернуться на родину». Зная, что компания «Де Бирс» интересуется русскими материалами, покупает их по рекомендации академика Лихачева для России, он в эту компанию и обратился. Там провели свою экспертизу, собрав несколько западных специалистов по Тургеневу. Одного нашли даже в каком-то университете в Новой Зеландии, что очень развеселило Дмитрия Сергеевича. Эксперты подтвердили подлинность рукописи, но цену, просимую за нее (500 тысяч фунтов стерлингов), посчитали завышенной, и бриллиантовые короли, огорчив Лихачева, отказались от покупки. Антиквар решил выставить рукопись Тургенева на «Сотбис», но предварительно написал Лихачеву. Дмитрий Сергеевич, отлично сознавая значение романа «Отцы и дети» для русской литературы и общественной мысли XIX века, решил все же заполучить эту черновую рукопись для Пушкинского Дома и издать ее в возглавляемой им классической серии «Литературные памятники». Я был в Лондоне, когда Лихачев прилетел туда, чтобы своими глазами увидеть вожделенную рукопись, и был свидетелем, как он и научный руководитель тургеневской группы Пушкинского Дома Н.С.Никитина, которую академик привез с собой, скрупулезно вчитывались в уникальный манускрипт. Происходило это в комфортабельном кабинете лорда Пармура. Н.Никитина сразу же обратила внимание на титульный лист, одетой в красивый семидесятых годов XIX века переплет рукописи «Отцов и детей», где писатель после подзаголовка «Повесть Ивана Тургенева» написал: «Задумано в 1860-м году, летом, в Англии — очень долго не мог справиться с сюжетом; начал ее осенью в Париже, писал медленно и кончил, наконец, 30 июля — 1861-го года — в Воскресение в Спасском». «Теперь ни один комментарий к “Отцам и детям” не обойдется без этих сведений», — восхищалась Нина Серафимовна. Глаза у наших литературоведов горели, а опытный букинист довольно потирал руки, видя, как увлеклись академик и его спутница. Договорились в конце концов, что Фонд культуры будет в Москве искать деньги, а «Отцы и дети» на «Сотбис» пока не появятся. Озабоченным Лихачев, договорившийся все же с лордом Пармуром, что цена за рукопись будет снижена на 100 тысяч фунтов стерлингов, вернулся из Лондона. Западных спонсоров после отказа «Де Бирс» найти не удавалось, а на русские компании и рассчитывать было нечего.

На следующий день по приезде, в здании Фонда культуры на Гоголевском бульваре, Дмитрий Сергеевич поднял трубку правительственной «вертушки», что, вообще говоря, терпеть не мог делать. «Это Лихачев, — негромко сказал он, — соедините меня, пожалуйста, с Николаем Ивановичем». Он звонил Председателю Совета Министров СССР Н.И.Рыжкову. Через несколько минут мы с Г.В.Мясниковым стали свидетелями удивительной краткой лекции об «Отцах и детях». Конечно, Дмитрий Сергеевич тщательно продумал эту беседу. Он ничего не просил, а четко, доходчиво, очень уважительно к собеседнику объяснил, почему наша страна непременно должна приобрести рукопись этого варианта знаменитого романа и научно издать его.

Надо отдать должное Н.И.Рыжкову. Он, видимо, все понял и принял доводы академика. «Спасибо, Николай Иванович», — сказал Лихачев, попрощавшись, положил трубку и, обращаясь к Мясникову, попросил: «Подготовьте, пожалуйста, письмо “Об отцах и детях” на имя Рыжкова. Сегодня же. Я подпишу до отъезда в Ленинград». Примерно через месяц фельдъегерь из Кремля привез в Фонд культуры большой синий пакет. В нем была та самая рукопись «Отцов и детей», приобретенная советским правительством. И надо сказать, что деньги были потрачены не зря. Теперь этот манускрипт в Пушкинском Доме в Петербурге доступен для изучения и дальнейших публикаций. А о тех, кто помог вернуть на родину ее национальное достояние, осталась добрая, благодарная память.

В делах, которые Дмитрий Сергеевич считал важными для русской культуры, он оказывался необычайно тверд, последователен и настойчив. Но лично, в быту, был весьма непритязателен и скромен, что, впрочем, естественно для истинного интеллигента-петербуржца. Д.С.Лихачев стал председателем своеобразного могущественного альтернативного министерству Фонда культуры в 80 лет, и ему было необходимо бывать в Москве по несколько раз в месяц. Особенно участились поездки, когда Дмитрия Сергеевича избрали народным депутатом СССР. В Москве он сразу оказывался в суете дел, проблем, встреч и т.д. Иногда стремящиеся увидеть и поговорить с Лихачевым откуда-то узнавали время его приезда в Москву, и на перроне Ленинградского вокзала к приходу «Красной стрелы» собиралась целая группа людей, непременно желавших с ним пообщаться. А далее для него начиналась напряженная деловая круговерть, заканчивающаяся только через 2-3 дня, когда он садился в «Стрелу», отходящую в Питер. Конечно, это было бы утомительно и для более молодого человека.

Относился он к своей все растущей известности очень ответственно, стремясь помочь, кому только возможно, но никогда при этом не терял чувства юмора. Однажды смеясь рассказал, что, приехав усталым в московскую гостиницу, а дело было зимой, забыл, войдя в номер, накинуть на дверь щеколду и пошел в душ — очень замерз. Когда он вышел из душа, то с ужасом увидел, что посреди номера стоит средних лет мужчина в шубе и зимней шапке и, протягивая какие-то бумаги, произносит: «Дмитрий Сергеевич, наконец-то я к вам прорвался». «И ведь по серьезному делу пришел», — заметил Лихачев. Его буквально осаждали и в Фонде культуры, и в санатории «Узкое», куда иногда вырывался отдохнуть, и в Академии наук, и на съездах народных депутатов, и в различных поездках.

Но не все его встречи с ходатаями проходили благостно. Как-то осенью мы с О.И.Карпухиным сопровождали академика в поездке в подмосковное имение П.Вяземского «Остафьево», в котором создавался музей Пушкина и Карамзина, работавшего там над своей «Историей государства Российского». Из остафьевского дома выезжал тогда, что произошло не без помощи Дмитрия Сергеевича, Дом отдыха Совета Министров РСФСР, и он хотел посмотреть на то, что осталось от знаменитого литературного гнезда Подмосковья после того, как там похозяйничали высокопоставленные чиновники, организовавшие даже в мемориальной комнате, где Карамзин писал «Историю государства Российского», номер люкс «со всеми удобствами».

По пути остановились в соседнем селе Дубровицы у одного из самых необычных и прекрасных храмов в окрестностях Москвы. «Таких церквей нет у нас под Питером. Это удивительный образец московского барокко. В Филях и Уборах еще есть подобные храмы, но этот, на мой взгляд, самый интересный», — говорил Лихачев, когда мы осматривали прихотливую деревянную резьбу в интерьере церкви, где шла очень неспешная реставрация. Когда мы вышли из храма, на Лихачева накинулись несколько узнавших его местных жительниц. Они стали требовать, чтобы храм незамедлительно отдали в полное распоряжение церкви, чтобы там шли ежедневные службы, и не хотели слушать никакие аргументы Дмитрия Сергеевича, убеждавшего их, что это великий памятник русского зодчества, что у него должен быть особый режим работы, позволяющий навсегда сохранить архитектурный шедевр для потомков. Кстати, это была принципиальная позиция Лихачева. Он был против безоглядной передачи всех культовых зданий, памятников архитектуры Церкви и настаивал на совместном их использовании с музеями, как это происходит, например, в Кремле. Острый спор с дубровицкими жительницами закончился ничем, и во время всей дальнейшей поездки Дмитрий Сергеевич очень переживал, что не нашел аргументов, чтобы убедить настойчивых прихожанок. «Но ведь это летняя церковь, внутри столько дерева, от любой свечи вспыхнуть может, — сокрушался академик. — Конечно, службы в ней должны идти, но в особом режиме, по определенным дням, по большим праздникам, и специалисты-реставраторы должны постоянно следить за состоянием храма». Лихачев считал, что процесс передачи в ведение Церкви памятников древнерусской архитектуры должен быть щадящим, тем более для тех, в которых располагаются музеи и другие учреждения культуры, и ни в коем случае не может наносить нравственного и финансового ущерба ни тем, ни другим. По этому вопросу Дмитрий Сергеевич дискутировал с мэром Москвы Ю.М.Лужковым, сторонником тотальной передачи Патриархии церковных зданий.

В Москве Лихачев обычно останавливался в маленький гостинице в Плотниковом переулке на Арбате. Называлась она тогда «Октябрьская», удобно располагалась в самом центре Москвы. В ней было тихо, спокойно. Мне кажется, что он даже полюбил эту гостиницу. Но однажды я присутствовал при разговоре в Фонде культуры, когда опытный заместитель Д.С.Лихачева Г.В.Мясников сказал ему: «Дмитрий Сергеевич, вам же тяжело мотаться из Ленинграда в Москву чуть ли не каждую неделю и жить по гостиницам. Мы можем получить для вас хорошую квартиру в Москве. И вам, и Зинаиде Александровне, когда она приезжает с вами, будет гораздо удобнее. Только скажите, в каком районе Москвы вы хотите жить. И ленинградская квартира у вас останется. И дачу под Москвой вы получите, вот мы сейчас композитору Свиридову как раз дачу оформляем». Дмитрий Сергеевич внимательно посмотрел на Мясникова и так характерно для него тихо, непреклонно ответил: «Дача у меня есть — в Комарове, а живу я в Питере, где и останусь. И больше никогда, Георг Васильевич, не будем возвращаться к этому разговору». Так он и ездил в Москву и обратно, пока были силы. А за год до своей кончины, когда Дмитрию Сергеевичу было уже 92 года, он писал мне: «Я был в Москве только сутки, вызвали меня всего за несколько дней. Мне сейчас трудно передвигаться. Поэтому за последние годы я был всего один раз в Москве и поразился разгулу пошлости, безвкусия. Впрочем, Петербург трусит вслед за Москвой».

Надо сказать, что именно к старости, если к Д.С.Лихачеву в 80 лет можно отнести определение «старость», он стал очень красив. Высокий, тонкий, легкий, элегантный, он буквально подвергался атакам фотокорреспондентов. И не только известность была тому причиной. Облик его был необычен для московской суеты. Пожалуй, лучший фотопортрет Д.С.Лихачева выполнил Д.Н.Бальтерманц, знаменитый мэтр, ведущий фотограф «Огонька». Мы тогда готовили уже упоминавшееся большое интервью с Лихачевым, он по делам Академии наук приезжал на несколько дней в Москву, и я хотел, чтобы сделали специально для журнала новый портрет академика. Пошел к Д.Н.Бальтерманцу, командовавшему фотослужбой «Огонька», попросил послать фотографа. Неожиданно для меня Дмитрий Николаевич сказал: «Напиши мне телефон Лихачева, я сам поеду». Почти целое воскресенье они с Лихачевым и его дочерью Людмилой Дмитриевной, сопровождавшей отца в Москву, работали на любимой Лихачевым Соборной площади в Кремле. Кто из них догадался усадить Дмитрия Сергеевича на ступеньки паперти Успенского собора, теперь сказать некому, но именно эта светлая фотография, как никакая другая передает облик Д.С.Лихачева. Ему очень понравились работы Бальтерманца. Дочь мастера Татьяна Дмитриевна нашла в своем архиве письмо Д.С. Лихачева ее отцу и любезно разрешила нам его впервые опубликовать:

«Дорогой Дмитрий Николаевич!

Вчера получил пакет с Вашими фотографиями. Не знаю — как выразить Вам признательность: фотографии превосходны, — меня и Милу еще никто так не снимал. Передан и характер и настроение. Очень хороши фотографии по композиции и по цвету. Ну, да что Вас хвалить! Вас знает вся страна.

Искренне и глубоко Вам благодарный

Д. Лихачев.

Мила шлет Вам свои благодарности.

29.IX.84».

К сожалению, не все выполненные тогда фотографии нам удалось разыскать, хотя некоторые из них были опубликованы в «Огоньке» и на обложке сборника интервью и статей Лихачева в «Библиотеке “Огонька”».

Вообще Дмитрий Сергеевич высоко ценил искусство фотографии, придавал большое значение старым снимкам, постоянно настаивал, чтобы как можно больше архивных фотодокументов мы печатали в «Нашем наследии». Однажды он прислал мне где-то разысканную им фотографию О.Мандельштама, а в сопроводительной записке сообщил, что просил выкадрировать фигуру молодого Мандельштама из группового снимка, потому что именно на этой фотографии он увидел ожидаемый им образ поэта-акмеиста, автора «Камня». Фотографии многое объясняют даже в литературе, считал Лихачев. «Ведь когда Вы смотрите на здобновские фотографии Блока, Вам яснее становится “Снежная маска”», — писал он мне.

С некоторыми современными ему фотографами Дмитрий Сергеевич дружил, например с В.А.Генде-Роте, который много снимал его. Хорошая серия лихачевских фотографий есть у Л.Шерстенникова; знаменитый, ставший как бы «официальным» его портрет снял корреспондент лондонской «Dayly Mirror» в саду Советского посольства для пресс-релиза представления 1-го номера «Нашего наследия» в Англии; а последние трагические портреты уже уходящего Д.С.Лихачева выполнил, увы, тоже покойный, известный петербургский фотомастер Б.Смелов.

Мне кажется, что к концу жизни Дмитрий Сергеевич все более ощущал одиночество. В его письмах появились грустные ноты: «А в конце становится все скучнее и тоскливее жить. В старости страшны не болезни, а одиночество. Храните своих друзей. Друзья есть, но… в Италии». В этом же печальном письме он замечал: «Рад был получить поздравление и журнал. Приятно, что от Фонда осталось все же что-то хорошее (и даже очень хорошее)». Я регулярно посылал Дмитрию Сергеевичу каждый новый номер «Нашего наследия» и радовался, что часто журнал доставлял ему удовольствие и чувство не зря проделанной когда-то сложной работы по созданию первого в нашей стране журнала такого типа. Сама необычная для того времени форма издания, когда визуальный ряд должен быть адекватен текстовым материалам, концепция журнала, включавшая в себя публикацию отечественного литературного, философского, художественного наследия, рассказы о частных коллекциях, которым он придавал особое значение, материалы о проблемах реставрации памятников истории и культуры и т.д. — все вырабатывалось при непосредственном участии и под внимательным наблюдением Д.С.Лихачева. Он много сил отдал журналу, мечтая, чтобы через это новое издание воспитывались уважение к великому историческому пути, пройденному нашим народом, и гордость за свою отчизну, чтобы подлинная культура могла с его страниц нести людям духовность, красоту, правду, творя добро и утверждая истину. Рождение «Нашего наследия» было сложным, чиновники по обыкновению возводили немало бюрократических барьеров. Почти отчаявшись, он обращался к Р.М.Горбачевой, прося о поддержке: «Я вырос в типографии, работал в типографии и издательствах до 30 лет. Для меня журнал и издания Фонда культуры самая важная форма его деятельности, без которой мое существование в Фонде внутренне бесцельно».

Благодаря тому что за Фондом культуры, а значит — и за журналом, стояло имя Р.М.Горбачевой (хотя она категорически отказывалась войти в редакционную коллегию «Нашего наследия», как ее ни уговаривал Д.С.Лихачев), издавать журнал вызвался и первое время печатал его в Англии Роберт Максвелл в издательстве «Пергамон-пресс» в Оксфорде. Кстати, параллельно с нашим журналом Р.Максвелл взялся и за яковлевские «Московские новости». Мы делали журнал за границей, потому что ни одна отечественная типография не бралась достичь тогда при тираже в 250 тысяч экземпляров того качества цветного издания, которое было задумано. Д.С.Лихачев это хорошо понимал и всячески нас поддерживал. Нам, а Дмитрию Сергеевичу особенно, пришлось немало вытерпеть от тех умников, кто не мог пережить, что журнал по русской культуре и для России печатается в туманном для них Альбионе. «Мы создаем журнал-подарок», — любил говорить Дмитрий Сергеевич и открыл первый номер основанного им «Нашего наследия» статьей «Память преодолевает время», где цитировал любимого им Пушкина: «Показатель культуры — отношение к памятникам.

 

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

 

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва…

 

Мудрость Пушкина, мудрость его поэзии явственны в этих строках. “Животворящая” любовь к “отеческим гробам” — одна из основ культуры. Именно память помогает человечеству преодолевать время, она накапливает то, что называется культурой. Беспамятство — разрушительно, память — созидательна».

Думая сейчас о Д.С.Лихачеве, вспоминая встречи и работу с ним, долгие разговоры, переписку с этим поразительным, очень сложным человеком, чувствуешь, что все наносное, все бывшие недоразумения отступают, а остается главное — сознание того, что именно он был в ряду тех немногих, благодаря которым, несмотря ни на что, жива наша культура.

 

* * *

Была у меня еще одна встреча с Дмитрием Сергеевичем. Увы, уже после его кончины. В 2000 году в Кремле Президент России В.В.Путин вручал Государственные премии. Вместе с Т.О.Пауховой и М.Е.Швыдким Государственная премия за идею и создание телевизионного канала «Культура» была присуждена Д.С.Лихачеву. А за журнал «Наше наследие» получили премию А.А.Рюмин и я. И тогда мне подумалось и я попытался об этом сказать Президенту и присутствующим, что как удивительно совпало: один и тот же человек в одно десятилетие стал основателем двух значимых институтов – журнала и телевизионного канала, призванных сохранять и защищать, быть может, самое хрупкое, но и самое ценное и важное в нашей жизни — культуру.

А сколько таких дел было за его долгую жизнь.



См. также:
Дмитрий Сергеевич Лихачев на ступенях Успенского собора Московского Кремля. 1984. Фото Д.Бальтерманца

Дмитрий Сергеевич Лихачев на ступенях Успенского собора Московского Кремля. 1984. Фото Д.Бальтерманца

Дарственная надпись Д. С. Лихачева В.П.Енишерлову на первом издании книги «Поэзия садов»

Дарственная надпись Д. С. Лихачева В.П.Енишерлову на первом издании книги «Поэзия садов»

Обложка книги Д. С. Лихачева «Память истории священна». На обложке — фотография автора работы Д.Бальтерманца

Обложка книги Д. С. Лихачева «Память истории священна». На обложке — фотография автора работы Д.Бальтерманца

Дмитрий Сергеевич Лихачев, Г.В.Мясников, В.Т.Спиваков в Советском Фонде культуры. 1990. Фото В.Некрасова

Дмитрий Сергеевич Лихачев, Г.В.Мясников, В.Т.Спиваков в Советском Фонде культуры. 1990. Фото В.Некрасова

Удостоверение В.П.Енишерлова — доверенного лица кандидата в народные депутаты СССР Д. С. Лихачева

Удостоверение В.П.Енишерлова — доверенного лица кандидата в народные депутаты СССР Д. С. Лихачева

Р.М.Горбачева и Дмитрий Сергеевич Лихачев. 1989

Р.М.Горбачева и Дмитрий Сергеевич Лихачев. 1989

Дмитрий Сергеевич Лихачев знакомит руководителя «Де Бирс» Гарри Оппенгеймера с возвращенными в Россию реликвиями. Москва. 1990

Дмитрий Сергеевич Лихачев знакомит руководителя «Де Бирс» Гарри Оппенгеймера с возвращенными в Россию реликвиями. Москва. 1990

Во время съемки документального телефильма (справа налево): Дмитрий Сергеевич Лихачев, Д.Н.Чуковский, М.Е.Голдовская, В.Г.Распутин, С.В.Ямщиков. 1989. Фото Ю.Роста

Во время съемки документального телефильма (справа налево): Дмитрий Сергеевич Лихачев, Д.Н.Чуковский, М.Е.Голдовская, В.Г.Распутин, С.В.Ямщиков. 1989. Фото Ю.Роста

Дмитрий Сергеевич Лихачев в шапочке и мантии доктора Оксфордского университета с коллекцией гравюр, подаренных России Н.В.Вырубовым. 1991

Дмитрий Сергеевич Лихачев в шапочке и мантии доктора Оксфордского университета с коллекцией гравюр, подаренных России Н.В.Вырубовым. 1991

Дмитрий Сергеевич Лихачев выступает на похоронах академика А.Д.Сахарова. 1989. Фото Л.Шерстенникова

Дмитрий Сергеевич Лихачев выступает на похоронах академика А.Д.Сахарова. 1989. Фото Л.Шерстенникова

Дмитрий Сергеевич Лихачев и Л.Н.Гумилев. Ленинград. 1985

Дмитрий Сергеевич Лихачев и Л.Н.Гумилев. Ленинград. 1985

В.П.Енишерлов, Дмитрий Сергеевич Лихачев, О.И.Карпухин в селе Дубровицы. 1989. Фото В.Некрасова

В.П.Енишерлов, Дмитрий Сергеевич Лихачев, О.И.Карпухин в селе Дубровицы. 1989. Фото В.Некрасова

Дмитрий Сергеевич Лихачев. Фотография выполнена в Англии в дни презентации 1-го номера журнала «Наше наследие» в Лондоне. 1988

Дмитрий Сергеевич Лихачев. Фотография выполнена в Англии в дни презентации 1-го номера журнала «Наше наследие» в Лондоне. 1988

Королева Испании София, Дмитрий Сергеевич Лихачев, заместитель Председателя Правления СФК Б.В.Егоров на представлении проекта восстановления Александрийской библиотеки. Египет. 1990

Королева Испании София, Дмитрий Сергеевич Лихачев, заместитель Председателя Правления СФК Б.В.Егоров на представлении проекта восстановления Александрийской библиотеки. Египет. 1990

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru