Владимир Енишерлов

«Веял ландшафт строчкой Блока…»

На ржавых петлях открываю ставни, Вдыхаю сладко первые струи. С горы спустился весь туман недавний И, белый, обнял пажити мои. Александр Блок

Поистине связь человека с местом, в котором он живет, мистична. Здесь господствует тот, кого древние определяли как genius loci (гений места). Он объединяет духовное начало с материальной средой человеческого обитания. Для многих русских людей XIX и вплоть до начала XX века главным средоточием духовной жизни и проявления культурных сил была усадьба («Усадьбы старые разбросаны / По всей таинственной Руси», Н.Гумилев).

Гений места, витавший над усадьбами, и оберегал ту загадочную связь человека с окружающей природой, старыми парками с аллеями вековых лип, куртинами шиповника, цветами, дворянской сиренью, прудами, домами с мезонинами, которая рождала великую русскую литературу. Среди таких русских усадеб, где обитал духоподъемный genius loci, — Михайловское А.С.Пушкина, Ясная Поляна Л.Н.Толстого, Карабиха Н.А.Некрасова, Красный Рог А.К.Толстого — можно назвать и Шахматово, маленькую усадьбу, с которой четыре десятилетия была связана жизнь и судьба Александра Блока.

В Рукописном отделе ИРЛИ (Пушкинский Дом) хранится дневник деда А.А.Блока, профессора и ректора Санкт-Петербургского университета А.Н.Бекетова. 4 августа 1885 года он записал в дневнике о Шахматове: «Усадьба Ш...во расположена в одном из уездов Московской губернии, верстах в 15–20 от станции Николаевской ж.д.

В этой стороне повсюду тянутся довольно высокие холмы, которые различно пересекаются, образуя долины, логи и зеленеющие овраги. Леса еще не все истреблены, а местами тянутся они далеко и широко. В долинах то ручьи, то речки, то ряды отдельных ямин, наполненных водою, соединенных между собою во время половодья или очень сильных дождей. Ямины эти называются бочагами. Скромная природа этих мест невыразимо мила, привлекательна. Тихие воды покрыты широкими листьями лилий или кувшинок, между которыми летом появляются крупные белые и желтые цветы. Над ними склоняются высокие кусты ивняков, звенящих щебетом мелких пташек, в них гнездящихся. Старые ели и осины стеною стоят над прозрачными прудочками бочагов, там и сям расступаясь и образуя полянки, одетые сочною цветистою травою. Полны и свежи там луга, особенно на поймах. В конце мая и начале июня, когда все цветет и отличается необыкновенной свежестью, в теплые дни, когда по голубому небу плывут большие облака, сияя своими серебристыми окраинами, когда летний ветерок колышет светло-зеленые ржаные поля, несет ароматы цветов и шелестит в листьях, когда раздается меланхолический призыв кукушки, радостная песня жаворонка и соловьиный голос по вечерам и ночам, тогда можно забыть здесь все мечты о тех счастливых странах, где “златой лимон на солнце рдеет” и где пальмы смотрятся с берегов в синих водах океанских заливов. Нигде природа, кажется, так не ласкова, как здесь. Как бы, кажется, не жить здесь мирно и благополучно.

Усадьба, о которой речь, состоит из небольшого серенького дома, крытого железом, и из надворных хозяйственных строений. Одною стороною дом выходит на зеленый двор, другою — в сад, довольно круто спускающийся в долину. Дом — на краю высокого холма, и из его окон открываются далекие виды во все стороны. Ближайшая деревня — за версту или около того. Сюда на лето приезжает из столицы отдохнуть небогатая семья. Земли при именьи 100 десятин с небольшим, в том числе немало молодого лесу. Это имение не родовое, оно много раз было перекуплено разными лицами, пока лет 12 тому назад не приобретено настоящим его владельцем».

Поразительно, но сейчас восстановленное Шахматово почти полностью соответствует тем словам, которые написал о нем А.Н.Бекетов более века назад, когда Сашуре Блоку было всего пять лет от роду и его каждое лето привозили в эту скромную усадьбу, которая позже сыграет огромную роль в его жизни и творческой судьбе.

Шестнадцатилетний Блок в анкете «Признания» назвал свой «светлый рай» — Шахматово местом, где он хотел бы жить. После революции, когда усадьба была разграблена и сожжена местными крестьянами, а пепелище засыпано бумагами Блока «со следами человечьих копыт с подковами», поэт ночами «обливался слезами в снах о Шахматове» и вспоминал его в набросках продолжения второй главы поэмы «Возмездие», над которым работал в январе 1921 года, когда уже не было Шахматова, а самому ему до смерти оставалось всего несколько месяцев. Поэт переносился памятью в те баснословные года, когда его дед А.Н.Бекетов купил Шахматово, и маленького Сашуру привезли впервые в усадьбу:

В то время земли пустовали

Дворянские — и маклаки

Их за бесценок продавали,

Но начисто свели лески.

И старики, не прозревая

Грядущих бедствий...

За грош купили угол рая

Неподалеку от Москвы <…>

Огромный тополь серебристый

Склонял над домом свой шатер,

Стеной шиповника душистой

Встречал въезжающего двор.

Он был амбаром с острой крышей

От ветров северных укрыт,

И можно было ясно слышать

Какая тишина царит.

Навстречу тройке запыленной

Старуха вышла на крыльцо,

От солнца заслонив лицо

(Раздался листьев шелест сонный);

Бастыльник покачнув крылом,

Коляска подкатилась к дому.

И сразу стало все знакомо,

Как будто длилось много лет, —

И серый дом, и в мезонине

Венецианское окно,

Цвет стекол — красный, желтый, синий,

Как будто так и быть должно.

Ключом старинным дом открыли

(Ребенка внес туда старик),

И тишины не возмутили

Собачий лай и детский крик.

* * *

Всепоглощающей любовью к России, о которой Блок восклицал: «Русь моя, жизнь моя...», обязан он прежде всего Шахматову, небольшой благоприобретенной усадьбе Бекетовых, затерявшейся среди полей, холмов и лесов Подмосковья. Заповедная тишина мирной старинной усадьбы некогда прельстила Андрея Николаевича Бекетова, а небольшое наследство, полученное от пензенского дядюшки, позволило ему купить Шахматово, благо и близкий друг — Дмитрий Иванович Менделеев — с семьей уже обосновался неподалеку в усадьбе Боблово. С того момента, которое описал поэт, пытаясь закончить «Возмездие», Шахматово навсегда вошло в его судьбу. Блок мало ездил по России, и Шахматово, по сути, было единственным местом, где общался он с подлинной деревенской Русью, с ее серыми избами, белеющими на возвышенностях церквами, крестьянскими заговорами и заклинаниями, «преданьями старины глубокой». Здесь же постигал юный Саша Блок язык деревьев, трав, цветов, учился слушать «голос природы», бродя с дедом, великим русским ботаником, по ближним и дальним полям, лугам, болотам в поисках редких растений. Не осталось в окрестностях Шахматова «места, где бы я не прошел без ошибки ночью или с закрытыми глазами», — писал Блок З.Гиппиус.

Двоюродный брат Блока, Ф.А.Кублицкий-Пиоттух, почти четверть века живший вместе с ним в Шахматове, товарищ его детских игр и путешествий по шахматовским окрестностям, вспоминал: «Глубоко понимал и любил Саша русскую деревню и русскую природу, мирную, кроткую, тихую природу средней и северной России, природу Пушкина, Тургенева, Фета. Про него можно было сказать словами поэта:

С природой одною он жизнью дышал,

Ручья разумел лепетанье,

И говор древесных листов понимал,

И чувствовал трав прозябанье.

(Е.А.Баратынский. На смерть Гёте)

Это чувство, как частица его любви к России и ко всему русскому, осталось у поэта навсегда, и когда он уже полностью окунулся в городскую жизнь, оно еще жило в нем воспоминаниями о счастливом детстве, отрочестве, юности».

Шахматово наравне с Петербургом стало духовной родиной Блока. Владимир Солоухин хорошо сказал, что блоковская поэзия парила на двух крылах — Петербург и Шахматово. Впервые приехав к Блоку в Шахматово, Андрей Белый сразу почувствовал связь усадьбы со стихами: «И веял ландшафт строчкой Блока... И точно рабочая комната — эти леса и поля». Чутким Андреем Белым найдено очень точное слово — природа Шахматова веет поэзией Блока.

Погружался я в море клевера,

Окруженный сказками пчел.

Но ветер, зовущий с севера,

Мое детское сердце нашел.

Призывал на битву равнинную —

Побороться с дыханьем небес.

Показал мне дорогу пустынную,

Уходящую в темный лес.

Я иду по ней косогорами

И смотрю неустанно вперед,

Впереди с невинными взорами

Мое детское сердце идет…

С высокого шахматовского холма открываются трогающие сердце бескрайние, удивительные в Подмосковье, просторы средней России. «Роща березовая окончательно срублена, — писала мать поэта, — вид открылся широкий, вольный и задумчивый. Русь настоящая». Обратите внимание, как часто в письмах, мемуарах близких Блоку людей в связи с ним звучит имя — Россия, Русь, сколько строк о России в его стихах, прозе, драматургии.

Все это неопровержимо свидетельствует о том, что в мироощущении Блока-поэта Россия занимает особое, главенствующее место, и атмосфера, в которой он жил в Шахматове, была именно русская — скажем точнее, сказочно русская.

Вдали, под шахматовским холмом, течет то скрывающаяся в дремучих зарослях ивы и ольхи, то оказывающаяся на просторах лугов речка Лутосня. Когда-то на ней были запруды, стояли водяные мельницы, неторопливо несла она свои воды в реку Сестру, приток Дубны, а там уже и мать русских рек — Волга. Кое-где Лутосня питалась студеными серебряными родниками, которых немало было вблизи Шахматова.

Река раскинулась. Течет, грустит лениво

      И моет берегa.

Над скудной глиной желтого обрыва

       В степи грустят стога.

О, Русь моя! Жена моя! До боли

      Нам ясен долгий путь!..

Этими строками начинается цикл Александра Блока «На поле Куликовом», написанный в Шахматове летом 1908 года после поездки в недалекий древний Николо-Пешношский монастырь. Перед нами четкая поэтическая декларация, выраженная предельно ясно и в то же время неподражаемо музыкально.

За блоковской Непрядвой — подмосковной речкой Лутосней — поднимаются холмы Клинско-Дмитровской гряды, на них — деревеньки, поля, перелески. Пейзаж типично русский: таким он был и век тому назад, во времена Блока, когда тот писал:

…Что ж, конец?

Нет… еще леса, поляны,

И проселки, и шоссе,

Наша русская дорога,

Наши русские туманы,

Наши шелесты в овсе…

Какие великолепные стихи создал в Шахматове Блок, как много было вдохновлено этим поистине сказочным местом! Оно дало русской и мировой литературе одну из лучших книг любовной лирики — «Стихи о Прекрасной Даме», книгу стихов-молитв, ставшую чуть ли не евангелием русских символистов. Близ Шахматова, на камне у деревни Руново, начинает Блок поэму «Возмездие», создает здесь цикл «На поле Куликовом», стихотворения «На железной дороге», «Осенняя воля», «Я и молод, и свеж, и влюблен…» (шедевры можно перечислять и перечислять), работает над пьесами, статьями, рецензиями. В Шахматове написано более 300 стихотворений, а сколько замечательных строк навеяно Шахматовом, любовью, мечтами и грустью дедовской усадьбы. И само Шахматово у современников и потомков слилось с музой Блока. Но, конечно, самое главное — это чувство России, которое входило в сознание Блока в этой «благоуханной глуши»:

Опять, как в годы золотые,

Три стертых треплются шлеи

И вязнут спицы росписные

В расхлябанные колеи…

В пейзажной поэзии Блока удивительно ясно и рельефно запечатлена шахматовская природа. О ней, например, писал поэт жене, Любови Дмитриевне, в июле 1908 года: «И бесконечная даль, и шоссейная дорога, и все те же несбыточные, щемящие душу повороты дороги, где я был всегда один и в союзе с Великим...» Он часто выезжал на Рогачевское шоссе, одну из живописнейших дорог Подмосковья («И помнит Рогачевское шоссе разбойный посвист молодого Блока...», Анна Ахматова), вьющееся по вершинам холмов Клинско-Дмитровской гряды. По этому шоссе ездил Блок в старинное торговое село Рогачево и основанный учеником св. Сергия Радонежского, преподобным Мефодием, Николо-Пешношский монастырь, в усадьбу Менделеевых Боблово и Кублицких-Пиоттух — Сафоново...

С вершины холмов, по которым вьется Рогачевское шоссе, хорошо видна долина Лутосни, за ней холмы, где простирались темно-зеленые еловые леса (к сожалению, сильно поредевшие во второе десятилетие XXI века из-за напасти вредителя, так называемого «типографа», погубившего в Подмосковье тысячи гектаров еловых лесов), в которые как бы вкраплено золото берез и багрянец осин. Массив леса иногда разрывается полями с раскиданными по ним серыми пятнами стогов. И когда в просвет осеннего неба из-за облаков проскальзывает редкий солнечный луч, стерня на убранных полях обретает цвет золоченной сквозь огонь старинной бронзы. Золотой отсвет падает на темную кромку леса, на разбросанные тут и там крохотные деревеньки, на вспаханные поля. Эти холмы, деревеньки, поля, леса Блок десятки раз проезжал верхом и весной, и летом, и осенью. Он очень любил эту дорогу, эти захватывающие дух виды, прекрасные в любое время года. «В эту минуту, — писал Блок в «Исповеди язычника», — перед нами открывалась многоверстная синяя русская даль». Одно из самых знаменитых стихотворений Блока «Осенняя воля» помечено: «Июль 1905. Рогачевское шоссе».

Выхожу я в путь, открытый взорам,

Ветер гнет упругие кусты,

Битый камень лег по косогорам,

Желтой глины скудные пласты.

Разгулялась осень в мокрых долах,

Обнажила кладбища земли,

Но густых рябин в проезжих селах

Красный цвет зареет издали.

Вот оно, мое веселье, пляшет

И звенит, звенит, в кустах пропав!

И вдали, вдали призывно машет

Твой узорный, твой цветной рукав.

В пейзажной поэзии Блока шахматовская природа живет естественно и свободно, поэт всегда точен в ее изображении. Не случайно, конечно, стенами рабочего кабинета Блока назвал окрестности Шахматова Андрей Белый.

Часто верхом, на своем любимом коне Мальчике, отправлялся Блок из Шахматова, стремясь забраться куда-нибудь подальше, открыть новые виды и дали. «А знаешь ли, несмотря на близость железной дороги и больших городов, у нас в Шахматове природа совсем дикая, и многие места в окрестностях прелестны и еще неизвестны тебе, — писала бабушка Блока Елизавета Григорьевна его двоюродному брату. — Сашура нынче много рыскал верхом и делал открытия: он собирается будущим летом объездить эти места вместе с вами».

Высокий белый конь, почуя

Прикосновение хлыста,

Уже волнуясь и танцуя,

Его выносит в ворота.

Из таких путешествий по лесам, полям и болотам близкого-дальнего Шахматова родилась вторая книга Блока «Нечаянная радость»; как назвал ее С.М.Городецкий, «единственная книга радости Блока». На страницах его нового сборника, неожиданно для критиков и друзей-символистов зашевелились, зашептались, стали кувыркаться и перемешиваться очаровательные обитатели земных впадин — «пузырей земли» — болотные чертенятки. Так Блок назвал стихотворение, посвященное писателю, художнику, знатоку русского фольклора Алексею Ремизову:

И сидим мы, дурачки, —

Нежить, немочь вод,

Зеленеют колпачки

Задом наперед.

Зачумленный сон воды

Ржавчина волны...

Мы — забытые следы

Чьей-то глубины…

Книга эта буквально пронизана «освеженным чувством природы» — шахматовской природы, уточним мы определение Городецкого. Сам Блок проникновенно, в лирических образах пытался раскрыть глубинные темы своей «Нечаянной радости»: «Пробудившаяся земля выводит на лесные опушки маленьких мохнатых существ. Они умеют только кричать “прощай” зиме, кувыркаться и дразнить прохожих... Но над миром, где всегда дует ветер, где ничего не различить сквозь слезы, которыми он застилает глаза, — Осень встает, высокая и широкая. Раскидывается над топью болот и золотою короной лесов упирается в синее небо. Тогда понятно, как высоко небо, как широка земля, как глубоки моря и как свободна душа. Нечаянная Радость близка».

Вдруг в стихах появляется милый «болотный попик», навеянный мотивами художницы Т.Н.Гиппиус, чей альбом фантастических рисунков «Kindish» («Детское» — нем.) Блок так любил рассматривать:

Тихонько он молится,

Улыбается, клонится,

Приподняв свою шляпу.

И лягушке хромой, ковыляющей

Травой исцеляющей

Перевяжет болящую лапу.

Вниз по течению Лутосни, в семи километрах от Шахматова, на склоне «богатырского» холма, поросшего еловым лесом, и по сей день расположена деревня Боблово. Там, в старинном липовом парке, можно увидеть фундаменты домов и других построек усадьбы, где сорок лет жил и работал каждое лето гениальный ученый Д.И.Менделеев. В Боблово часто ездил Блок, здесь жила Прекрасная Дама, его невеста, Любовь Дмитриевна Менделеева. История этой высокой юношеской любви, нашедшей отзвук в замечательных стихах, — еще одна страница истории Шахматова.

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —

Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,

И молча жду, — тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,

Но страшно мне: изменишь облик Ты...

Он написал эти стихи, обращенные к Той, кого он считал земным воплощением Вечной женственности, в Шахматове летом 1901 года. А начиналось все обыденно просто. Саша Бекетов (так у Менделеевых звали Блока) приезжал в Боблово два раза в неделю. Любовь Дмитриевна позже вспоминала, что слышался стук копыт и на высоком коне в белом студенческом кителе появлялся необычайно красивый юноша. Он оставлял коня возле ворот и взбегал на террасу, где она, всегда угадывавшая день его приезда, уже ждала его с цветком вербены в руках. Подолгу разговаривали. Блок с увлечением рассказывал о книгах символистов, без устали цитировал так легко запоминавшиеся им стихи. «Говорил Блок в то время очень трудно, — вспоминала Любовь Дмитриевна, — в долгих переплетах фраз ища еще не пойманную мною мысль. Я следила с напряжением, но уже вошла в этот уклон мысли, уже ощущала чем “они” берут и меня». И как-то она спросила: «Но ведь вы же наверно пишете? Вы пишете стихи?» Он тотчас согласился и на следующий день привез ей из Шахматова четыре стихотворения, переписанные на листах почтовой бумаги. Так впервые Прекрасная Дама, что жила на высокой горе, за «зубчатым лесом», узнала своего поэта-рыцаря.

Ты горишь над высокой горою,

Недоступна в Своем терему.

Я примчуся вечерней порою,

В упоеньи мечту обниму.

Ты, заслышав меня издалёка,

Свой костер разведешь ввечеру.

Стану, верный велениям Рока,

Постигать огневую игру.

Интересно, что многие поэты, жившие и бывавшие в блоковские времена в Шахматове, одинаково подмечали характерные черты шахматовской природы. Вот лишь один образ — «зубчатый лес». Действительно, еловые леса, растущие на холмах Клинско-Дмитровской гряды, образуют на горизонте характерную зубчатую линию. Первой это заметила тетка Блока, старшая сестра его матери, поэтесса Екатерина Бекетова:

На бледном золоте заката

Чернел стеной зубчатый лес <…>

И Андрей Белый отметил в шахматовском пейзаже эту характерную черту: «...Здесь, в окрестностях Шахматова, что-то есть от поэзии Блока, — писал он, — встали горбины, зубчатые лесом; напружились почвы и врезались зори:

И вдоль вершин зубчатых леса

Забрежжит брачная заря».

А вот еще у Блока обращение к тому же образу в стихах 1901 года:

Сегодня шла Ты одиноко,

Я не видал Твоих чудес.

Там, над горой Твоей высокой,

Зубчатый простирался лес.

И уже в 1921 году, пытаясь закончить «Возмездие», Блок пишет: «Долго он объезжал окрестные холмы и поля, и уже давно его внимание было привлечено зубчатой полосой леса на гребне холма на горизонте. Под этой полосой, на крутом спуске с холма, лежала деревня».

Сейчас эту зубчатую кромку леса на бобловском холме лучше всего можно увидеть от храма Михаила Архангела в селе Тараканове. Он находится на полпути между Шахматовом и Бобловом. В этой белой усадебной церкви XVIII века летом 1903 года венчались Александр Блок и Любовь Менделеева.

Я, отрок, зажигаю свечи,

Огонь кадильный берегу.

Она без мысли и без речи

На том смеется берегу.

Люблю вечернее моленье

У белой церкви над рекой,

Передзакатное селенье

И сумрак мутно-голубой.

Возрожденная церковь Михаила Архангела стоит на крутом холме, на левом берегу Лутосни, и окрест открываются поистине завораживающие виды. Особенно живописно здесь осенью. Мать Блока писала из Шахматова: «...Очень у нас тут хорошо. Дни серые, свежие, тихие, но так все красиво, что об отъезде и думать не хочется. Поживем тут, сколько можем. А сегодня светлый день и потянуло уже к морозу. Мы с Францем (отчим Блока. — В.Е.) ходили в Тараканово. Там широкие дороги, вокруг золотые леса. Очень чувствуется Россия».

Приюти ты в далях необъятных!

Как и жить и плакать без тебя!

С этими далями и этой церковью связаны многие стихи Блока. Видимо, думая о ней, он писал:

Но церковь упала в зацветший пруд.

Над зыбью самых глубоких мест

Плывет один неподвижный крест.

Древний таракановский храм вспоминал поэт, пытаясь закончить «Возмездие»:

Телеги… катятся

В пыли, и видная едва

Белеет церковь над рекою,

За ней опять — леса, поля...

И всей весенней красотою

Сияет русская земля.

Владимир Солоухин (а написал он, пожалуй, лучший лирический очерк о Шахматове как духовной родине Блока) отмечал, что здесь поэт как бы получил второе крещение — «крещение Россией, русской природой, русской деревней, Русью». И дело не только в том, что именно здесь Блок создал многие великие стихи, что образы, рожденные Шахматовом, сопровождали его всю жизнь, а в том, что именно эта старая дедовская усадьба, ее природа, духовный строй ее обитателей сформировали во многом мировоззрение Блока, его мироощущение, отношение к Родине, о котором он писал К.С.Станиславскому: «Стоит передо мной моя тема, тема о России <…> Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь. Все ярче сознаю, что это — первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-то я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни».

* * *

Когда я чуть ли не полвека тому назад впервые приехал туда, где было когда-то Шахматово, то с трудом, лишь по старому серебристому гиганту-тополю кое-как определил место, где был дом поэта: «Огромный тополь серебристый склонял над домом свой шатер». Парк, который так любил Блок и его семья, почти растворился в разросшемся лесу, кустарник и бурелом скрывали остатки кирпичного фундамента бекетовского дома. Совершенно одичавшая сирень, но именно та самая, вошедшая в русскую литературу  стихами Блока, цвела мелкими блеклыми соцветиями:

Запевающий сон, зацветающий цвет,

Исчезающий день, погасающий свет.

Открывая окно, увидал я сирень.

Это было весной — в улетающий день.

Раздышались цветы — и на темный карниз

Передвинулись тени ликующих риз.

Бледно-розовые лепестки начинающего цвести шиповника светились редкими огоньками в темных зарослях слившегося с лесом одичавшего сада. Вспомнились слова Блока из статьи «Памяти Леонида Андреева», которые я прочел, когда готовился к первой поездке в Шахматово: «Ничего сейчас от этих родных мест, где я провел лучшие времена жизни, не осталось; может быть, только старые липы шумят, если и с них не содрали кожу».

Но произошло чудо, разумного объяснения которому я не могу найти и по сей день: Шахматово восстановили. Длился этот процесс десятилетия, многие люди посвятили жизнь возрождению этой усадьбы. И все же, все же... Что-то невероятное должно было случиться на небесах, чтобы энергия энтузиастов, знания профессионалов и подвижническое служение музейщиков преодолели индифферентность, а иногда и враждебность чиновников и слились в единую силу, которая дала Шахматову вторую жизнь. Теперь в восстановленной усадьбе цветет, благоухает возрожденная, ухоженная заботливыми руками «бекетовская» старая сирень:

…Дверь звенящая балкона

Открылась в липы и в сирень,

И в синий купол небосклона,

И в лень окрестных деревень...

Расцвел и задышал соловьиный сад, наполнился водой пруд, который, как и при Блоке, питается Малиновым ручьем... И все так же «веет ландшафт строчкой Блока», ожило то, о чем писал и вспоминал он в стихах:

В густой траве пропадешь с головой.

В тихий дом войдешь, не стучась...

Обнимет рукой, оплетет косой

И, статная, скажет: «Здравствуй, князь.

Вот здесь у меня — куст белых роз.

Вот здесь вчера — повилика вилась.

Где был, пропадал? Что за весть принес?

Кто любит, не любит, кто гонит нас?»…

Мнится, что таинственный и всемогущий genius loci вернулся на шахматовский холм, на землю Александра Блока. И вновь

...По голубой стене

Бросает солнце листьев тени,

Да ветер клонит за окном

Столетние кусты сирени,

В которых тонет старый дом.

Сирень по праву можно считать эмблемой возрожденной усадьбы. В жестокий, меркантильный, суетный XXI век она становится духовной опорой для многих наших современников, закрученных обыденной суетой. Здесь хорошо читать стихи. Особенно те, что навеяны красотой Шахматова. На этих просторах дышится легко и вольно, и вид из окон блоковского дома великолепен: «зеленый и тихий сад, розы, рябина, липа, сосна...»