Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 54 2000

Борис Любимов


После и накануне


Юбилейный год наводит на размышления, особенно тех, кто по профессии или по призванию относится к «объясняющим господам», по язвительному выражению Горького. Объяснить неизъяснимое — и, правда, повод для иронии, но попытаться уяснить, что произошло с миром и страной, понять время, в котором ты живешь, — дело заманчивое, и юбилей оказывается, с одной стороны, резонным поводом для подобной работы, а с другой — и точкой отсчета, и способом оценки происшедшего. Не будем преувеличивать магию цифр: 2000, 1000, 100, 10…, но и преуменьшать не будем. Конечно, по меткому слову Гумилева, «для низкой жизни были числа», но и он тут же заметил, «что все оттенки смысла / Умное число передает». Некоторые оттенки смысла попытаемся передать и мы.

Вот мы отметили 2000-летний юбилей Рождества Христова. А какие из отмеченных евангелистами событий земной жизни Иисуса Христа в ближайшее время могли бы справлять свой 2000-летний юбилей? Уже сказаны слова: «ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко»1. Ближайшие десять лет по Рождестве остаются за гранью нашего знания. Лишь евангелист Лука — первый христианский историк, отметив, что «Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости; и благодать Божия была на Нем»2, фиксирует первую приблизительную дату: «И когда Он был двенадцати лет, пришли они также по обычаю в Иерусалим на праздник»3 , а завершая повествование о пребывании Отрока Иисуса в Иерусалиме, он свидетельствует: «Иисус же преуспевал в премудрости и в возрасте и в любви у Бога и человеков»4. Итак, на малом пространстве текста дважды появляется слово «премудрость» и «возрастание» (возраст). Иисус учится, слушает и спрашивает, укрепляется духом и пребывает в единстве тех двух заповедей, которые впоследствии Он назовет самыми главными: «в любви у Бога и человеков».

Что ж, для тех, кто живет не только в категориях христианской цивилизации, христианской культуры, но и опытом христианского культа, ближайшее десятилетие должно пройти под знаком внутреннего празднования двухтысячелетнего юбилея младенчества Иисуса, «младенчества христианства», под знаком возрастания в духе, премудрости и любви, помня при этом, что тот же старец Симеон, сказавший «ныне отпущаеши», произнес и другое: «…се, лежит Сей на падение и на восстание многих… и в предмет пререканий… да откроются помышления многих сердец»5.

Празднование 2000-летия Рождества Христова напоминает нам и о столь недавнем и так далеко ушедшем в прошлое праздновании основополагающего события в истории нашего Отечества — 1000-летия принятия христианства. А какая из ближайших дат на хронологической оси должна открыть «помышления многих сердец» наших соотечественников?

«Повесть временных лет» фиксирует под 1015 (6523) годом: «Когда Владимир собрался идти против Ярослава, Ярослав, послав за море, привел варягов, так как боялся отца своего; но Бог не дал дьяволу радости. Когда Владимир разболелся, был у него в это время Борис. Между тем половцы пошли походом на Русь, Владимир послал против них Бориса, а сам сильно разболелся; в этой болезни и умер июля в пятнадцатый день»6. И далее идет рассказ об убиении Бориса по приказанию Святополка окаянного. Борис узнает, что его должны погубить. «И, встав, начал он петь: «Господи, за что умножились враги мои!» … И, окончив шестопсалмие, и увидев, что пришли посланные убить его, начал петь псалмы… Затем начал он петь канон. А затем, кончив заутреню, помолился и сказал так, смотря на икону, на образ Владыки: “Господи Иисусе Христе! Как Ты в этом образе явился на землю ради нашего спасения, собственною волею дав пригвоздить руки Свои на кресте, и принял страдания за наши грехи, так и меня сподобь принять страдания. Я же не от врагов принимаю это страдание, но от своего же брата, и не вмени ему, Господи, этот грех”»7.

Здесь на малом пространстве текста собраны чуть ли не все основные темы русской истории. Конфликт отца и сына, варяги и половцы, братоубийство, тем более ошеломляющее, что совершает его человек с именем Свято-полк. И наконец первый образ русской святости — святые благоверные князья страстотерпцы Борис и Глеб, первые канонизованные русские святые с неизвестным доселе образом этой святости: страстотерпчество. В церковном песнопении специально подчеркивается этот особый подвиг первых святых, то, что они следуют «стопам» «Прободеному на Кресте копием… Агнцу Божию … убийцам не противлься»8.

Историк русской святости Г.Федотов отмечает, что «канонизация Бориса и Глеба ставит перед нами … большую проблему. От нее нельзя отмахнуться ссылкой на иррациональность святости, на недоведомость судеб Церкви или на чудеса как главное основание почитания» и задается вопросом: «в чем древняя Церковь и весь русский народ видели святость князей, самый смысл их христианского подвига?»9.

Проделав анализ житийных памятников, посвященных святым князьям, Г.Федотов приходит к следующим выводам: «Святые Борис и Глеб создали на Руси особый, не вполне литургически выявленный чин «страстотерпцев» — самый парадоксальный чин русских святых… русская Церковь не делала различия между смертью за веру во Христа и смертью в последовании Христу, с особым почитанием относясь ко второму подвигу. Последний парадокс культа страстотерпцев — святые «непротивленцы» по смерти становятся во главе небесных сил, обороняющих землю русскую от врагов… Но этот парадокс, конечно, является выражением основной парадоксии христианства. Крест — символ всех страстотерпцев, из орудия позорной смерти становится знамением победы»10. И если мнение выдающегося современного ученого В.Топорова, считающего, что причисление к лику святых Бориса и Глеба было «одним из первых, и во всяком случае, наиболее потрясших мысли, чувства и воображение русского человека событий, усвоенных и запомнившихся на целое тысячелетие, чутким сознанием переживаемых и по сей день»11, фиксирует восприятие этого явления в прошлом и настоящем, то обнаруженные им три идеи русского самосознания ХI-ХП веков, на мой взгляд сохраняют перспективность и продуктивность и в ХХ1 веке. «При первом приближении эти три идеи могут быть сформулированы следующим образом: 1) единство в п р о с т р а н с т в е и в сфере в л а с т и (ср. «Повесть временных лет», а позже «Слово о полку Игореве» как наиболее показательные тексты, выражающие эту идею); 2) единство во в р е м е н и и в д у х е, т.е. идея духовного преемства (ср. «Слово о законе и благодати» и др.); 3) с в я т о с т ь как высший нравственный идеал поведения, жизненной позиции, точнее — особый вид святости, понимаемой как жертвенность, как упование на иной мир, на ценности, которые н е о т м и р а с е г о … (ср. тексты о святых страстотерпцах Борисе и Глебе и др.). Каждая из этих трех идей дала богатые и положительные плоды в русской исторической жизни»12. Надо думать, и еще дадут. Стоит ли напоминать о том, как остро встал вопрос о единстве в пространстве и в сфере власти на рубеже тысячелетий? Но эта острота конфликта, в 90-х годах ХХ века приводившая и к конфликтам военным, отнюдь не должна заслонять «идею духовного преемства» — по отношению ко всему объему русской культуры, от «Киево-Печерского патерика» до произведений Пастернака, Ахматовой и Солженицына. Интенсивность, с которой происходит канонизация святых в последнее десятилетие ХХ века, и острота споров вокруг этого процесса свидетельствуют, как последние две идеи, казалось бы, отмененные катастрофой 1917 года, загнанные в катакомбы, в подполье духа, вновь, как и тысячу лет назад, пробуждают духовную активность современников-соотечественников, позволяя снять трагическую антитезу первых веков исторического бытия Руси «Откуда есть пошла Русская земля…» — «Слово о погибели Русской земли»: «О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами Божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!.. И в те дни … обрушилась беда на христиан…»13.

Можно было бы сказать, что в этом почти полностью приведенном уцелевшем фрагменте не дошедшего до нас произведения, сконцентрирован ритм русской истории: полнота цветения, заканчивающаяся бедой. Ведь и спустя 750 лет у нас есть все перечисленное в начале «Слова о погибели» (разве что «честных бояр» стало поменьше).

Но на эти рифмы и ритмы российской истории можно посмотреть и под иным углом зрения: от трагедии — к ее преодолению, от падения — к национальному подъему, от пожара Москвы — к взятию Парижа. Недаром Ключевский считал способность подниматься после падения отличительным свойством русской истории. И если современник Смуты вправе был написать «Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства», то мы-то с вами знаем, что «разорение» было не «конечным», что вслед за российскими «концами» наступают могучие «начала», и те из нас, кто доживет до 2012-2013 годов, отметят не только 400-летие Смуты, но и 400-летие основания Дома Романовых, начало нового этапа в истории России.

И все же самая ближайшая дата, подготовка к празднованию которой уже началась, — 300-летие основания Петербурга, начало «петербургского» периода русской истории. Как бы ни относиться к Петру и его преобразованиям, простая историческая справедливость требует признать, что это был самый значительный и содержательный период российского бытия во всех сферах жизни. Политика и культура, искусство и наука, литература и театр, музыка, живопись и архитектура, армия и флот, философия и богословие, газеты и журналы — все то, что неотъемлемо связано с повседневной жизнью каждого из нас, так или иначе сложилось и образовалось в единое целое в течение последних трех столетий. И даже то, что обычно вменяется в вину и лично Петру, и всему петербургскому периоду русской истории, — принижение роли Церкви (по выражению Достоевского, Церковь, начиная с Петра, была в «параличе») — нуждается в серьезных коррективах. Возрождение старчества, Оптина пустынь, св.Тихон Задонский и Паисий Величковский, Серафим Саровский и Игнатий Брянчанинов, Филарет и Иннокентий Московские, Амвросий Оптинский и Феофан Затворник, Иоанн Кронштадский и Николай Японский — вряд ли свет этого сонма святых меркнет по сравнению с лучами святых предшествующих двух столетий от Иоанна Грозного до Алексея «Тишайшего», при котором, как ни говори, и произошел раскол, самая страшная церковная болезнь за всю историю Русской Православной Церкви…

А 200-летие «дней Александровых прекрасного начала» исполнится уже в будущем году. Не будем забывать ни кровь, предшествующую воцарению Александра, ни кровь, пролитую на Сенатской площади после его кончины. Но Карамзин и Крылов, Жуковский, Грибоедов и Пушкин, «адмиралтейская игла» и открытие Малого театра, Бородино и Париж — вехи русской истории и русской культуры, ее вершины, сопоставимые по своему масштабу, культурным и политическим последствиям со всем самым значительным, что происходило в то время в мире, а иногда и являющиеся эталоном, меркой. «Есть ценностей незыблемая скала»… — Для русской культуры это пушкинский период, наш Золотой век. И все же образ Золотого века применительно к этой эпохе справедлив прежде всего по отношению к литературе, к поэзии по преимуществу. Если же рассматривать культуру в целом, то Золотым веком стоит считать то короткое десятилетие между русско-японской войной и «Августом четырнадцатого», то есть как раз то время, которое сейчас часто именуют Серебряным веком. Но сначала — на несколько лет назад, в «год девятьсотый».


Год девятьсотый: зори, зори!…
Вопросы, брошенные в зори…
14, —


писал Андрей Белый в поэме «Первое свидание», воссоздавшей молодое, мажорное восприятие завершения старого и наступления нового века. Для нас здесь существенно поразительное сочетание отмеченной недавно С.Аверинцевым «эсхатологической паники» рубежа веков, захватившей и Владимира Соловьева, с устремленностью в будущее, свойственной его духовным наследникам и, в частности, Андрею Белому:


Передо мною мир стоит
Мифологической проблемой:
Мне Менделеев говорит
Периодической системой;
Соединяет разум мой
Законы Бойля, Ван-дер-Вальса —
Со снами веющего вальса,
С богами зреющею тьмой…
15

<…>

Но верю: ныне очертили
Эмблемы вещей глубины —
Мифологические были,
Теологические сны,
Сплетаясь в вязи аллегорий:
Фантомный бес, атомный вес,
Горюче вспыхнувшие зори
И символов дремучий лес,
Неясных образов законы,
Огромных космосов волна…

<…>

Так шумом молодым, зеленым —
Меня овеяла весна…
16


Мрачное звучание заключительных абзацев последней статьи Владимира Соловьева «По поводу последних событий», написанной летом 1900 года, перед самой кончиной («Что современное человечество есть больной старик, и что всемирная история внутренно кончилась — это была любимая мысль моего отца, и когда я, по молодости лет, ее оспаривал, говоря о новых исторических силах, которые могут еще выступить на всемирную сцену, то отец обыкновенно с жаром подхватывал: «Да в этом-то и дело, говорят тебе: когда умирал древний мир, было кому его сменить, было кому продолжать делать историю: германцы, славяне. А теперь, где ты новые народы отыщешь? Те островитяне, что ли, которые Кука съели? Так они, должно быть, уже давно от водки и дурной болезни вымерли, как и краснокожие американцы. Или негры нас обновят? Так их хотя от легального рабства можно было освободить, но переменить их тупые головы так же невозможно, как отмыть их черноту». А когда я, с увлечением читавший тогда Лассаля, стал говорить, что человечество может обновиться лучшим экономическим строем, что вместо новых народов могут выступить новые общественные классы, четвертое сословие и т.д., то мой отец возражал с особым движением носа, как бы ощутив какое-то крайнее зловоние. Слова его по этому предмету стерлись из моей памяти, но, очевидно, они соответствовали этому жесту, который вижу как сейчас. Какое яркое подтверждение своему продуманному и проверенному взгляду нашел бы покойный историк теперь, когда вместо воображаемых новых, молодых народов нежданно занял историческую сцену сам дедушка-Кронос в лице ветхого деньми китайца, и конец истории сошелся с ее началом!

Историческая драма сыграна, и остался еще один эпилог, который, впрочем, как у Ибсена, может сам растянуться на пять актов. Но содержание их в существе дела заранее известно»17), уравновешивается обнадеживающей интонацией персонажа «Первого свидания», кстати говоря, родного брата Владимира Соловьева «Михал Сергеича» Соловьева:


Под дымкой всё; и всюду — тень…
Но не скудеет Мирликия…
Однако ж… будет: Духов День!
18


А посередине между этими минором и мажором располагается финальный аккорд чеховских «Трех сестер», вероятно, самого значительного явления культуры 1900 года:

«М а ш а. О, как играет музыка! Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем, навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить.. Надо жить…

И р и н а (кладет голову на грудь Ольги). Придет время, все узнают, зачем всё это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить… надо работать, только работать! Завтра я поеду одна, буду учить в школе и всю жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна. Теперь осень, скоро придет зима, засыплет снегом, а я буду работать, буду работать…

О л ь г а (обнимает обеих сестер). Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить! О, Боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!»19

(Но будем помнить и еще один мотив из финала «Трех сестер» — чебутыкинское «тара…ра…бумбия…», цинично сопровождающее любое начинание в сфере духа.)

И все же, несмотря на надлом русско-японской войны и революции 1905 года, когда Столыпин представил «самый полный, связный, стройный план переукладки России, когда-либо высказанный в нашей стране»20, «русская жизнь выздоравливала — непоправимо»21. Это выздоровление сказывалось и в быту, и в экономике — вспомним, как до самого недавнего времени коммунисты мерили свои достижения, сравнивая их с цифрами 1913 года. Вспомним и «малые» юбилеи культуры 1910-1914 годов: «Жар-птица», «Петрушка» и «Весна священная» Стравинского, Фокин, Дягилев и Бенуа; Скрябин и Рахманинов; «Бубновый валет» и «Черный квадрат» Малевича; «Кипарисовый ларец» И.Анненского, «поэзия третьего тома» и «Роза и крест» Блока, «Вечер» Ахматовой и «Камень» Мандельштама, Маяковский; «Детство» Горького и «Деревня» Бунина, «Петербург» Андрея Белого; «Братья Карамазовы» и «Гамлет» в Московском Художественном театре; мейерхольдовский «Дон Жуан», Камерный театр и «Сверчок на печи» в I студии МХТ; «Театр как таковой» Евреинова и «О театре» Мейерхольда; «Символизм» Андрея Белого, «Наследие символизма и акмеизм» Гумилева; «Опавшие листья» Розанова, «Философия хозяйства» С.Булгакова, «Столп и Утверждение Истины» о.П.Флоренского… Пожалуй, не будет патриотическим преувеличением считать центром культуры в целом в эти годы именно Россию.

