Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 62 2002

Глеб Поспелов

 

Моряк Иван Ларионов

 

Иван Ларионов — брат знаменитого Михаила Ларионова — сегодня еще мало известный, но очень интересный живописец. В настоящий момент мы знаем лишь шесть его произведений: три пейзажа и портрет из собрания Русского музея1, и два пейзажа из частных коллекций Москвы и Петербурга. Объединяющая их черта — незаурядная внутренняя экспрессия, выдающая в Иване потенцию крупного мастера. «Он был рожден... художником и артистом, как и я..., — вспоминал Михаил Ларионов. — Его одаренность была больше моей и серьезней. Жизнь ему никогда и никак не улыбалась... Стоил же он совсем другого»2.

Иван родился в 1884 году в Тирасполе, там же, где и Михаил. Около 1895 года семья перебралась в Москву3, где Федор Михайлович Ларионов, отец обоих художников, занял место бухгалтера «Запасной аптеки московского военного округа». Однако его служба продолжалась лишь до 1897 года. В 1898, вероятно, по состоянию здоровья, он был вынужден выйти в отставку. Семья попала в трудное положение. Если до этого Ларионовы жили в помещениях аптеки, находившейся в проезде Чистых прудов, то теперь начались скитания по съемным квартирам: в 1898 году перебрались в Введенский переулок, в 1900 — в Протопоповский4. Оба брата достаточно рано начали самостоятельную жизнь. Михаил покинул семью в 1902 году, Иван еще раньше — в 1900. Уже шестнадцати лет он уехал на родину отца, в Архангельск, где избрал профессию моряка.

«В это время и немного ранее, — читаем в записках Михаила Ларионова — он начинает интересоваться искусством и работать. В Архангельске он бывал с перерывами до 1905 года, то живет в родном Тирасполе, то в Москве, остальное время в плавании. В моменты передышек от морских путешествий, обыкновенно зимой или ранней весной занимается живописью. Обыкновенно это в Тирасполе, Но все же одну зиму он занимался живописью в Москве». «Путешествия продолжались с 1900 по 1903 год включительно... Один раз был в Северной Америке... знаю, что был на Кубе и ездил по Гренландии. Обыкновенно путь был один и тот же — из Архангельска по морю до Одессы и обратно...»5

Михаил Федорович описал биографию брата до 1905 года, когда Иван ушел добровольцем на русско-японскую войну. Однако известно, что в последующие годы он находился в Москве, сделавшись одним из членов ларионовской группы художников, участвовал вместе с М.Ф.Ларионовым на выставках «Союза молодежи”(1910), “Ослиного хвоста”(1912) и “Мишени”(1913), был членом группы “Ослиного хвоста”, подписал манифест “Лучисты и будущники».

М.Ф.Ларионов не прав, утверждая, что путешествия Ивана продолжались лищь до 1903 года. Он пускался в плавания еще и в 1912 году, о чем сообщила одна из московских газет. Вероятно этим и объясняется факт, что на «Ослином хвосте» у Ивана было шестнадцать работ, а на «Мишени» всего только три: возможно, это были какие-то старые вещи, показываемые Михаилом уже в отсутствии автора.

И все же его работа как живописца продолжалась лишь до начала германской войны, на нее, по словам Михаила, он опять ушел добровольцем. Иван героически воевал, был ранен, стал георгиевским кавалером. Однако война для него закончилась пленом, в котором он пробыл четыре года, вернувшись в Россию лишь в декабре 1918.

В 1915 году Иван в офицерском лагере «Geprüft» в Гейдельберге. Михаил помогает ему продуктовыми посылками сначала из Москвы, затем из Швейцарии. Сохранились письма Ивана к брату и Гончаровой из плена. До Ивана доходят известия об их театральных работах: «Мне говорили, что дягилевцы едут в Америку. Ты тоже?», — спрашивает он брата в декабре 1915 года6. «Вы и Миша много работаете и пользуетесь большим успехом, — пишет он Гончаровой из лагеря в Баден-Виллингене в январе 1917. — На Вас и Мишу я немного сердит за то, что не написали ни слова ни о постановке в Москве в Камерном театре, ни о постановсках у Дягилева. Видите, и помимо вас даже сюда доходят о вас слухи. Итак, жду, что Вы сами мне об этом напишите»7.

Интересно, что после многих лет общения в Москве и Тирасполе Иван обращается к Гончаровой на Вы. Иван — человек застенчивый, «дикий». Михаил расскажет позднее, как еще в 1903 году пытался приобщить его к среде живописцев, приведя на вечеринку к Машкову. Все кончилось неудачей: уже на следующее утро нелюдимый Иван удерет из Москвы в Тирасполь. Он так и не обзавелся семьей, и в годы пребывания в Москве жил, вероятно, один, либо с матерью и сестрой. По возвращении из плена, Иван попадет в горнило гражданской войны, где в возрасте 36 лет и погибнет. Из переписки М.Ф.Ларионова с матерью известно, что Иван умер «9 марта 1920 года от сыпного тифа на станции Грязи, где он служил помощ. [ником] завед. [ующего] хозяйством при эпидемическом отряде»8. По словам Михаила, жизнь у Ивана «была очень трудная [не лучше, чем у] Святого, имя которого он носил...»9 (т.е. у Иоанна Крестителя).

Четыре работы из Русского музея — самые ранние из известных вещей Ивана10. Это работы художника-самоучки. Иван Ларионов нигде не учился. В «пейзаже с деревом и холмом» холм, дерево и белое облачко соедины с такой прямотой, какая бывает только на детских рисунках.

Вместе с тем в них очень сильны черты примитива. «Ночной пейзаж с домом», с его светящимся красным оконцем, — типичный продукт наивного воображения. Заметим, что, выбрав прямоугольный кусок мешковины, художник занял картинкой только его центральную часть, не загибая полей на подрамник. Он воспринимает свой холст как своего рода «базарный коврик», украшенный видом пейзажа с домом11.

Не менее выразителен «Портрет неизвестного в синей рубахе». С какой безапелляционной энергией сопоставлены там голубые тона рубахи, малиновые — фона и желтые — лица! Песочные усы и скошенные глаза неизвестного персонажа были, очевидно, по достоинству оценены Михаилом: на обороте холста его рукой была позднее сделана надпись по французски: «pseudo-Gorkiy». Пожалуй, и в самом деле похож!

В начале столетия было немало примеров, когда представители «ученого» искусства непосредственно вырастали из низовых примитивов. Так было с Шагалом, с Машковым, начинавшими как провинциальные вывесочники. Перед низовыми художниками открывался каждый раз индивидуальный творческий путь. Шагалу предстояло прочно войти в орбиту крупнейших мировых мастеров, между тем как Машков в конце 1920-х годов прямиком возвращался к мироощущению примитива. Одновременно появлялись и своеобразные «примитивы с персональным лицом», как Анри Руссо или Пиросманашвили, уже отошедшие от мира «кондового» примитива, но не до конца вошедшие и в мир «ученого» творчества. Один из вариантов такого пути представляли и работы Ивана: рядом с «кинто12 Пиросмани» и «таможенником Руссо» возникает в искусстве начала ХХ века еще и фигура «моряка Ивана Ларионова».

В 1912 году, после открытия работ Пиросманашвили, Михаил Ларионов живо интересовался аналогичными российскими самородками. Уже очень скоро таковых было отыскано двое: Г.Е.Павлюченко — «бывший рудокоп, а теперь приказчик в одной из колониальных лавок», и Т.Н.Богомазов — «фельдфебель одного из полков московского гарнизона». Его живопись «понятна каждому... и солдат и ценитель искусства одинаково придут от нее в восхищение», — писал о нем М.Ф.Ларионов13. В 1913 году он выставлял их холсты на «Мишени» (рядом с четырьмя «клеенками» Пиросмани), и, возможно, именно теперь Михаил обратил внимание и на ранние опыты брата Ивана, увидев в них обаятельные образцы «наивного» творчества.

Однако два пейзажа из частных собраний производят совсем иное впечатление. Оба — результаты огромного углубления! Наверняка, эти вещи сделаны позже, когда Иван, пересекаясь с братом в Тирасполе или в Москве, имел возможность работать под его руководством. Попав в орбиту «ученого» творчества, Иван поднимался над уровнем примитива, сохранив, однако, и многое от его первобытной стихийности.

В двух последних вещах уже нет незакрашенных наивных полей, их бурая мешковина — своеобразная «основа-земля», на фоне которой мерцают обобщенные краски, как это и бывало у примитивов.

Особенно поражает «Пейзаж с деревьями» (начало 1910-х годовастное собрание в Москве). У Ивана ни тени «примитивизма», ни грана насмешливого любования наивностью примитивов, помноженного на лукавые утрировки его приемов, как это было у старшего брата. Такими же строгими мастерами были тогда и два других живописца из окружения М.Ф.Ларионова —Гончарова и Ле Дантю. Возможно, именно эту серьезность мировосприятия имел в виду Михаил, когда писал, что одаренность Ивана «была больше моей и серьезней». От картины веет силой старинных художников — необычайная простота приема и воодушевляющая приподнятость смысла. Спокойствие бурой земли, простертой под синим и серым небом,вспыхивающая белизна цветущих кустов, сдержанная патетичность ветвей деревьев… Если свет произведений Михаила Ларионова был выражением благоговения перед постоянно меняющейся текущей жизнью, являла ли она себя в пасущихся гусях или в фигурах солдат под заборами, то у Ивана — плодом эпически-цельного переживания жизни природы, от века верной себе и воспринятой в ее наиболее обобщающих ритмах.

