150 лет со дня рождения В.В.Розанова

В.Г.Сукач

Enfant terrible русской литературы

«Читал о Гете и думал о Розанове, что один на пьедестале, а другой без памятника, и место, где зарыт, забывается: нет никакой отметины на месте могилы, и ежедневно там по этому месту люди ходят».

Эти горькие пришвинские слова написаны, когда еще и десяти лет не прошло после смерти Василия Васильевича. И потом еще более чем на полвека его имя литератора и журналиста, богослова и философа, педагога и… нумизмата было почти забытым.

А в конце XIX — начале ХХ века присутствие Розанова в русской культуре чрезвычайно плотно, его имя постоянно встречается в письмах, воспоминаниях и публикациях текстов того времени. После смерти Розанова, несмотря на сложные исторические условия, в Москве и Петрограде образовались кружки, которые включились в собирание материалов, связанных с жизнью и творчеством писателя. Стало ясно, что из общественно-литературной жизни России ушел человек, с которым связан целый пласт исторического бытия страны. В «Вестнике литературы» (1921. №9) помещено объявление:

Розановский кружок

(Письмо в редакцию)

В интересах жизни и творчества Василия Васильевича Розанова организуется кружок по изучению Розанова, ставящий своей задачею: 1) собирание всевозможных материалов о нем (статей, рецензий, воспоминаний и пр., как печатных, так и рукописных), 2) составление исчерпывающего библиографического указателя трудов Розанова и литературы о нем, 3) собирание писем его, по возможности в подлинниках, или в копиях, 4) устройство вечеров и издание сборников памяти Розанова, 5) устройство при музее «Дома Литераторов» особого отдела имени Розанова.

В виду того, что подготовка издания сочинений Розанова уже осуществляется в Москве проф. П.А.Флоренским, кружок, во избежание параллелизма в работе и в связи с переживаемым издательским кризисом, пока не ставит своей задачей издание полного собрания сочинений Розанова, но предполагает всемерно содействовать осуществлению такового.

Кружок обращается ко всем лицам, располагающим письмами, статьями и проч. материалами, имеющими отношение к жизни и деятельности В.В.Розанова, с просьбой направлять их по адресу: Петроград, Дом Литераторов (Бассейная, 11). Секретарю Кружка по изучению Розанова. Инициативная группа:

Андрей Белый, А.Волынский, Э.Голлербах, Н.Лернер, Виктор Ховин.

К сожалению, работа была приостановлена новой властью почти сразу же — в «Петроградской правде» появилась статья Л.Троцкого «Внеоктябрьская литература», в которой замечалось о «гниение интеллигентского индивидуализма». Отдельная рубрика статьи была посвящена Розанову: «Мистицизм и канонизация Розанова», в которой указывалось о «повальной нынешней канонизации Розанова». Вся статья лидера торжествующей власти насыщена сомнительной логики аргументами, пафосом страстного ниспровержения «гениальности» Розанова и его уничижения: Розанов — «червеобразный человек и писатель: извивающийся, скользкий, липкий, укорачивается и растягивается по мере нужды — и как червь, противен».

Но удивительно, что вопреки хаосу и разрухе судьба авторского архива Розанова была на редкость благосклонна и сохранила его в достаточной полноте. Этот архив, находящийся в Российском государственном архиве литературы и искусства, сохраняет предметы, которые Розанов оставил у себя еще пятнадцатилетним юношей. Письма товарищей по гимназиям, конспекты изучаемых книг школьного периода, даже кондуиты, которые он каким-то образом извлек из Нижегородской гимназии. Более — более: в его домашнем архиве сохранились разнообразные билеты, записки на цены продуктов голодного 1918 года, банковские чеки и пр. Разумеется, Розанов наверное в максимальной полноте сохранил письма корреспондентов. Как журналист, как писатель по такому жгучему вопросу, как судьба семьи в России, Розанов получал письма со всей страны — от жен министров до последней женщины, решившей наложить на себя руки. Розанову писали студенты, курсистки, и для этих пачек писем, как вспоминает современник, у Розанова был отведен шкаф, где по алфавиту находились письма молодежи. «Литература частных писем» всегда казалась ему самою интересною и дорогою в виду того, что там находилась рукотворность человеческих дел. Характерна розановская неприязнь к Гутенбергу, изобретателю печатного станка. Печатное слово Розанов не любил, хотя вся жизнь его связана именно с печатью. Рукописность, он говорил, — это след человека на земле, и когда ему приходилось «чистить» свой архив, то он сохранял все написанное, рвал только свое, и то с болью.

Известно, что Розанов был крупным коллекционером греческих и римских монет. Еще ранее — он был и библиофилом. Дух собирателя изящных вещей ему очень знаком.

В 1914–1916 годах Розанов передал в Румянцевский музей часть писем из своего архива. Все письма он тщательно отсортировал и велел переплести в черный коленкор с заглавиями. Так появились более двадцати папок с надписями: «Письма авторов к В.В.Розанову», «Письма профессоров…», «Письма А.С., А.А., М.А. и Б.А. Сувориных…», «Письма братьев Цветаевых Дмитрия и Ивана Владимировичей…», «Письма монашествующих к В.В.Розанову» и др. Каждый набор писем Розанов предварял запиской-характеристикой корреспондента, которые часто содержат бесценные и единственные сведения о них. К сожалению, работники архива Российской государственной библиотеки, наследники Музея, расплели книги Розанова, нарушив авторскую композицию. Иногда это потери, которые уже трудно восстановить. Например, в переплете перед письмами А.Блока Розанов писал: «Александр Блок, прекрасный, “истинно русский”». Следующая пачка писем посвящена В.Брюсову, и Розанов, продолжая сюжет, заметил: «Валерий Брюсов. Совсем другой, чем Блок (страшноват)». К счастью, этот переплет находится в РГАЛИ и не был подвергнут участи оказавшихся в НИОР РГБ.

И до сих пор ведутся поиски розановских автографов, фотографий и других предметов, связанных с его личностью. Удивительно, что в кругу книголюбов отношение к Розанову особенно любовное. Занимаясь уже более тридцати лет Розановым и вожась (возиться) над его книгами ли, рукописями ли, я ощущаю теплоту тех вещей, к которым притрагивались руки писателя. В моем собрании находятся такие предметы, которые мне передали люди, только зная мое отношение к герою. Так у меня появилась фотография, на которой Розанов снялся 20 апреля 1916 года в день 60-летия. Вообще Розанов не любил сниматься. Но для своих друзей и вообще, «в такой день», Розанов снялся в двух, кажется, позах. Фотография мне пришла от книголюба, вавилониста, из Ленинграда (было дело в 1983 году). На ней инскрипт: «Михаилу Михайловичу Тарееву на память. В.Розанов. Хитрое лицо!». Года через два я был у своего друга на дне рождения. И вот, вместо того чтобы получить от меня подарок, он вручает в дар мне непереплетенную книгу Розанова «Литературные изгнанники» (СПб., 1913) с автографом на шмуцтитуле: «Дорогому Михаилу Михайловичу Тарееву. В.Розанов. Карточка под 9-й стр.». Тареев (1866–1934) — профессор Московской духовной академии, корреспондент (1905–1916) и почитатель Розанова. В моих руках соединились два предмета, которые не только тешат сердце любителя редкостей, но и помогают исследователю. Оказывается, книга Розанова 1913 года была издана тиражом 600 экз. на тряпичной бумаге и должна быть редкостью, но мы встречали ее в продаже очень часто. Где-то был слух, что издатель сделал дополнительный тираж. Мой экземпляр книги, который Розанов подарил Тарееву в 1916 году, был из древесной массы, т.е. из дополнительного тиража (неизвестное количество).

Мне однажды преподнесли истинную жемчужину из розановских автографов, надпись Розанова на обложке 3-го выпуска «Апокалипсиса нашего времени»:

«Скорбному и тоскующему, как и я, Эрику Федоровичу Голлербаху. Полная истина заключается в Мурахиной и в Голлербахе; самый великий грех есть вместе с тем самая великая святость и “навозная жижица” (где плавают золотые рыбки с “тем паче”) есть в то же время чистейший воздух. Amen. В.Розанов. Жизнь святость грех смерть. Эллипс бытия». Богатая коллекция писем Розанова к Голлербаху (1915–1918), изданная в Берлине в 1922 году, есть, может быть, высшая степень откровения автора «о мире и о себе». Хотя в 1917 году, когда он надписал столь лестные строки двадцатидвухлетнему юноше на последней свой книге, Голлербах еще ничем не выделился из юношества. К своему зрелому возрасту Розанов впервые получил дружбу молодых. Это были люди с юной душой (что особенно ценил писатель), а не «перспективным будущим». Такова была и переводчица и писательница Любовь Алексеевна Мурахина (1860–1919), пленившая его целомудренной жизнью и образованностью. Так Розанов гордился и дружбой с молодым Флоренским, С.А.Цветковым, В.И.Мордвиновой. Дружба с ними была некоторой отрадой «на закате дне» писателя, который тоже не потерял юность души.

Очень интересное письмо от 6 апреля 1916 года к философу Владимиру Францевичу Эрну (1882–1917). Он принадлежал к окружению П.А.Флоренского, с которым Розанов состоял в переписке с 1903 года. Это, может быть, единственное письмо писателя к философу.

Спасибо, дорогой Эрн¹⁾, за книгу («Фил‹ософия› Джоберти»). С такой радостью прочитал: «…дорогому В.В.». Мне этим очень хочется быть. Вы лично мне — дорогой, а для России или, вернее, в России — такой правильный весь, что среди русских безумно редкий.

О Шмидт я послал сегодня 2-ой фельетон в «Колокол» (синодально-миссионерская газета).

Ох, устал.

В.Розанов.

А что такое было в пропущенных местах «Дневника» Шмидт? И — что Вы думаете о «Фил‹ософии› творч‹ества›» Бердяева? Я о нем написал 3 фельетона: 2 в «Колоколе» и 1 в «Моск‹овских› Вед‹омостях›».

Все-таки он только высказывает и нигде не доказывает. И я думаю, зовя нас к «величию», не зовет ли он к «вершинам» католичества? Все это сомнительно; мне кажется, судьба Руси и Провидение ее — быть тихой и незаметной (в тайне хорошо бы: «б‹ыть› милой и прекрасной»). «Вершины» вообще опасны. И потому что «на вершине Бог». «Не подходи близко». Русь да будет вечною ПРОВИНЦИЕЮ. Ей-ей это так. Кой-какая администрациишка. Наши несовершенные суды, глуповатые и ленивые. Ей-ей, даже очень умным не надо быть. Страшно. Пушкин и Лермонт‹ов› захотели быть очень умными и погибли так рано и страшно. В.Р.

¹⁾ безумная беспамятность на имена и отчества, а во «Всей Москве» Вас почему-то нет (примеч. В.В.Розанова).

Немного комментария: упоминаемая книга Эрна об итальянском философе Винченцо Джоберти (1801–1852) была издана в 1916 году в Москве в знаменитом изд-ве «Путь». Местонахождение экземпляра с инскриптом Розанову нам неизвестно. Отзыв на книгу «Из рукописей А.Н.Шмидт. С письмами к ней Вл. Соловьева» (М., 1916) Розанов опубликовал в «Колоколе» (1916. 27 мая и 3 июня) под заглавием «А.Н.Шмидт и ее религиозные переживания и идеи».

Розановский портрет работы И.Я.Пархоменко (1870–1940), который хранится в Государственном литературном музее, также впервые ныне публикуемый, создан в 1909 году. По поводу сеансов у художника Розанов написал прелестный полуиронический очерк «Галерея портретов русских писателей г. Пархоменко» (Новое слово. 1910. №5). Многие из них сохранились и опубликованы, в том числе портреты Блока, Вяч. Иванова, Ремизова.