Елена Титаренко

Врачующая линия рисунка

Искусство — всегда таинство. Особенно графика — самый камерный, даже интимный вид творчества, когда художник перед чистым листом размышляет, ищет композицию, продумывает метод. Именно по этой причине графика стала и самым свободным из визуальных искусств, позволяющим не только заглянуть в «творческую лабораторию» автора, но и увидеть всю дерзновенность его устремлений и глубину художнического потенциала.

Стремительные, беглые зарисовки могут быть сделаны на лету, в гуще жизни и сутолоке толпы, но чаще рисующему все-таки требуются уединение, тишина и возможность сосредоточиться. Порой рисование словно само приходит к человеку в трудную минуту, когда он попал в круг беды и одиночества. Лист бумаги, карандаш, кусочек угля или фломастер из «средств производства» превращаются в чутких товарищей. Так произошло в последний год жизни Марины Аристарховой, ушедшей от нас обидно рано. Зная об уготованной ей роковой неизбежности, Марина не желала говорить о своих бедах, а весь спектр эмоций стремилась выплеснуть на бумагу, которую без устали испещряла фантазийными композициями.

В этих незатейливых, на первый взгляд, рисунках воплотилось немало из увиденного на протяжении многих лет и пропущенного через призму ее внутреннего мира: классическое искусство и авангард, опыт зодчего и дизайнерские искания, отточенность геометрической абстракции, причудливость наследия этрусков, роскошество колорита старых мастеров Венеции, строгость и выверенность форм Тосканы… Ассоциации с наследием итальянского искусства, будь то Древний Рим, Возрождение или барокко, здесь не случайны: Марина выступила организатором нескольких путешествий в Италию, совершенных Ассоциацией искусствоведов с эксклюзивной, без преувеличения, программой, что позволяло глубоко окунуться в культуру этой страны. Такое погружение не могло не преломиться в ее собственных работах, где часто звучат отголоски незабываемых дорожных впечатлений.

Архитектор по образованию и опытный дизайнер — в силу долгой работы в этой сфере, неутомимая путешественница и тонкая ценительница прекрасного, она была воплощением витальных сил, словно бьющих че-рез край и зримо втягивающих всех вокруг в свое энергетическое пространство. Черты ее человеческой личности — открытость и доброжелательность, утонченность и своеобразное эстетство — органично переплетались с достоинством художника, дерзкого и склонного к экспериментам, но всегда умеющего находить позитивные коннотации при трактовке самых разнообразных явлений жизни либо искусства. Это проявилось и в изысканных классицизированных натюрмортах, созданных в ранний период творчества еще как бы с оглядкой на «большую» историю искусства, и в мимолетных пейзажных зарисовках, и в «сложносочиненных» композициях по мотивам архитектуры итальянского Ренессанса — например, все той же Флоренции, которая предстала в живописи и графике Марины преображенной, новаторски перекомпонованной, но все-таки узнаваемой и вечно задающей высокую планку.

Уверенный в себе профессионал, в пору своей самой активной деятельности (а в силу житейских обстоятельств ей пришлось себя испробовать на разных поприщах) Марина не особенно часто обращалась к станковому рисунку и живописи. Правда, в это трудно поверить, увидев кипы оставшихся от нее графических листов, коллажей, картин. В ее произведениях, будь то традиционная живопись или путевые фотографии, ясно видны твердая рука, точность и свобода композиции, колористическая гармония. Все эти качества сохранились и даже укрепились в процессе работы над серией ню — дерзновенных эскизов, созданных словно на одном дыхании, хотя на деле это были довольно долгие сеансы в мастерской, где целая группа художников в лучших традициях московской школы работала с обнаженной натурой.

Лаконичная и певучая линия здесь дополнена массой цветных штрихов: то мелких, будто осторожных, а то и крупных, нервных, решительно выявляющих тектонику женского тела. Сквозь эти экспрессивные приемы зритель видит, как на его глазах из небытия возникает форма — острая и выразительная. Из непроявленной глади немного тусклой цветной бумаги для рисования, будто Афродита из пены морской, рождается нежный и чувственный образ.

Теперь, когда книга жизни Марины закрыта, эти зарисовки обнаженных, созданные с терпением и вдохновением, складываются в цикл, отмеченный оригинальным видением. Более всего эти зарисовки напоминают эскизы скульптора — в них те же неукротимая энергия, умение воспринимать предмет изображения целостно и перевоплощать обобщенно…