Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 75-76 2005

Вера Булич

 

Четвертое измерение

 

Памяти Андрея Белого

 

Автор публикуемого эссе — поэтесса Вера Сергеевна Булич, представительница первой волны русской эмиграции и того поколения писателей, которые не успели состояться в России. Писать, не имея прямого контакта с художниками слова, творящими на родном языке, проторять свой путь в непрестанной борьбе с косностью языкового барьера финской и шведской литературной среды — все это давалось Булич нелегко. Более того, с середины 1940-х годов к культурной обособленности добавилась обособленность идеологическая1.

Вера Сергеевна Булич родилась 17 февраля (ст. ст.) в 1898 году в Санкт-Петербурге в семье известного филолога и музыковеда Сергея Константиновича Булича (1859–1921)2, сподвижника И.А.Бодуэна де Куртенэ. С.К. Булич был профессором Санкт-Петербургского университета, директором Высших женских (Бестужевских) курсов и первым деканом музыкального отделения Российского института истории искусств. Детство и юность Вера Сергеевна провела в окружении «столбовой» петербургской интеллигенции; в доме Буличей встречались выдающиеся люди науки и искусства, близким другом отца был, в частности, Иннокентий Анненский. Стихи Вера Булич начала писать еще в отрочестве, однако печататься начала уже в эмиграции в 1920-е годы.

В девятнадцать лет Вера с семьей переходит финскую границу. На некоторое время Буличи обосновываются на Карельском перешейке на своей даче в Куолемаярви. В 1924 году, вскоре после кончины отца, Вера и ее сестра Софья3 переезжают в Гельсингфорс в поисках работы. Вера меняет множество занятий. В частности, играет в кинотеатре на пианино, служит секретарем у Ивана Шайковича, сербского посла в Финляндии и поэта, с которым была знакома еще по даче. Первую книгу — «Сказка о крошечной принцессе» — она выпускает под псевдонимом Vera Bull по-фински в Гельсингфорсском издательстве WSOY в 1927 году4. В 1931 году Шайкович помогает опубликовать в Белграде по-русски двухтомник ее сказок. Впоследствии Вера Булич стала автором четырех поэтических сборников: Маятник (Гельсингфорс, 1934), Пленный ветер (Таллинн, 1938), Бурелом (Хельсинки, 1947), Ветви (Париж, 1954). Ее стихи, статьи и эссе публиковались в «Журнале содружества», в «Новой русской жизни», в «Русском голосе», в «Нови», в «Новоселье», в «Таллинском русском голосе», а также в послевоенном «Русском журнале». Уже после смерти ее печатали в «Гранях» и «Новом журнале».

С 1930 года и до самой смерти Булич работала библиотекарем в Славянском отделе Хельсинкской университетской библиотеки, а с 1947 года еще и в библиотеке Института культурных связей между Финляндией и СССР5. Долгие годы писательница боролась с тяжким недугом и скончалась от рака легких в Хельсинки в 1954 году.

Среди немногих русских писателей в Финляндии Вера Булич, пожалуй, была единственной, кто питал живой интерес к окружающей инородной культурной среде, и включала ее органически в свое творчество. Она читала и говорила по-фински, писала по-шведски, переводила финских и шведских поэтов-модернистов на русский язык. Отсутствие на периферии русского зарубежья собственно-литературной среды поощряло Булич самой создавать ее. Так, она была в числе организаторов и активных участников литературно-философского кружка «Светлица», возникшего в Гельсингфорсе в 1930-е годы и просуществовавшего до самой «Зимней» войны.

Мемуарное эссе «Четвертое измерение» формально стало откликом на смерть Белого (в январе 1934 года) и было опубликовано в апрельском номере «Журнала содружества» (1934. №4. С. 23-25), издававшегося с 1933 года ротапринтным способом в Выборге — как орган, объединяющий бывших учащихся Выборгского русского реального лицея6. Однако выход «Четвертого измерения» совпадает по времени с появлением (весной 1934 года) первого сборника стихов Веры Булич «Маятник»7. Из этого сборника (из стихотворения «Петербург») взяла Булич и эпиграф для своего эссе о Белом. «Четвертое измерение» фактически является не столько некрологом и даже не просто воспоминанием о встрече с большим поэтом, а прежде всего — актуальным для писательницы поиском самоопределения, своего пути и места в русской поэтической традиции. Начиная еще с ранних сказок 1920-х годов, во многих произведениях Булич звучит тоска по отчему дому, проходит тема заблудившегося ребенка. В эссе о Белом, в сущности, выражена та же мечта «о себе в прошлом», щемящее воспоминание о безвозвратно утраченных родине, юности, укладе жизни, естественной культурной среде, но также и рефлексия по поводу традиции Серебряного века и своего малого места в этой могучей традиции.

 

1 Послевоенная Финляндия оказалась под политическим давлением Советского Союза. В связи с этим русская диаспора оказалась расколота на два лагеря: в одном были сочувствующие или т.н. соотечественники, близкие к кругам единственной допускаемой представительными властями СССР культурной организации Р.К.Д.С. (Русское Культурно-Демократическое Общество) в Финляндии, в другом — те, кто считали себя носителями традиций и культурных ценностей имперской России, память о которой коллективно оберегалась от полного исчезновения всей русской общиной в рассеянии. Вера Булич примкнула к первому течению.

2 Ученик Бодуэна С.К.Булич работал в области русского и славянского языкознания, а также экспериментальной фонетики и был одним из первых организаторов лабораторий по экспериментальной фонетике в Петербурге.

3 В семье были еще два брата — Константин и Сергей.

4 В 1928 и 1929 гг. сказки из этого сборника перепечатываются в финских рождественских журналах, издаваемых детской писательницей-сказочницей Анни Сван. В 1934 г. «Сказка о сказке» успешно ставится И.М.Веригиным в Гельсингфорсе. Сказки Булич примыкают к традиции литературной сказки XIX века, Андерсену, Одоевскому, однако, ближе всего ей по времени и по женскому восприятию мира сказки Поликсены Соловьевой.

5 Эта работа естественным образом вовлекала Булич в новую, послевоенную, реальность финляндско-советских отношений. Известно также, что ее старшая сестра Софья Булич-Старк состояла в правлении Р.К.Д.С. Общество Р.К.Д.С. существует и поныне.

6 «Журнал содружества» выходил до 1938 г. Позднее, особенно после 1935 г., журнал становится объединяющим звеном младшего поколения эмигрантских литераторов, пишущих в странах рассеяния от Прибалтики до Магриба. В нем печатаются С.Горный, Б.Новосадов, Ю.Терапиано, Ю.Мандельштам, З.Шаховская, Л.Гомолицкий, Е.Таубер, И.Белоцветов, Мирра Бальмонт, Е.Базилевская, А.Перфильев, Л.Сеницкая, Р.Блох, К.Гершельман, А.Пенерджи, И.Сабурова, С.Шаршун, Р.Фрейденберг, Н.Бухарский, Г.Раевский, С.Страхова, Л.Зуров, Э.Чегринцева, С.Прегель, А.Горская, П.Гладищев, Ю.Миролюбов и др.

7 В своем дневнике Булич записывает 16 мая 1934 г.: «В четверг 26 апреля вышел в свет «Маятник». На докладе Григоркова в Академ. Объединении, в перерыве, вскрыла белый пакет с 40 белыми строгими томиками. Возле, словно на крестинах, при восприятии от купели, стояли Парланд, Григорков, Добровольский (члены литературно-философского кружка «Светлица», первым председателем которого была Булич; деятельность Академического Объединения вторила во многом деятельности «Светлицы».Н.Б.) и др. В ночь после этого не могла спать. Было ощущение, как будто от сердца тянутся нити по всем этим белым книжечкам, и сердце чувствовало острую боль от прикосновения чужих пальцев, перелистывающих страницы. Страницы сердца, брошенного на рынок.

Ночью прочла книжку в первый и последний раз. С тех пор в нее не заглядываю. От чтения осталось ощущение какой-то жалобной звенящей ноты. Дойдет ли она куда-нибудь, прозвучит ли отзвук, встретит ли отклик в холодном, равнодушном мире?

Теперь уже разослана книга повсюду (в Париж, Белград, Ригу, Ревель, Выборг), и в чужих странах за прилавком беззвучно колотятся маленькие черные маятники».

 

Публикация и вступительная статья Наталии Башмакофф (Финляндия)

 

 

В вечерний час воспоминаний,

В час воскрешения теней

Я вижу Петербург в тумане

И в одуванчиках огней…

 

Бывают воспоминания, которые сопутствуют в течение всей нашей жизни. Они дороги нам по тем или иным причинам, мы любим их вызывать снова и снова в нашей памяти, и наконец, они становятся нашими невидимыми друзьями и уже помимо нашей воли, сами по себе являются нам в «трудную минуту жизни» — ободрением и утешением. Одним из таких невидимых друзей стал для меня и образ Андрея Белого. Может быть, я, никогда лично Андрея Белого не знавшая и видевшая его только один раз, и не имею права говорить о нем. Но часто случается, что первое впечатление от человека, не обоснованное, но интуитивное, остается единственным и — не заслоненное, не искаженное наслоениями позднейших впечатлений — приобретает особую остроту и силу, становясь руководящим на всю жизнь. Именно потому, что воспоминание об Андрее Белом стало для меня гораздо большим, чем простое воспоминание, я и хочу рассказать о нем.

С тех пор прошло уже много лет. Петербург при большевиках. Темные, угрюмые дни: бесконечные очереди, перебегающие из дома в дом — зловещим шепотом — слухи, хлеб, развешанный на почтовых весах с точностью до одного грамма (по 50 гр. на человека), ночами — дежурства на лестнице в темноте и тишине, неосвещенные улицы, шальные пули, сбивающие со стен штукатурку, настороженность, тревога, опустошающее ожидание.

Предложение отца: «Не хочешь ли пойти в университет на лекцию Андрея Белого о ритме?» встречаю с восторгом. Во-первых, радость — наконец увижу настоящего, живого поэта; во-вторых, отдых — хоть на час, хоть на миг, уйти от угрожающей и все подступающей жути так изменившейся жизни. Помню чувство защищенности и уюта, охватившее меня в стенах университета после враждебно подстерегавших улиц. Широкий университетский коридор, уходящий в бесконечность, как взаимное отражение двух противопоставленных зеркал при новогоднем гаданье (невольная детская мысль: вот бы на велосипеде!). Небольшая аудитория, черные незавешанные окна, пугающие темнотой и возможными выстрелами. Немногочисленная публика, разместившаяся группами. В моем поле зрения — золотая диадема в темных вьющихся волосах петербургской эстетки, не изменившей своим вкусам и в эти тревожные дни. Воспоминания отрывочны, несвязны. Если бы знала тогда, что я в первый и последний раз в университете, все бы вобрала в себя, каждую мелочь унесла в памяти на всю жизнь. Но — беспечность юности: разве знала, что ляжет между мной и Петербургом навеки непереходимая черта?

Запомнилось ясно только: сам Андрей Белый, стихи, которые он читал и которые я благодаря ему навсегда, по особенному полюбила, и то — смутное, невыразимое, но значительное, что открылось в тот вечер и осталось темным знанием навсегда.

Черная классная доска, куски мела, ломающиеся в нервных пальцах беспрестанно движущейся руки, и формулы, формулы, формулы… «Как?» свое удивление: «математикой доказывать поэзию?» После недавних выпускных экзаменов алгебраические уравнения в моей голове размещены стройными рядами, еще не тронутые временем, и я стараюсь напрячь все внимание, чтобы уловить нить доказательства. Но — или это высшая математика, навсегда для меня недостижимая, или сам Андрей Белый отвлекает мое внимание от сложного вычисления кривой, я перестаю постигать умом и начинаю верить ему на слово. И как не смотреть на него? Маленький, верткий, с вкрадчивыми и в то же время отрывистыми движениями, то сгибающийся и замирающий под какой-то невидимой тяжестью, то перепархивающий своей особенной легкой походкой с места на место, он чем-то напоминает мне птицу или скорее летучую мышь. Общее цветовое впечатление от него — светло-серый, от сияния пушистых, пепельных, полуседых волос над высоким лбом, от непрерывного лучистого тока из почти прозрачных голубовато-серых глаз. Глаза смотрят на нас и не видят. Глаза должны видеть окружающее, но Андрей Белый смотрит не глазами, а будто поверх глаз; он видит не данный всем нам мир, а то, что за ним и что значительнее всего известного. В его взгляде — радость тайного видения, одному ему доступного, и просвечивающий блеск безумия.

«Ритм, — говорит Андрей Белый, — ритм — душа стиха». И снова мелькает мел в руке, черная доска поворачивается еще нетронутой в своем ночном глянце стороной, чтобы изнемочь под бременем новых белых формул. Он кружится возле нее — он ворожит, колдует, зачаровывает, внушает, убеждает настойчивостью взлетающей руки, горячей проникновенностью голоса, биением своего сердца и сиянием полубезумных ясновидящих глаз. И наконец, как последнее заклинание, уже подводя итоги, уже торжествуя победу ясновидящего и яснослышащего над нами, знающими лишь три земных измерения, Андрей Белый читает стихи. Голос его тих и вкрадчив, как его движения, в нем нет ни пафоса, ни металла, ни богатых модуляций звука, его голос тоже бледно-серых пастельных тонов, но это цвет пепла, под которым тлеют угли, — и он творит чудеса, он преображает стих, вливая в него свое горячее дыхание, созвучное тайной мелодии ритма. Словно хрупкий старинный хрусталь, бережно поднятый осторожной рукой, возносится каждый стих над нами, — и вот слетает тусклая пыль времени, и открываются сияющие грани. Знакомые с детства, заученные наизусть на школьной скамье стихи, привычные и бледные от повторения строки, — неузнаваемо-новыми, яркими образами, полными дыхания, жизни и вдохновения входят снова в мою память, чтобы остаться в ней такими уже навсегда. И сквозь эти образы сначала глухо, невнятно, потом все явственнее и настойчивее проступает ведущая их поступь неведомой повелевающей силы — ритм. Андрей Белый, как будто от сознания того великого и невыразимого, что владеет им, приподымается, читая, на цыпочки и растет, растет на наших глазах, озаренный откровением свыше.

Он кончил — и перед нами снова маленький, серый, запачканный мелом человек, который суетится у доски, неловко стирая написанное.

В тот вечер не умом, но чувством я поняла тайную силу ритма, я ощутила немую мелодию, стоящую за стихом, несущую и одушевляющую его, и не только стих, но и жизнь, и мир — космическую музыку. Я поняла, что важно не то, что мы видим, а то, что за видимым, незримое и еще не угаданное, и что воплощение этого смутного видения, преображение мира и есть главное в искусстве.

«Но это же четвертое измерение!» — говорила я радостно и возбужденно отцу, спускаясь с ним по университетской лестнице, не обращая внимания на улыбку незнакомого мне профессора, шедшего рядом с нами.

«Это то неизвестное, что еще не всем открыто и доступно, но оно несомненно, нужно только почувствовать его!»

— Ну, это четвертое измерение должно быть вам, молодым, виднее, а с нас довольно и трех, — шутливо сказал отец, улыбаясь на мои восторженные восклицания.

Из черного пролета распахнутой двери пахнуло сырым невским ветром, и мы вышли на набережную.

 

Ритм владел Андреем Белым. И в своем неустанном порывании в «четвертое измерение», в прислушивании к его разнообразным, прерывистым, неуловимым и порой роковым звучаниям, в стремлении проникнуть в заповедное и овладеть им, он метался в пределах наших земных, трех измерений. Но образ его, сохраненный памятью, в озарении открывающейся ему глубины, образ его, слепого для видимого и зрячего для незримого, сквозящий и в музыкальном бредовом тумане «Петербурга» и в великолепных строках «Первого свиданья», снова и снова напоминает мне о том, что поэт повинуется лишь велениям своего внутреннего голоса, своей поэтической совести.

И теперь, вспоминая этот вечер, отделенный от меня годами, теперь, когда его человеческие дела и дни окончены, я снова, как и тогда, чувствую к Андрею Белому прилив горячей, живой благодарности.

 

Гельсингфорс

Андрей Белый. Фотография В.М.Носилова. Кучино. 1930

Андрей Белый. Фотография В.М.Носилова. Кучино. 1930

Вера Булич. 1930-е годы

Вера Булич. 1930-е годы

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru