Наталья Громова

«Квартирный вопрос» советских писателей

Заметки после выставки

После революции образ дома в литературе сменится образом коммуналки, угла, щели, в которых окажется человек, навсегда утративший прежнюю жизнь и прежний бытовой уклад. Не кто иной, как Михаил Булгаков, показавший в «Белой гвардии» слом истории через гибель прежней жизни Турбиных, чей дом как корабль разбивается о рифы революции и Гражданской войны, становится одним из бытописателей нового советского времени, создателем новых слов и понятий, в том числе таких как «квартирный вопрос». Дистанция от дома Турбиных на Андреевском спуске, 13, где была «…бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, — все семь пыльных и полных комнат», до таблички на двери в Массолите с надписью «Квартирный вопрос» занимает не так много лет. Но писатель показывает, как за короткое время одна эпоха смела другую и как все, кто выжил, стали свидетелями потрясения, затронувшего все сферы бытия — от реорганизации государства до изменения домашней и частной жизни.

Не прошло и года после октябрьского переворота, как вышел Декрет Президиума ВЦИК «Об отмене права частной собственности на недвижимости в городах» (20.08.1918), согласно которому упразднялось право собственности и все недвижимое имущество передавалось в распоряжение органам местной власти.

Как раз летом 1918 года власти предприняли первые серьезные попытки по перераспределению жилищ. Это будет называться «уплотнением».

Именно тогда нарком просвещения А.В.Луначарский написал сценарий к агитационному фильму «Уплотнение». В картине, в первых кадрах, появляется сам нарком, протягивающий просителям мандаты. В фильме рассказывалось, как в порядке уплотнения в одну из комнат профессора переселяют из сырого подвала рабочего с дочерью. Квартиру начинают посещать рабочие завода. Гостей становится все больше и больше, и профессор начинает читать популярные лекции в рабочем клубе. Между младшим сыном профессора и дочерью рабочего возникают чувства, и герои решают пожениться... Собственно, смысл агитки и сводился к тому, что должно произойти вот такое мирное соединение классов под одной крышей.

Своеобразной пародией на эту агитационную кампанию, а возможно и на сам фильм Луначарского, стала повесть Булгакова «Собачье сердце». Попытка «уплотнить» профессора Преображенского у Булгакова приводит героя к Наркому (возможно, и к Луначарскому), который на время избавляет профессора от нападок домкома.

В 1918 году было принято постановление о временном переносе столицы в Москву.

Прежняя Москва — с палисадниками и заборами, запущенными садами, возле которых в начале века выросли доходные дома, — мало подходила на роль столицы огромного государства. В городе почти не было больших зданий и площадей, как в имперском Петрограде, где могли бы расселиться растущие день ото дня советские учреждения. Именно для обитателей Москвы  с первых же лет советской власти «квартирный вопрос» стал центральным.

Молодые писатели показывали новые реалии жизни с большим остроумием. Трехактное обозрение времени нэпа «Москва с точки зрения» на тему перенаселенности столицы открывало в 1924 году первый сезон Московского театра сатиры. Авторами его были Н.Эрдман, В.Масс и В.Типот. Представители приехавшего в Москву семейства провинциалов искали квартиру, ходили на литературные диспуты, сдавали экзамен по политграмоте. В комнате, которую они снимали, было множество других жильцов; кто-то живет в умывальнике, кто-то в пианино, кто-то в шкафу, точнее в каждом отделении шкафа: одежном, посудном и в нижнем ящике. Гротескные сцены «новой» уплотненной Москвы выглядели абсолютно правдоподобно. «Уплотненные» квартиры, превращенные в многонаселенные коммуналки, стали на десятилетие одной из ведущих тем во всех областях искусства — от литературы до кинематографа.

Газетчики, очеркисты, поэты и писатели, приехавшие со всех концов бывшей Российской империи в новую столицу, с упоением стали описывать, как небольшой прежде город трещит по швам, как идет сражение за каждый метр площади. Писатели и сами не знали, где жить и как справляться с бездомностью. Поначалу их селили в комнаты в знаменитом Доме Герцена («Грибоедов» — так он назывался в «Мастере и Маргарите») на Тверском бульваре, некоторых размещали в общежитии на Покровке, 3 — это была еще демократическая юность советской литературы.

Но и для самой литературы наступали новые времена: РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), в годы нэпа выполнявшая роль партийного надсмотрщика за неблагонадежными писателями, выкорчевывавшая писателей-попутчиков, вдруг потеряла свое влияние и была уничтожена постановлением ЦК о ее роспуске в апреле 1932 года. Власть, покончив с ненавистной для многих литераторов организацией, на самом деле подготавливала почву для создания Союза советских писателей, вырывала с корнем любую возможность создавать литературные кружки и объединения снизу. Не стало не только РАППа, но и конструктивистов, футуристов, обэриутов.

Начало тридцатых годов было ознаменовано началом огромного строительства, которое потребовало уничтожения крестьянских хозяйств и превращения миллионов людей в дешевую рабочую силу. Человек становился лишь механизмом, возводящим гигантские заводы, роющим каналы, прокладывающим железные дороги. Теперь от писателей власть хотела определенной «инженерной работы». Об этом им лично сообщил товарищ Сталин на встрече в доме Горького на Малой Никитской улице (в бывшем особняке Рябушинского) в октябре 1932 года. Критик К.Зелинский довольно подробно описал ту памятную встречу, на которую было приглашено пятьдесят самых разных писателей. Среди них — и бывшие «попутчики», и их гонители рапповцы, и так называемые «сочувствующие»: Н.Погодин, Ф.Гладков, Вяч. Шишков, Л.Сейфуллина, А.Толстой, К.Федин, М.Горький, П.Павленко, А.Малышкин, С.Сергеев-Ценский, М.Пришвин, О.Форш, А.Серафимович, В.Катаев, Вс. Иванов, Л.Никулин, В.Герасимова, М.Шолохов, Н.Никитин, С.Маршак, Вл. Бахметьев, А.Фадеев, Н.Тихонов, Н.Огнев, А.Сурков, К.Чуковский, Э.Багрицкий, Ф.Панферов, В.Ермилов, Ю.Либединский, М.Чумандрин, К.Зелинский, А.Афиногенов и другие.

Сталин решил объединить писателей под общей крышей. И не только в Союзе писателей, но и в быту. Сталин указывал: «Сейчас последний вопрос — о материальной базе будущего союза писателей. Надо сделать все, чтобы обеспечить вашу работу. Вот сначала мы построим литературный институт Вашего имени, Алексей Максимыч, — Сталин кладет ему на плечо руку. — В этом институте будет воспитываться та молодежь, о которой я говорил, — кадры новые. Вокруг института и место выберем где-нибудь хорошее возле города: надо создать поселок, что ли...

— Писательский городок, — подает кто-то реплику.

Сталин: — Да, писательский городок. Гостиницу, чтоб в ней жили писатели, столовую, библиотеку большую — все учреждения. Мы дадим на это средства».

Главная мысль Сталина при этом была такой: «Есть разные производства: артиллерии, автомобилей, машин. Вы тоже производите товар. Очень нужный нам товар, интересный товар — души людей». (Зелинский замечает: «Помню, меня тогда поразило это слово — товар».) «— Да, тоже важное производство, очень важное производство — души людей»*, — еще раз подтвердил Сталин.

Перед съездом писателей была предпринята большая групповая поездка на Беломорканал, где участники должны были делом доказать свою принадлежность к новой советской литературе. Целью путешествия была работа по подготовке книги о Беломорканале, авторами которой стали Л.Авербах, Б.Агапов, С.Буданцев, Е.Габрилович, М.Зощенко, Вс. Иванов, В.Инбер, В.Катаев, М.Козаков, А.Толстой, В.Шкловский и другие. Главы в книге назывались соответственно увиденному и услышанному: «ГПУ, инженеры, проект»; «Заключенные»; «Чекисты»… Главу о чекистах написал отпущенный на волю С.Алымов совместно с Катаевым, Шкловским и Вс. Ивановым.

Путешествие стало переломным этапом в отношениях государства и интеллигенции. Писатели должны были не только уверовать во все то, что им показывало ОГПУ, как в результат «перековки» уголовников, но и убедить своих читателей в этом. Декорации Беломорканала были выстроены с не меньшей тщательностью, чем декорации в театре. Об успешном «втирании очков» экскурсантам много позже напишет актриса Тамара Иванова, сопровождавшая своего мужа Всеволода Иванова во время путешествия по Беломорканалу:

«Показывали для меня лично и тогда явные “потемкинские деревни”. Я не могла удержаться и спрашивала и Всеволода, и Михала Михалыча Зощенко: неужели вы не видите, что выступления перед вами “перековавшихся” уголовников — театральное представление, а коттеджи в палисадниках с посыпанными чистым песком дорожками, с цветами на клумбах — лишь театральные декорации? Они мне искренне отвечали (оба верили в возможность так называемой “перековки”), что для перевоспитания человека его прежде всего надо поместить в очень хорошую обстановку, совсем не похожую на ту, из которой он попал в преступный мир. — А среди уголовников были, несомненно, талантливейшие актеры. Они такие пламенные речи перед нами произносили, такими настоящими, по системе Станиславского, слезами заливались! И пусть это покажется невероятным, но и Всеволод, и Михал Михалыч им верили. А самое главное — хотели верить!»**

После I съезда для большей части членов Союза писателей квартирный вопрос был решен. Из обитателей дач и квартир складывался новый класс советской аристократии, отделенной от всех остальных жителей страны. Союз писателей становится распределителем не только квартир и дач, но и званий, орденов, изданий, машин, путевок в дома творчества и других благ. Путь к этой касте людей лежал через Литинститут, а иногда через многотиражки заводов и фабрик, откуда пришли «ударники, призванные в литературу». Круг писателей все теснее — они толкутся в ресторане Клуба писателей, встречаются на дорожках возле дач в Переделкине, коллективно путешествуют в творческих поездках, все больше убивают время на общих собраниях и пленумах.

В конце 30-х годов писательский улей жужжит почти единообразно — это уже большое и управляемое сообщество. Однако это лишь видимость. В кабинетах — спрятанные в столы тексты, за дверями квартир — разбитые судьбы, на письменных столах — покаянные речи.

Начало массовых арестов накрыло и писательскую среду. Их брали на дачах в Переделкине на глазах соседей: так было с Б.Пильняком; мужем писательницы Лидии Сейфуллиной критиком В.Правдухиным; обласканным наградами драматургом В.Киршоном; с И.Бабелем. Их забирали из домов творчества, из писательских квартир, с курортов, из творческих поездок. Многие соседи по коммунальной квартире или товарищи по литературному цеху решали «квартирный вопрос» по-своему. Строчили доносы, выступали с обвинениями на писательских собраниях.

Да, писатели были в первом ряду тех, кого, по слову Булгакова, квартирный вопрос «испортил».

Но он же создал советскую литературу.

* Зелинский К. Вечер у Горького. (26 октября 1932 года) // Минувшее. Исторический альманах. Т. 10. М.; СПб., 1992. С. 110–111.

** Иванова Т. Еще о «наследстве», о «долге» и «праве». Был ли Всеволод Иванов «ждановцем»? // Книжное обозрение. 1989. № 34 (25 августа). С. 6.