 

1 Работы эти, в свое время переправленные Л.Ф.Жегиным в Париж вместе с холстами М.Ларионова и Н.Гончаровой, были подарены Русскому музею в 1972 году второй женой М.Ф.Ларионова Александрой Клавдиевной Томилиной. «Я несколько раз бывал в парижской квартире Ларионова, — рассказывает В.А.Пушкарев, в то время директор музея. — В первый раз в 1963 году, когда Михаил Федорович был еще жив. Он находился в больнице, и, узнав о моем визите, хотел со мной повидаться. Сотрудник нашего посольства, который его навещал, не сообщил мне об этом, и в результате наша встреча не состоялась. Но с А.К.Томилиной я встречался несколько раз. В первый же приезд увидел великолепных “Евангелистов” Гончаровой. Мне не составило особенного труда уговорить Томилину подарить их Русскому музею, посколько она в тот период охотно расставалась с вещами Гончаровой. В следующий приезд я получил еще четыре вещи художницы, а еще поздней дошло и до работ Ивана Ларионова. По словам Томилиной, она была уже готова выбросить эти куски мешковины, полуосыпавшиеся и пропыленные...» (Архив В.А.Пушкарева).

2 Ларионов М. [О брате Иване] // Михаил Ларионов — Наталия Гончарова. Шедевры из парижского наследия. Живопись. М., 1999. С. 188-199.

3 В этом году «надворный советник» Ф.М.Ларионов впервые появляется в справочнике «Вся Москва». Без сомнения это и был год переезда семьи в Москву. Переселиться в Москву раньше этого времени и не быть отраженным в адресной книге для Ф.М.Ларионова как государственного служащего было бы невозможно. Михаилу в 1895 году было 14 лет, Ивану — 11.

4 Все сведения — из справочника «Вся Москва».

5 Ларионов М. Указ. соч. С.188.

6 РГАЛИ. Ф.740. Оп.1. Ед.хр.7.

7 Михаил Ларионов — Наталия Гончарова... С.187.

8 Ларионов М. Указ. соч. С.188.

9 Михаил Ларионов — Наталия Гончарова... С. 187.

10 Даты «1899» на полях этих работ проставлены Михаилом уже во французские годы и не могут быть по настоящему точными.

11 Когда эти работы поступили на реставрацию в Русский музей, первоначально (судя по протоколам реставрационного совета) предлагалось загнуть незаписанные части холстов, придав им вид обыкновенных натурных этюдов. По счастью, от этого отказались, и своеобразие ранних произведений Ивана было сохранено. Незакрашенные части холстов в ряде случаев несут на себе надпись «Ivan Larionov». Эти слова, написанные латиницей, могли, как и даты, могли появиться тоже только во Франции. Возможно, Михаил Федорович готовил эти вещи для какой-нибудь выставки наивного творчества, не обрезая свободных полей и не закрывая их рамкой.

12 Кинто — мелкий торговец (груз.)

13 Ф.М. «Лучисты»: (В мастерской Ларионова и Гончаровой) // Московская газета. 1913. 1 янв.

Иван Ларионов. Пейзаж с домом. Конец 1890— начало 1900-х годов. Холст, масло. ГРМ

Иван Ларионов. Пейзаж с домом. Конец 1890— начало 1900-х годов. Холст, масло. ГРМ

Иван Ларионов. Дерево и холм. Конец 1890—начало 1900-х годов. Холст, масло. ГРМ

Иван Ларионов. Дерево и холм. Конец 1890—начало 1900-х годов. Холст, масло. ГРМ

Иван Ларионов. Деревья. Конец 1890—начало 1900-х годов. Холст, масло. ГРМ

Иван Ларионов. Деревья. Конец 1890—начало 1900-х годов. Холст, масло. ГРМ

Иван Ларионов. Пейзаж с деревом. Начало 1910-х годов. Холст, масло. Частное собрание. Петербург

Иван Ларионов. Пейзаж с деревом. Начало 1910-х годов. Холст, масло. Частное собрание. Петербург

Иван Ларионов. Пейзаж с деревьями. Начало 1910-х годов. Холст, масло. Частное собрание. Москва

Иван Ларионов. Пейзаж с деревьями. Начало 1910-х годов. Холст, масло. Частное собрание. Москва

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru