А.И.Трояновская

История одного рояля фабрики Штюрцваге

Прежде чем говорить об авторе небольшого рассказа, предлагаемого вниманию читателей, несколько слов о человеке, благодаря которому и появился на свет этот текст. Сергей Николаевич Дурылин (1886–1954) — археолог и этнограф, писатель, историк литературы, искусствовед и театровед, один из участников русского религиозно-философского возрождения начала XX века. Сергей Николаевич был поистине ходячей энциклопедией в области мировой, а в первую очередь, русской культуры. Вот только некоторые имена тех писателей, художников, артистов, чья жизнь и творчество были предметом его исследовательских интересов: Михаил Лермонтов, Николай Гоголь, Федор Достоевский, Константин Леонтьев, Лев Толстой, Сергей Булгаков, Василий Розанов, Борис Пастернак, Максимилиан Волошин, Михаил Нестеров, Роберт Фальк, Мария Ермолова, Варвара Рыжова, Екатерина Турчанинова, Михаил Ленин.

Читателям журнала, который представляет на своих страницах архивные документы, небезынтересно узнать и о заслугах ученого в деле собирания и сохранения российского культурного наследия. С молодых лет он понимал важность архивов и всегда заботился и о своем собственном архиве и о других документах, попадающих в его поле зрения, которым угрожало уничтожение во времена революции и Гражданской войны; да и в последующие годы, когда стирание культурной памяти народа сделалось едва ли не целью советской «культурной революции». С.Н.Дурылин принимал участие в попытках сохранения комплекса церковных и художественных сокровищ Троице-Сергиевой лавры и Оптиной пустыни. Он пристраивал частные собрания документов и художественные коллекции в государственные хранилища, а когда это не сразу удавалось, сам хранил их, подкармливая и поддерживая бывших владельцев. Он понуждал многих людей, игравших существенную роль в культурной жизни предреволюционной России, влачивших в старости жалкое существование, писать воспоминания, оказывая им возможную материальную помощь. Так, благодаря С.Н.Дурылину, сохранилась часть архива семьи Перцовых, включавшая и комплекс документов В.В.Розанова; после смерти священника И.И.Фуделя, душеприказчика и держателя архива К.Н.Леонтьева, его семья передала Сергею Николаевичу большую часть леонтьевских документов, по его инициативе и при его поддержке писала свои воспоминания М.К.Морозова.

Здесь не место говорить о составе фонда самого Дурылина, хранящегося в РГАЛИ. Но этот созидавшийся в течение многих лет архив вобрал в себя столько информации, что никакой исследователь русской культуры — от истории церкви до истории литературы, от театра до фольклора — не сможет пройти мимо него.

Познакомимся с одним документом из этого архива, который в полной мере подтверждает уникальный дар С.Н.Дурылина собирать вокруг себя людей, понуждая их запечатлевать что-то интересное, важное для жизни, истории, культуры, души. Это старый темно-зеленый альбом, подаренный Сергею Николаевичу в 1911 г. его учеником Андреем Александровичем Сабуровым, племянником композитора Николая Карловича Метнера (Ф.2980. Оп.2. Ед.хр.276). На страницах альбома оставили свои стихи, рисунки, нотные автографы, памятные записи, фотографии Вячеслав Иванов, Сергей Соловьев, Павел Флоренский, Василий Качалов, Михаил Нестеров, Роберт Фальк, Борис Пастернак, Надежда Обухова, Максимилиан Волошин, Павел Корин, Игорь Ильинский… Список имен можно продолжать и дальше. Последние записи датируются 1952 г.

Чудесным образом этот документ был сохранен, несмотря на все жизненные перипетии его владельца: аресты, ссылки, переезды, гибель в пожаре части его архива в 1933 г. Вот как Сергей Николаевич, просматривая альбом в 1940 г., сформулировал его значение для себя: «Все эти записи, рисунки, письма — только немногие вехи жизненного пути, — но, идя по ним в памяти сердца, я, пряча слезы, шепчу про себя: Благословенна жизнь! Благословенен путь, несмотря на все падения неумелого торопливого путника! Благословенны те, кто любовью и дружбой облегчал путнику его извилистый путь!»¹

В этом самом альбоме² в январе 1941 г. записала свой рассказ гостившая у Сергея Николаевича и его жены, Ирины Алексеевны Комиссаровой, в их болшевском доме Анна Ивановна Трояновская (1885–1977) — певица, художница, педагог. Она была дочерью Ивана Ивановича Трояновского, терапевта и хирурга Московской городской рабочей больницы, любителя и коллекционера живописи, друга художников и артистов, одного из основателей Общества свободной эстетики.

Непритязательное повествование о судьбе рояля, полученного в приданое женой И.И.Трояновского Анной Петровной, написано с юмором и вполне соответствует легкому альбомному жанру. В нем говорится о людях, владевших роялем, игравших на нем, певших под его аккомпанемент, слушавших исполнявшуюся на нем музыку и даже использовавших его не по прямому назначению, а как стол для игры «в слова». Но как выразительны краткие портреты, набросанные острым пером умного и наблюдательного художника, как много говорится одной фразой о людях или о временах, переживаемых ими.

Текст печатается с соблюдением авторской пунктуации.

Началом этой истории следует считать 1886 год, когда он был куплен в приданое Анне Петр[овне] Трояновской, в те времена девицы Обнинской. Фамилия Обнинских осталась для него роковою, т[а]к к[а]к наиболее трудную и значительную часть своей жизни он провел на полустанке того же имени (Обнинское) по Киевской ж[елезной] д[ороге], оставшись там собственностью Ан[ны] Ив[ановны] Трояновской, существа, отличающегося крайней безалаберностью и в конце концов его подарившего.

Начало московской карьеры этого рояля скромно: А.П.Трояновская, хотя и училась петь в консерватории, пела редко. Она любила аккомпанировать и за доктора Трояновского вышла, гл[авным] обр[азом] потому, что он пел тенором. Вот это пение, очень громкое и не всегда верное, рояль сопровождал в течение более чем 30 лет. Музыка была, гл[авным] обр[азом], русских авторов. Частью она помещалась рядом с роялем на полках, частью приносилась из магазина Мейкова³ на Кузнецком, где семейство Трояновских было абонировано. Кроме полки с нотами, рояль окружали картины в порядке следующей эволюции: сначала Киселев⁴, Волков⁵, Дубовской⁶; потом Поленов, Нестеров, Левитан. Этот последний чаще других сидел у рояля рядом с А[нной] П[етровной] и слушал музыку. Был один романс Грига, «Как солнца луч», бесконечно печальный, который Ив[ану] Ивановичу приходилось повторять для него по 3 раза подряд. Приблизительно в 1894 году пришлось роялю слышать Баттистини⁷, т[а]к к[а]к Ив[ан] Ив[анович] разрезал нарыв на его носу. По этому поводу была им подарена фотография с подписью «A sauveur de mon respectable nez»⁸; и когда он пел, стоя у рояля, на носу его еще был налеплен пластырь.

Но самым ценным для рояля в те времена были посещения Шаляпина. Ф[едор] И[ванович] не только пел около него, но иногда пытался сам себе подыгрывать аккомпанементы к русским песням. Выходила только «Ах ты, ноченька», грубовато, правда. — Но как он пел. — Приходил также петь Секар-Рожанский⁹. Однажды они двое, Шаляпин и Секар, пели дуэтом «Minuit chrétien»¹⁰ до такой степени красиво и потрясающе громко, что Анна Петр[овна] с трудом доиграла до конца — от волнения у нее расстроился желудок и она должна была удалиться.

Выселение рояля на разъезд Обнинское вызвано было тем, что доктор купил новый инструмент фабр[ики] Беккера. Ну где же было выдержать скромному Штюрцваге. Пришла тяжелая пора — он замерзал вместе с природой и оттаивал весной. Оттаивать было тяжело: члены его опухали — каждый раз он боялся, что большая часть клавиш уже не сможет подниматься. Тут-то и начался его ревматизм. Первые годы ХХ века были бедны музыкальными впечатлениями. Зато на крышке его лежали свеженаписанные этюды Поленова и даже Левитана, а после — и Грабаря; эти последние были на вес тяжелыми — так много было на них разной краски — целая тяжеловесная кухня… Вот Ларионов был значительно легче — и гораздо занятнее. Иногда на рояле играли в разные игры; часто загадывали слова из разрезанных букв алфавита — некоторые падали под струны и оставались там.

Юная хозяйка «Бугров» любила мучить гостей, загадывая особенно трудные слова: поэт Брюсов Валерий однажды так и в Москву уехал со «словом» в кармане и отгадку прислал уже по почте в виде следующего стихотворения:

Будь мне причастие позволено —
Я отвечал бы Вам: «изволено»;
Будь допустима новизна,
Я бы сказал «еловизна»;
Когда б глаголы можно было
Писать — сказал бы «не возила»;
Но проще и приятней вдвое —
Ответ съедобный: заливное.

Васильев, Пантелеймон Ив[анович]¹¹ впервые коснулся рояля, пожалуй, в 1913 году, когда приходил в Бугры от М.К.Морозовой¹²; ну, а потом он стал приезжать в Бугры на целое лето — играл и сочинял — рояль начал привыкать к профессиональной работе пианиста; к морозам он тоже привык — и когда пришло время помочь Николаю Карловичу Метнеру¹³, он был еще почти в порядке. Он, правда, не думал, что Метнер приедет так надолго; его ждали в Бугры на две недели. Он написал в Бугры для смеху так: «приедем с Анюточкой¹⁴ недели на 2, а впрочем, можем поселиться у вас и на всю жизнь». — И 2 недели выросли в 2 года; осень незаметно перешла в зиму — это была та самая зима, когда во всей стране замерзла картошка и так трудно было достать керосин. Рояль до глубокой старости с волненьем вспоминает Метнера¹⁵. Прикосновенье его пальцев, его ищущую музыкальную мысль, постоянное присутствие его вдохновенного существа. Рояль гордился своей судьбою в то время. Кроме того, он провел две зимы в тепле — и рядом с ним все время были живые люди — им пришлось почти безвыездно сидеть там в лесу под снегом всю зиму — ведь проехать в Москву можно было только на товарном поезде — и это длилось около 20 часов. Но Метнер говорил: «Я рад этому плену»; — кроме работы и природы ему ничего не было нужно. На рояле лежала толстая папка с обрывками тем, эмбрионами мелодий, за много лет накопленными; Н[иколай] К[арлович] работал над ними — он так и назвал работы этих лет «Забытыми мотивами». Когда уезжал Н[иколай] К[арлович], рояль не думал, что расстается с ним навсегда. В Буграх появился его соперник, большой Бехштейн, и представьте себе, Н[иколай] К[арлович] его невзлюбил! Он почти не трогал Бехштейна. Он называл наш рояль: «Мой милый коричневый Штюрцваге».

После отъезда Метнера и до самого появления Юры Бирюкова¹⁶ рояль скучал. Играли на нем только дети. Сейчас, правда, среди них выросла одна «Сталинская стипендиатка» — Крамова Ирина¹⁷. Но тогда это было тоскливо. Старых своих хозяев Трояновских рояль потерял — они оба умерли. В Буграх вообще не стало «хозяев»: они переходили от одних к другим, пока не попали Кончаловским¹⁸ — поистине «хозяйственным» владетелям, а рояль был оттеснен в бывшую баню. Там поселился в 1929 году Юра, и рояль выдержал все первые опусы его творчества, начиная с первой «Токкаты», которую Юра принес из кустиков и сумел сделать крупным фортепианным произведением, и кончая чудесными «Пушкинскими песнями». Сегодня, 23 января 1941 года, Юра играет последнюю свою Кошачью сюиту¹⁹ в присутствии ее вдохновительницы Мурки (он посвятил ее этому же роялю), а рояль стоит уже в Болшево, куда он был подарен и привезен в день именин Ирины Алексеевны. Ехал он с приключениями: один мотор, ехавший за ним, вспыхнул и сгорел, другой сломался. Он все же благополучно достиг домика Сергея Николаевича. Когда его стали чистить, внутри его были найдены сухие цветы, бабочки и обрывки писем. Сейчас, по словам Александра Фед[оровича] Гедике²⁰, он героически переносит старческий склероз.

Писала Трояновская А.И.

23 января 1941.

¹ Ф.2980. Оп.2. Ед.хр.276. С.313-314.

² Там же. С.288-291.

³ Нотный магазин К.И.Мейкова находился на улице Петровские линии, дом 11.

⁴ Александр Александрович Киселев (1838–1911) — пейзажист.

⁵ Вероятно, имеется в виду Ефим Ефимович Волков (1844–1920) — живописец, передвижник, автор ряда жанровых картин и пейзажей северной и средней полосы России.

⁶ Николай Никанорович Дубовской (1859–1918) — живописец, передвижник.

⁷ Маттиа Баттистини (1856–1928) — итальянский певец, драматический баритон. Неоднократно гастролировал в России; впервые в 1893 г.

⁸ Спасителю моего почтенного носа (фр.).

⁹ Антон Владиславович Секар-Рожанский (1863–1952) — певец, лирико-драматический тенор, с 1896 г. солист Московской частной оперы.

¹⁰ Христианская полночь (фр.).

¹¹ Пантелеймон Иванович Васильев (1891–1976) — композитор, пианист, педагог, ученик Н.К.Метнера.

¹² Маргарита Кирилловна Морозова (1872–1958) — известная меценатка, владелица издательства «Путь», одна из руководителей Московского религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева.

¹³ Николай Карлович Метнер (1879–1951) — композитор и пианист, в 1921 г. уехал из России.

¹⁴ Анна Михайловна Метнер (1877–1965) — скрипачка, жена Н.К.Метнера.

¹⁵ О жизни Н.К.Метнера в эти две зимы А.И.Трояновская написала воспоминания: «Жизнь Н.К.Метнера в Буграх» (Метнер Н.К. Воспоминания. Статьи. Материалы. М.: Советский композитор, 1981. С.134-141).

¹⁶ Юрий Сергеевич Бирюков (1908–1976) — композитор.

¹⁷ Ирина Александровна Крамова — концертмейстер-пианистка Центрального детского театра.

¹⁸ В 1930-е гг. Бугры приобрел у А.И.Трояновской художник П.П.Кончаловский (1876–1956).

¹⁹ Отрывки из «Кошачьей сюиты» и «Пушкинских песен» Ю.С.Бирюкова записаны автором в том же альбоме С.Н.Дурылина на стр.237.

²⁰ Александр Федорович Гедике (1877–1957) — композитор, пианист, органист и педагог, двоюродный брат Н.К.Метнера.

Предисловие, публикация и комментарии М.Рашковской