А дальше 85 лет социальных катаклизмов, cтавших столь привычными для российского государства, что отнюдь не такое уж безмятежное брежневское время стали именовать «эпохой застоя». И однако при всей фантасмогоричности мира ГУЛАГа, коммунальных квартир, бараков и казарм, при том, что 80 лет назад многие и многие даровитейшие люди навсегда простились с Россией («Двадцатый год — прощай Россия!» — написал поэт Николай Туроверов), эти годы останутся в истории страны не только беспримерными по силе разрушения, направленной на то, что составляло самую суть ее истории и культуры (Вл.Соловьев считал ее устоями «монастырь, село и дворец»), но и столь же беспримерной способностью сохранить, сберечь и восстановить «наше наследие». Бахтин, Лосев и Лихачев в нечеловеческих условиях оставили след в гуманитарной науке, как, быть может, никто из их современников, живших в куда более комфортабельных и безопасных условиях. Творчество Солженицына, как и вся его жизнь, вообще не имеет аналогов в истории. Пожалуй, наши соотечественники именно в ХХ веке в наибольшей степени проявили способность к созиданию во времена «немыслимого быта»22, в условиях «жизни, бедной на взгляд, / Но великой под знаком / Понесенных утрат»23.

Сейчас, пожалуй, уже ни у кого нет иллюзий относительно резкого изменения «немыслимого быта» и «бедной жизни» в лучшую сторону. При самом благоприятном исходе на приведение жизни к стабильной и цивилизованной норме уйдут несколько лет, если не десятилетие. Дай Бог, чтобы когда-нибудь о нашем времени кто-нибудь тоже сказал: «Россия выздоравливала непоправимо». Но столь же несомненно и то, что воля и способность к выздоровлению Россией еще не утрачена.


Примечания


1 Лк.; 2, 29.

2 Лк.; 2, 40.

3 Лк.; 2, 42.

4 Лк.; 2, 52.

5 Лк.; 2, 34-35.

6 Памятники литературы Древней Руси. М.,1978. С.159.

7 Там же. С.159.

8 Минея. Май. Изд. Московской Патриархии. 1987. С.106.

9 Федотов Г. Святые Древней Руси. М., 1990. С.41.

10 Там же. С.50-51.

11 Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т.1. М., 1995. С.415-416.

12 Там же. С.438.

13 Памятники литературы Древней Руси. М., 1981. С.131.

14 Андрей Белый. Стихотворения и поэмы. М. —Л., 1966. С.406.

15 Там же. С.407.

16 Там же. С.409.

17 Соловьев В.С. Собр.соч. В восьми томах. Т.VIII. СПб., 1903. С.586.

18 Андрей Белый. Ук.соч. С.423.

19 Чехов А.П. Собр.соч. В 12 т. Т.9. М., 1963. С.600-601.

20 Солженицын А. Красное колесо. Т.2. М., 1993. С.194.

21 Там же. С.224.

22 Пастернак Б. Стихотворения и поэмы. М.-Л., 1965. С.475.

23 Там же. С.441.

Б.Н.Любимов. Фото И.Хилько

Б.Н.Любимов. Фото И.Хилько

Борис и Глеб с житием. XIV век. ГТГ

Борис и Глеб с житием. XIV век. ГТГ

А.Н.Бенуа. «За ним несется всадник медный».1905–1918

А.Н.Бенуа. «За ним несется всадник медный».1905–1918

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru