Евгений Пастернак

«У меня к Вам большая просьба…»

Деловое письмо Б.Пастернака

После выхода в свет 11-томного собрания сочинений Б.Л.Пастернака все более редкими становятся находки его неизвестных текстов, в том числе инскриптов, писем и т.д. Тем более интересным оказывается находящееся в собрании московских библиофилов А.А. и С.А. Венгеровых «деловое письмо» Б.Пастернака, которое мы впервые публикуем. Касающееся, казалось бы, исключительно локальной семейной проб-лемы, оно ценно не только тем, что, как писал Пушкин, любая строка, написанная рукой великого человека, драгоценна для потомства, но и тем, что приоткрывает малоизвестные ныне стороны жизни советских писателей и их семей в послевоенные годы. Прокомментировать письмо мы попросили сына поэта и наиболее авторитетного издателя его произведений Е.Б.Пастернака, которого содержание этого отцовского послания в официальные писательские инстанции непосредственно касалось.

За последние годы удалось опубликовать более 2000 писем Бориса Пастернака, большая часть вошла в четыре тома Полного собрания сочинений, недавно вышедшего в издательстве «Слово». Тем не менее, к нашей радости, находятся неизвестные, как, например, публикуемое письмо Пастернака к оргсекретарю Союза советских писателей Сергею Николаевичу Преображенскому от 4 мая 1954 года.

В нем речь идет о нашей квартире в хорошо известном москвичам «Доме Герцена» (Тверской бульвар, 25). Этот дом, бывший ранее зданием Датского телеграфного общества, еще в 1920-е годы поступил в распоряжение писательских организаций. В главном здании расположились различные отделы канцелярии, столовая для членов союзов и ассоциаций и знаменитый ресторан, описанный М.Булгаковым в романе «Мастер и Маргарита» под названием «Грибоедов». Зимой ресторан располагался в центральном зале самого здания, летом выползал на террасу перед домом. Через некоторое время он перебрался на другую сторону Пушкинской площади — пом-ню колоритную фигуру его директора, по прозвищу «Борода», уже в ресторане, занимавшем нижний этаж в здании ВТО (Всероссийского театрального общества).

Флигели и надворные постройки Дома Герцена с начала двадцатых годов были определены под квартиры писателей, спланированные и устроенные на ко-оперативных началах. Там, в частности, получили квартиры Андрей Платонов, Свирский, Сергеев-Ценский, Соболев, Скосырев, Владимир Луговской и многие другие. Некоторое время в начале 1930-х годов в правом крыле жил О.Э.Мандельштам. Мальчишки жестоко смеялись над ним, когда он проходил по двору своей характерной походкой с высоко поднятой головой. Борис Пастернак поздно начал хлопотать о жилье в этом доме. Получив в 1929 году отказ на просьбу о выделении квартиры в строящемся Литфондом кооперативном доме в Нащокинском переулке (в котором получил квартиру Мандельштам), он не подымал вторично свой жилищный вопрос. К новому 1932 году из Германии вернулись мы с мамой, после восьмимесячного отсутствия. Тем временем отец женился на Зинаиде Николаевне Нейгауз, и она с двумя детьми переехала к нему в перегороженную комнату коммунальной квартиры на Волхонке, где раньше жили мы с отцом. Разъехаться с нами было некуда. В этой крайности на помощь отцу пришли известные тогда литераторы Иван Евдокимов и Владимир Слетов, согласившиеся уступить часть отведенной им площади в Доме Герцена. Образовалась маленькая квартира из двух смежных комнат общей площадью 28 метров, на первом этаже, в нее проделали отдельный вход в углу двора, рядом с котельной. Два окна выходили на Тверской бульвар, по которому с грохотом катили трамваи. Кухня с дровяной плитой была темная.

Официальное получение еще недостроенной квартиры состоялось в мае 1932 года. Через день после переезда, 24 мая, Пастернак писал сестре Жозефине:

«Когда в 25-м году я писал Спекторского, я задумал вторую часть повести в виде записок героя. Он должен был вести их летом в городе, в мыслях я поселил его в нижнем этаже одного двухэтажного особнячка на Тверском бульваре, где когда-то, кажется, помещалось датское консульство.

Сейчас лето, в окне Тверской бульвар, я пишу тебе из этого самого помещенья. Жизнь обернула все так, что пришло время, когда в полувоображаемое место полувоображаемого действия попал я сам.

Я переехал сюда позавчера, это две комнаты с еще недоделанной ванной и непроведенным электричеством, временная квартирка, предоставленная мне, Зине и ее детям Всероссийским Союзом писателей»¹.

Часть лета Пастернак с семьей пробыл в Свердловске и на озере Шарташ, по их возвращении ремонт был закончен. Этим занимался Евдокимов, которого папа в дарственной надписи на книге «Воздушные пути» назвал своим «спасителем». Но они недолго прожили в новой квартире, осенью туда переселили нас с мамой, а отец вернулся на Волхонку, где освободившаяся после отъезда его брата Александра Леонидовича Пастернака комната, изолированная от шума коммунальной квартиры, была более удобной для его занятий и вместе с его прежней давала возможность разместиться всем четверым членам семьи.

На Тверском бульваре мы прожили 23 года. Большая комната стала мамочкиной мастерской, где она много и успешно работала. Это помогло ей встать на ноги и пережить мучительный разрыв с отцом.

Он часто навещал нас и писал родителям в Германию:

«Сейчас был у Жени. Светло у них, чисто. Маленькие, маленькие две комнаты. Молодцы они оба, как живут, как держатся […] и такими сделала их печаль, моя и их, и то, что я им не мешаю быть естественными, как мешал всегда ежеминутной ревнивой критикой…» (4 января 1933)².

И вскоре более подробно:

«Женя хорошо справилась с прошлогодней печалью. Она сумела создать у себя на Тверском настоящий уют и собрала вокруг себя много друзей и знакомых, интересных и достойных из разных кругов общества. […] Она сделала ощутительные успехи в рисованьи. Только теперь научилась она передавать живое сходство в рисунке, и в какой-то манере, очень по своему благородству особенной, хотя и робкой. Она перерисовала много военных из высшего командного состава (целую академию). Она так неплохо нарисовала Пильняка и Веру Инбер, что я сам предложил ей посидеть моделью для одного из ее заказов, и сделала она меня не только лучше одного гравера [имеется в виду З.Горобовец], но лучше всех, когда-либо рисовавших меня, за вычетом, разумеется одного тебя, папа» (6 августа 1933)³.

Мама в те годы участвовала в разных выставках, получала заказы, в частности, тогда был сделан портрет А.И.Хачатуряна для ВСХВ. К сожалению, портреты командования Бронетанковой академии, о которых папа писал в письме, погибли, поскольку постепенно исчезали один за другим сами портретируемые, с некоторыми из которых у мамы во время позирования завязывались добрые отношения. Регулярно из окон комнаты писались пейзажи Тверского бульвара — зимние, весенние, летние, с маленькими ампирными домиками на заднем плане.

Ближайшим другом мамы стала в те годы Сарра Дмитриевна Лебедева, замечательный скульптор, квартира и мастерская которой были недалеко, сначала на Страстном бульваре, а потом на Тверской. Образовался кружок друзей: актриса Нина Сухоцкая, племянница Алисы Коонен, художница Е.М.Фрадкина, жена брата Н.Я.Мандельштам, Е.Я.Хазина и многие другие. Одна из них, певица Галина Лонгиновна Козловская, вспоминала о своем знакомстве с мамочкой:

«Однажды днем я пришла в Дом Герцена к моим друзьям Иосифу Уткину и его жене, моей подруге [Е.Х.Раковской]. И вдруг неожиданно зашла к нам художница Евгения Владимировна Пастернак […] Она приветствовала всех какой-то удивительной улыбкой, которая озарила ее лицо, прелестное и своеобразное […] Какое-то время Евгения Владимировна участвовала в веселой беседе, а затем вдруг умолкла. Я заметила, что она долго и сосредоточенно рассматривала меня. Потом вдруг сказала, что должна написать мой портрет. И, не обращая ни на кого внимания, тут же увлекла к себе в квартиру этажом ниже.

Две комнаты, выходившие окнами на Тверской бульвар, были наполнены солнцем и светом, и в них ей, видимо, хорошо работалось. Мольберты и подрамники стояли у стен, здесь было удивительно чисто, несколько предметов старинной мебели придавали комнате вид легкого, ненавязчивого изящества, — ни следа богемного неряшества и беспорядка. А сама хозяйка, стройная и красивая, с особым разрезом казавшихся узкими глаз, с той же белозубой улыбкой “взахлеб”, была прелестна и в полной гармонии со своим жилищем.

Когда я проходила через первую комнату, худенький мальчик лет десяти встал и вежливо меня приветствовал. Это был Женя, сын Евгении Владимировны и Бориса Леонидовича. […] Женя тяжело переживала разрыв с Пастернаком, и эту боль носила в се-бе до конца дней своих. Но оставленная жена была художницей, и могу засвидетельствовать, что никогда ни у кого я не встречала более глубокого понимания поэзии Бориса Леонидовича и более глубокой любви к ней […] Я стала приходить почти каждый день позировать Жене. Скоро модель стала другом, потом любовь и глубокая привязанность связали нас на всю жизнь»⁴.

У нас дома устраивались рисовальные вечера, нанимали натурщицу, приходили рисовать самые разные люди. Так завязалось знакомство с летчиком и героем дальних перелетов Андреем Борисовичем Юмашевым, который вскоре после войны снял мастерскую в доме Нирензее в Большом Гнездниковском переулке фактически для Роберта Рафаиловича Фалька, которого боготворил. Там изредка писал он сам, туда стала приходить мамочка, дружившая с Фальком еще со времени ученичества у него в классе во Вхутемасе. Тогда Фальк сделал мамин портрет серой акварелью, а из высокого окна мастерской мама написала пейзаж с крышами домов по Тверскому бульвару. К этому времени относятся ее портреты: Ольги Берггольц, Ксении Некрасовой, Зинаиды Кашириной, Л.А. и Е.И. Кассилей, Е.Л.Красиной и многие другие, представлявшиеся, в частности, на выставке в «Нашем наследии» в 1999 году к 100-летию со дня маминого рождения.

Тем временем население Дома Герцена постепенно менялось. В 1934 году был создан Литературный институт, через несколько лет получивший имя Горького. Заведение, вначале очень скромное, занимало несколько комнат в главном здании. В 1937 году многие жители дома были арестованы, освободившиеся квартиры занимали новые поселенцы. Так, вместо арестованного и расстрелянного Ивана Катаева поселился поэт Лев Ошанин, будущий автор песен и лауреат премий. Знаменитости, вроде Леонида Соболева, получали новые квартиры, на их место поселялись новые жильцы. Соседи близко дружили друг с другом, уезжая на дачу, оставляли квартиру на их присмотр, чтобы в случае непредвиденной аварии или работ по проведению газа не надо было взламывать двери и вызывать хозяев. Отец по-прежнему часто приходил к нам, при этом неизменно навещал долго болевшего А.П.Платонова, сын которого был арестован в конце 1930-х годов.

С расширением Литинститута и от-крытием при нем Высших литературных курсов увеличился штат преподавателей. Для них нужны бы-ли квартиры, студентам — комнаты в общежитии. Дом Герцена стали освобождать от старых жильцов, были составлены списки очередности. Мамочка попала в первый список на выселение весной 1954 года.

Я тогда служил в Кяхте — на границе с Монголией, мама собиралась ко мне на лето. С приходом Хрущева армию начали сокращать, и у меня крепла надежда на демобилизацию, к которой я рвался уже много лет. Болезненно относившийся ко всяким просьбам у начальства, отец уступил маминым мольбам и написал публикуемое здесь письмо. Ей не у кого было искать заступничества, и по старой памяти она надеялась на то, что в Союзе писателей прислушаются к словам Пастернака. Письмо подействовало, и маме дали отсрочку на год, в течение которого периодически ей предлагали разные варианты, совершенно неприемлемые. Мы переехали весной 1955 года, через несколько месяцев после моего освобождения из армии и возвращения в Москву. Мама согласилась на квартиру в угловом доме на Большой Дорогомиловской, недалеко от Киевского вокзала, с которого папа регулярно ездил к себе в Переделкино, каждый раз заходя к нам по дороге.
Борис Пастернак - Письмо С. Н. Преображенскому

¹ Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч. В 11 т. М.: Слово, 2005. Т.VIII. С.595.

² Там же. С.647.

³ Там же. С.673.

⁴ Козловская Г. Воспоминания об Алексее Федоровиче Козловском // Музыкальная академия. 1994. №3. С.55.