Андрей Потапенко

Заброшенная усадьба Покровское-Стрешнево

Многим москвичам и знатокам столичных достопримечательностей известна расположенная в начале Волоколамского шоссе, не доезжая Тушина, причудливая кирпичная стена с эффектной угловой башней и массивными воротами, за которыми виднеется диковинное, похожее на средневековый замок, сооружение. К сожалению, об усадьбе мало что известно, в том числе по причине того, что на протяжении последних 85 лет она находится в запретной зоне и недоступна для посещения. Усадьба эта более двух с половиной веков, вплоть до Октябрьской революции, принадлежала роду Стрешневых, состоявших в родстве с царской фамилией. Уникальным также называют историки тот факт, что ей в течение указанного времени непрерывно владело «семь колен» этого рода. Именно Стрешневы создали Покровскому славу, так же как Голицыны, а затем Юсуповы — Архангельскому или Шереметевы — Кускову и Останкину. славу, впрочем, ныне совершенно забытую.

Как известно, молодой царь Михаил Федорович Романов после нескольких драматичных попыток создать семью и обеспечить тем самым продолжение новой династии в конце концов обрел семейное счастье в браке с Евдокией Лукьяновной Стрешневой, девицей из захудалого рода мещовских землевладельцев. Именно благодаря этому союзу продолжилась династия Романовых: у Михаила Федоровича появились дети и внуки, а представители рода Стрешневых стали занимать важнейшие государственные должности.

Помимо царицы в истории остались два представителя двух других ветвей этой фамилии. Один из них — сподвижник Петра Великого Тихон Никитич Стрешнев, которому император за преданность «простил» ношение бороды, называл его «святым отцом» и даже назначил первым московским губернатором. Тихон Никитич возглавлял также Разрядный приказ, то есть, пользуясь современной терминологией, был министром обороны. Отправляясь в 1697 году в Великое посольство в Европу, царь оставил вместо себя Тихона Никитича и главу Преображенского приказа розыскных дел князя Федора Юрьевича Ромодановского.

Другой Стрешнев, Родион Матвеевич, был дядькой (воспитателем) первых Романовых, включая самого Петра. Он в 1653 году ездил на Украину для объявления гетману Богдану Хмельницкому царской воли о том, что государь принимает гетмана и его людей «под свою высокую руку». А в 1664 году Родион Матвеевич приобрел у Федора Кузьмича Елизарова имение Покровское, которое с тех пор вошло в московскую, да и в общероссийскую историю как Покровское-Стрешнево.

Несмотря на то что род Стрешневых прервался по мужской линии в 1802 году, сознание исторической важности родства с царствующей династией заставляло потомков Родиона Матвеевича для сохранения фамилии дважды передавать ее по женской линии, присоединяя к своей исконной фамилии породнившихся с ними Глебовых (откуда и пошли Глебовы-Стрешневы), а потом и князей Шаховских. Таким образом, последняя владелица Покровского Евгения Федоровна носила тройную фамилию: Шаховская-Глебова-Стрешнева.

Местность, где располагалось имение Страшневых, была известна еще со времен Смуты XVII столетия как пустошь Подъёлки и, прежде чем попала к Стрешневым, сменила ряд владельцев: в конце XVI века это были Елизар Иванович Благово, а потом Андрей Федорович Палицын. В 1622 году, при Михаиле Феофилатьевиче Данилове, в усадьбе был возведен храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы, поэтому имение стало называться Покровским. Затем им владел Федор Кузьмич Елизаров, а в 1664 году, как уже было сказано, оно перешло к Стрешневым. Но сам Родион Матвеевич здесь практически не жил: у него хватало дел на службе государевой. Впрочем, дом и пристройки все-таки были возведены, хозяйство понемногу разрасталось, о чем свидетельствовали выкопанные на реке Чернушке пруды для разведения рыбы.

Окончательно Стрешневы обосновались в усадьбе только век спустя. Внук Родиона Матвеевича, Петр Иванович, воспользовавшись указом Петра III о вольности дворянства, удалился от дел и выстроил в имении в 1760-х годах одноэтажный дом в барочном стиле. К этому времени у него умерли двое сыновей, а жена приняла монашеский постриг. Петр Иванович остался с одной дочерью Елизаветой. Ее он баловал до такой степени, что девочка стала настоящим деспотом. Однажды ее дядя, князь М.М.Щербатов, бывший в те годы посланником в Лондоне, прислал ей оттуда в подарок куклу, которую Лиза тут же окрестила Катериной Ивановной. По велению маленькой госпожи для этой «Катерины Ивановны» устраивался парадный выезд в карете с лакеями на запятках и другими церемониями.

В 1771 году Петр Иванович скончался, и с этого времени Елизавета Петровна была хозяйкой усадьбы. Именно при ней сформировался тот неповторимый облик Покровского-Стрешнева, который дошел до нас.

Спустя год после смерти отца Елизавета Петровна выходит замуж за генерал-аншефа Федора Ивановича Глебова, владельца усадьбы Знаменское-Раёк. Это было странное решение, если принять во внимание ее крутой и деспотичный нрав. Известны ее слова: «Я никогда не была в него влюблена, но я поняла, что это единственный человек, над которым я могу властвовать, вместе с тем уважая его». А он, в свою очередь, вероятно, нашел свой подход к ее натуре. Вот пример эпистолярного стиля супруга Елизаветы Петровны: «Упав к божеским ножкам вашим, прошу как раб, как подножие, матушка, прости, что на прошедшей почте не отвечал на весть… не приказываете мне, архангел мой, купить себе платков: виноват, милосердная госпожа моя. Я уже купил шесть, да думаю, никогда из моды не выйдут. И сколько я для вас, жизнедавица, владычица, Бога молю — наказал: не знаю, как расплатиться, пока вы денег не пожалуете. Дурно мне будет! Дай только, чтобы все мои покупки вам понравились. А как вы изволите знать, что я сам себе не нужен, живу вами, в вас и для вас. Теперя, бог мой, веселитесь, пока молоды. Пройдет молодость — сами не захотите». Именно с таким отношением к ней, характерным для сентиментализма конца XVIII века, связана история строительства удивительного по своей красоте ванного домика (павильон «Елизаветино») над обрывом реки Химки, который существовал еще в 1950-х годах.

Однажды, посетив соседнее Иваньково, Елизавета Петровна посетовала, что там нет барского дома, где бы можно было сходить в баню. Влюбленный Федор Иванович, как говорится, взял пожелание на заметку. В то время они жили в Петербурге, и Федор Иванович втайне от жены организовал постройку ванного домика, что стало для нее настоящим сюрпризом. Домик располагался на обрыве над рекой Химкой в том месте, где в ее долину входит глубокий овраг, и посейчас называемый Елизаветинским. Ныне на этом месте видна прогалина с бугром, где угадываются затянутые землей и растительностью кирпичные фундаменты. В годы Великой Отечественной войны домик был сильно поврежден авиабомбой, предназначавшейся, скорее всего, для плотины Химкинского водохранилища, расположенной поблизости. А до войны в этом домике размещался детский санаторий. Путеводители по окрестностям Москвы 1920-х годов отмечают удивительную изящность его облика, несколько наивного и оттого особенно чарующего, сохранявшегося без переделок и донесшего до XX века стиль своего времени. «Деревянные колонны галерей, ведущих к боковым флигелям, несколько игрушечные, таят в себе наивную улыбку чистейшего провинциализма, придают “прелестному домику” (по признанию современников) какую-то приятную кокетливость», — отмечал искусствовед И.В.Евдокимов.

Одним фасадом домик был обращен к устью Елизаветинского оврага: на него выходила терраса с балюстрадой; а с противоположной стороны перед ним была установлена скульптура ликующего Амура со стрелой в руке как символ чувств Федора Ивановича Глебова к супруге. В 1790-х годах Елизавета Петровна предоставляла домик для жительства Николаю Михайловичу Карамзину, а во второй половине XIX века его снимал купец В.С.Алексеев, дед знаменитого Константина Сергеевича Станиславского.

Вот как описывает интерьеры домика современная исследовательница: «Внутри о бане напоминала только свинцовая ванна, вделанная в пол спальни, да в потолке был медный ящик с дверками для вытяжки пара. Вода подавалась по трубам из чулана, где были печь и котел. А остальные комнаты — столовая, гостиная, кабинет — были отделаны щегольски, уютно и оригинально: гипсовые колонны, камины, выложенные изразцами. Стены и потолки украшены росписью, да еще на стенах наклеено до 120 гравюр. Пол выкрашен масляной краской под паркет. Оригинальные люстры, хрустальные и бронзовые украшения, стеклянные двери, на них и на окнах белые и синие миткалевые занавеси с кистями. В бельэтаж, где была библиотека, вела лестница, освещаемая оригинальными жестяными фонарями. Мебель разнообразная, удобная, отделанная цветной кожей, мрамором, бронзой, — всего 70 предметов, многочисленные зеркала на стенах…»*

* * *

В первом десятилетии XIX века на месте старого усадебного дома Елизавета Петровна строит классический трехэтажный особняк. К сожалению, автор проекта остался неизвестным.

Архитектурное его решение было достаточно оригинальным, и состояло оно в том, что центральная часть объема была смещена от парадного к садовому фасаду. В результате на главном фасаде, обращенном к прудам и обрамлявшем подъезд к усадьбе со стороны Москвы, была сооружена лоджия с размашистой аркой, поддерживаемой двумя колоннами коринфского ордера; а на садовом фасаде возник ризалит, переходящий в украшенную коринфскими же колоннами полукруглую ротонду с балконом над ней и лестницами по обе стороны, по которым хозяева и их гости могли спускаться в сад.

В замысле архитектора чувствуется почерк незаурядного мастера. Искусствоведы по сочетанию стилистических приемов, а также по ряду косвенных данных приписывают проект усадебного дома Н.А.Львову. Он был давно знаком с четой Глебовых-Стрешневых по Тверской губернии, где спроектировал в имении Федора Ивановича Глебова Знаменское дивный дворец (по этой причине к его названию присовокупили вторую часть — «Раёк»). Именно из-за столь близкого знакомства документы на строительство могли оформляться и без упоминания автора проекта. Тем более что, например, мебельная мастерская, которую устроил в своем тверском имении Федор Иванович, поставляла свою продукцию не только в Раёк, но и в «женино» Покровское.

Кроме архитектуры дом в Покровском-Стрешневе замечателен уникальным инженерным решением: его возвели на кирпичной основе, а несущие стены двух верхних этажей были собраны из плотно пригнанных друг к другу вертикальных лиственничных стволов. До сих пор стены старой части дома, уцелевшие от пожара, хранят конструкцию 1800-х годов. Других таких инженерных решений в усадьбостроении, пожалуй, и нет.

Перед домом был разбит регулярный парк, вдоль дорожек которого выстроились скульптуры, выполненные в Италии специально для Покровского. Одна из них, поврежденная временем, — «Парис» — до сих пор сохранилась в парке, а другая — копия «Танцовщицы» знаменитого в начале XIX века Антонио Кановы — ныне представлена в экспозиции Музея архитектуры им. А.В.Щусева. В той части парка, что примыкает к дворцу, появились шесть больших оранжерейных павильонов. Один из них, с зимним садом и двумя широкими крыльями, можно и сейчас видеть в парке. А на берегу реки Химки, близ теперешней плотины Химкинского водохранилища, был построен зверинец, в котором обитали диковинные животные и птицы. Опись 1805 года насчитывала в нем: «оленей 21, баранов шленских 13, коз шленских 9». Тут же были представлены 104 птицы разных пород: китайские и персидские гуси, казарки, лебеди, голубые индейки, белые цесарки, пестрые и белые фазаны, журавли и павлины. Елизавета Петровна при устройстве поместья явно ориентировалась на дворцовое хозяйство в селе Измайлово своего родственника царя Алексея Михайловича.

В самом доме была устроена картинная (прежде всего портретная) галерея. Елизавета Петровна возвела родство с домом Романовых в семейный культ, превратив усадебный дом в музей рода Стрешневых, где были собраны всевозможные раритеты, доказывающие связи этого рода с царской династией. Уже в вестибюле перед лестницей, поднимающейся на второй, парадный, этаж, посетители могли увидеть портреты царствовавших особ и самих Стрешневых, а на верхней площадке — гипсовый, крашенный под бронзу бюст Елизаветы Петровны. В портретной зале, в которую выводила лестница, находились картины, изображавшие представителей родов Глебовых и Стрешневых, кисти Яна Лигоцкого. Картинную галерею начал собирать еще Петр Иванович; при нем собрание живописи состояло из более чем 130 картин (включая 25 портретов родовых и царских); по другим же данным, ссылающимся на опись 1805 года, число картин достигало 328, в том числе 76 царских портретов и изображений Стрешневых, Глебовых и Глебовых-Стрешневых, дававших достаточно полное представление как о самом роде, так и о временах, в которые жили его представители.

В портретной зале стояло знаменитое кресло — подобие царского трона, сидя на котором владелица дома в прежние времена принимала поздравления по поводу рождения ребенка. Свою мать Елизавета Петровна похоронила в Кремле, в Чудовом монастыре, вместе с «настоящими» Стрешневыми.

Символом преданности Стрешневых царской фамилии (своего рода талисманом рода) стала фигурка собаки, стоящей на задних лапках и как бы «служащей» хозяину. Этой фигуркой венчался герб Стрешневых, потом — Глебовых-Стрешневых. Она заняла почетное место на пышном гербе Шаховских-Глебовых-Стрешневых и даже была установлена на верхушке обелиска перед новым фасадом дворца (не сохранилась).

К площадке перед террасой подъезжали экипажи, и гости по лестницам поднимались в белый зал и столовую, украшенные колоннами и наборным паркетом. Федор Иванович любил столярную работу, обучал крепостных выделывать паркет из разных пород дерева, так что, возможно, паркет в парадных залах дворца был выполнен при его участии. Исследователи отмечают, что благодаря своему убранству этот дом производил впечатление солидного жилища богатого, домовитого помещика. Добродушный характер Федора Ивановича способствовал созданию такого впечатления.

При доме был разбит регулярный сад. На месте пахотных земель устроили парк, переходящий в лес, прорезанный липовыми аллеями. Приусадебный парк состоял из двух частей: регулярной — французской, или «версальской», и пейзажной — английской. По всей видимости, регулярная часть была расположена к западу от дворца, а с противоположной стороны к прудам спускался парк пейзажный. Формировался он в основном в XIX веке. Со временем его границы были расширены до реки Химки. В крутом обрыве над ней были устроены гроты, где били ключи. На берегу вырыты каналы-лабиринты, устроены рыбные садки и пруд, а на самой реке – большая запруда и на ней остров с беседкой (впрочем, остров с беседкой был и на прудах в долине реки Чернушки).

Постепенно пруд зарос, и сейчас от него осталась только болотистая местность на левом берегу реки Химки, немного выше моста через Иваньковское шоссе. А на запруженной Чернушке были в то время только два пруда (один из них был создан, как упоминалось, еще при Родионе Матвеевиче Стрешневе, в середине XVII века). Эти Чернушкинские пруды сейчас расположены рядом с Волоколамским шоссе и разделены узкой протокой, а над ней на старых картах отмечен мостик, трогательно сбитый прямо из березовых стволов. На одном из прудов до сих пор сохранились два островка: один из них еще в 1920-х годах в стиле традиционных усадебных «затей» украшала романтическая беседка.

Продолжительное время в большом парке сводили лиственные породы деревьев и культивировали хвойные: сосну, ель, лиственницу, которые придали этому месту столь необычный облик. В «Памятной книге для посадки разных растений в селе Покровском» можно было прочитать: «Везде вынимать лиственные деревья около главного дому, не давать вырастать дичкам, чтобы был характер культуры хвойной». Эта традиция поддерживалась и последней владелицей Покровского, правнучкой Елизаветы Петровны, Евгенией Федоровной Шаховской-Глебовой-Стрешневой. Все это придало усадьбе мрачноватый вид, который так впечатляет посетителей. До сих пор от северо-западного угла дворца в парк отходит роскошная аллея из лиственниц, а сосна перед фасадом, посаженная еще в 1886 году, давно стала своеобразной «визитной карточкой» усадьбы. Остатки хвойных посадок кое-где заметны и сейчас, несмотря на то, что во второй половине 1930-х годов, после череды засушливых лет, многие деревья погибли.

* * *

В 1802 году умер последний представитель рода Стрешневых по мужской линии — двоюродный брат Елизаветы Петровны. Род Стрешневых фактически угас, и Елизавета Петровна взяла на себя хлопоты по сохранению фамилии. Год спустя она добилась высочайшего согласия именоваться вместе со своим потомством Глебовыми-Стрешневыми. К тому времени ее супруг, Федор Иванович, уже покоился на кладбище Донского монастыря, а у Елизаветы Петровны остались два сына, испытавших на себе воздействие крутого нрава матери, которая так гордилась своим родством с Романовыми («В нашем роду и царица была!» — любила повторять она), что считала любую партию своих сыновей недостойной Стрешневых.

Старший, Петр Федорович, сумел вырваться из-под материнской опеки и провел свою недолгую жизнь на армейской службе. Он числился шефом Ольвиопольского полка, героически сражался в войнах с Наполеоном в первые годы XIX века и, выйдя в отставку, вскоре в возрасте сорока одного года умер от ран. Однако он успел оставить Елизавете Петровне внучат, которых она, забрав у их матери, воспитывала в спартанском духе, объясняя это тем, что ее саму отец разбаловал и она не хочет, чтобы с ее детьми и внуками повторилась такая же история.

Второй сын, Дмитрий Федорович, умер также молодым, но бездетным. Воспоминания о крутом нраве своей «бабеньки» оставила Наталья Петровна Глебова-Стрешнева. Эти мемуары были опубликованы в 1895 году в «Русском архиве». С их помощью мы можем получить представление о том, в каких условиях воспитывались внуки Елизаветы Петровны.

Пересказывая воспоминания Натальи Петровны в публикации «Русского архива», баронесса В.Лепель так охарактеризовала нравы в доме Елизаветы Петровны: «Воспитание, которое получили эти несчастные дети, в продолжение долгого времени занимало всю Москву. Строгость их бабушки была так велика, что они при ней едва осмеливались раскрывать рот; исключения бывали лишь в тех случаях, когда она находилась в особенно хорошем расположении духа, или же когда дети, вернувшись откуда-нибудь, были принуждены сообщить ей о том, что они видели и слышали… Только вечером дозволялось внучатам сидеть с нею. Утром они с нею здоровались и затем должны были стоять около стола, за которым она пила кофе, приготовляемое тремя особами… В продолжении разговора никто не смел обращаться к ней с вопросами; только за обедом Наталья Петровна должна была при каждом блюде спрашивать ее: может ли она, брат и сестра взять этого кушанья? Никогда, даже при гостях, не допускалось освобождения от этой церемонии, которая, в присутствии чужих, до того стесняла Наталью Петровну, что она предпочитала довольствоваться супом и пирогом, которые позволялось есть без особенного разрешения.

…Не менее странными были маленькие детские приборы, которые подавались им чуть ли не до 20-летнего возраста и которые однажды обратили на себя внимание почетной гостьи из Петербурга, посадившей возле себя старшую внучку хозяйки дома. На вопрос ее, что это значит, “бабенька” отвечала, что это делается по старой привычке. Однако с тех пор не подавали им более маленьких приборов, и также был отменен обычай испрашивать позволения при каждом кушанье. Сколько могла припомнить Наталья Петровна, это случилось во время коронации Николая Павловича, когда к ним часто приезжали придворные особы. Обе императрицы оказывали большое уважение Елисавете Петровне, особенно Мария Феодоровна, которая обращалась с нею совершенно по-дружески.

К этому же времени, вероятно, относится и приезд великой княгини Елены Павловны в Покровское, когда бедные молодые девушки, по обыкновению плохо одетые, находились в саду. Испуганные за них горничные побежали туда с более приличными платьями, которые они спешно надели сверх других, прежде чем явиться перед великой княгиней.

По воскресеньям в домовой церкви Московского дома на Большой Никитской улице у Елисаветы Петровны собирался весь Московский beau-monde, и неизвестно по какой причине бабушке угодно было, чтобы внучки ее являлись на глазах всех в старых поношенных пуховых косынках. Они же сами приходили от этого в отчаяние и предпочли бы дрожать от холода, чем обращать на себя общее внимание. Однажды одна из горничных, сочувствуя горю своих барышень, вздумала нарядить их в бабушкины шали; но Елисавета Петровна это тотчас заметила и недовольным голосом спросила: что это значит? Горничная, не стесняясь, отвечала ей, что невозможно долее смотреть, как все смеются над барышниными туалетами. Неизвестно, что возразила на это бабенька; но желаемой перемены не воспоследовало»**.

На основе воспоминаний Натальи Петровны популярный в те годы писатель и критик Василий Григорьевич Авсеенко сочинил рассказ «Генеральша», опубликованный в 1909 году в «Историческом вестнике».

Крепкая властная хозяйка, Елизавета Петровна слыла притом и женщиной весьма образованной; в усадьбе была хорошая библиотека и даже специальное кресло под окном для чтения, приобретались многие технические новинки. Так, в доме появились «камершкур» (камера-обскура), «аглицкий митроскур» (микроскоп), электрическая машина, телескоп, которые свидетельствовали об увлечении натурфилософией. Впрочем, в некоторых статьях об усадьбе приводится иное мнение: мол, это стремление казаться передовой было исключительно показное, и надменная спесь барыни была лишь выражением кичливости: так она всем и каждому демонстрировала свое родство с правящим царским домом. Правда это или нет, доподлинно неизвестно, но бесспорным фактом является то, что манерам и туалетам владелицы усадьбы подражали многие светские барышни. В старой столице всегда ценили самобытность, и на Елизавету Петровну смотрели как на почтенную носительницу московских традиций.

Как бы то ни было, Покровское-Стрешнево представляло собой барское гнездо во всем своем великолепии. Вот что пишет о нем известный историк искусства начала ХХ века барон Н.Н.Врангель в своей книге «Старые усадьбы: Очерки истории русской дворянской культуры»: «Будто видишь за высоким фасадом в узких окнах, поросших плющом, бледные облики Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой, ее сына Петра, племянницы Лизы Щербатовой, старой-старой крепостной Дарьи Ивановны Репиной, скончавшейся в девяносто восемь лет в ноябре 1905 года. Хороша синяя, “цвета сахарной бумаги”, гостиная в большом доме, отделанная а l’antique в помпеянском стиле, с красивой белого дерева мебелью конца XVIII века. Потом идешь по саду с бесконечными прямыми дорогами, окаймленными столетними деревьями, идешь долго к Ванному домику, вход в который охраняет маленький мраморный Амур. Дом стоит над гигантским обрывом, поросшим густым лесом, который кажется мелким кустарником, уходящим вдаль. Построена эта очаровательная игрушка мужем Елизаветы Петровны Стрешневой как сюрприз жене. Дом полон дивных английских гравюр, хороших старых копий с семейных портретов. И на каждом шагу, в каждой комнате кажется, будто бродят тени тех, кто здесь жил. В красной маленькой гостиной виднеется надпись: “16 июля 1775 года Императрица Екатерина Великая изволила посетить Елизаветино и кушать чай у владелицы оного Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой”».

* * *

Елизавета Петровна скончалась в декабре 1837 года и была похоронена в Донском монастыре рядом с мужем и сыновьями, невдалеке от Малого собора. Их захоронение сохранилось до наших дней. А Покровское перешло по наследству к внуку Евграфу Петровичу. Впрочем, упоминается в воспоминаниях и его брат Федор Петрович, который вначале говаривал: «Мне эти Стрешневы надоели!», но потом относился к наследству «бабеньки» уже спокойней.

К тому времени вокруг усадьбы были построены дачи, сдававшиеся состоятельным господам. Одну из них, находившуюся близ выхода дороги позади усадьбы к руслу реки Чернушки, снимал врач Андрей Евстафьевич Берс. Именно здесь летом 1844 года у него родилась дочь Соня, ставшая супругой Льва Николаевича Толстого. В своей книге «Моя жизнь» она упоминает доброго, но парализованного и хворого Федора Петровича. Здесь, на даче в Покровском, которую Берсы снимали каждое лето вплоть до ее замужества, прошли счастливые годы ее детства и юности. Сюда часто заходил к ним в гости Лев Николаевич.

Сестра Евграфа Петровича, Наталья, вышла замуж за эстляндского дворянина Фридриха фон Бреверна. У них было две дочери: Варвара, в замужестве Гедройц, которой по наследству перешло Знаменское-Раёк, и Евгения, которая заслуживает отдельного рассказа, поскольку это была не кто иная, как будущая княгиня Шаховская-Глебова-Стрешнева, последняя владелица усадьбы Покровское. В ее лице будто бы снова воскресла грозная Елизавета Петровна, но правнучка сумела превзойти и ее. Впрочем, еще будучи Женей Бреверн, она участвовала в детских играх вместе с Сонечкой Берс, уже тогда, впрочем, разглядевшей в ней деспотические черты характера. Вот что Софья Андреевна писала в книге «Моя жизнь»: «Очень веселые воспоминанья я вынесла из моей детской жизни, из общения и игр с семьей племянниц Глебова-Стрешнева — Бреверн. Бреверн был женат на Глебовой-Стрешневой, горбатенькой женщине, у которой были две дочери: Женя и тоже горбатая Варинька. Мы ходили к ним в большой дом, бегали на pas-de-gйant (гигантских шагах. — А.П.), играли в разные игры. Собирались девочки, делились на две партии; одной предводительствовала моя сестра Лиза, другой Женя Бреверн, решительная, деспотичная, которая любила меня за мою лихость, живость и звала меня своим адъютантом. Одна партия пряталась, другая искала и ловила спрятавшихся. Мы с Женей почти всегда переловим, переборем всех и чувствуем себя победителями. Впоследствии я встречалась с этой Женей. Она вышла замуж за князя Шаховского и стала злая, неприветливая чудачка».

А сама дача в Покровском оставила у Софьи Андреевны такую память: «Какие были тогда чудесные лунные вечера и ночи! Как сейчас вижу я полянку, всю освещенную луной, и отражение луны в ближайшем пруду. Были какие-то стальные (так у автора. – А.П.), свежие и бодрящие ночи. “Какие сумасшедшие ночи!” — часто говорил Лев Николаевич, сидя с нами на балконе или гуляя вокруг нашей дачи. Не было никаких романических сцен или объяснений. Не было у меня и тени кокетства ни с кем. Точно я спешила доживать какую-то чудесную, свободную жизнь; ясную, ничем не спутанную и не испорченную девичью жизнь. Все было легко, все хорошо, ничего не хотелось, никуда я не стремилась».

В 1864 году, двести лет спустя после приобретения усадьбы Родионом Матвеевичем Стрешневым и сто лет спустя после того, как в ней поселился его внук Петр Иванович, в роду снова возник «династический кризис». Два внука Елизаветы Петровны — Евграф Петрович и Федор Петрович — оказались бездетными. И чтобы предотвратить выморочность имения и продолжить фамилию, Евграф Петрович вновь обращается к императору Александру II с прошением о передаче фамилии дочери своей сестры Натальи Петровны — Евгении Федоровне Бреверн. В это время она выходила замуж за князя Михаила Валентиновича Шаховского. Высочайшим указом супругам был присвоен титул князей Шаховских-Глебовых-Стрешневых, с правом передачи титула и герба старшему из потомков. Впрочем, и тут не сложилось. В который уже раз в истории рода пара оказалась бездетной.

Жили супруги на широкую ногу: имели яхту для круизов по Средиземному морю и виллу Сан-Донато, а также собственный железнодорожный вагон; желание подчеркнуть свой аристократизм приобрело у княгини прямо-таки патологическую форму. Впоследствии Софья Андреевна Толстая про покровскую усадьбу (уже при новой владелице, прежней подруге по детским играм) писала так: «В Покровском очень грустно то, что везде видна злоба хозяйки: все огорожено проволокой колючей, везде злые сторожа, и гулять можно только по пыльным, большим дорогам». Дачу, которую снимала семья Берсов (позже в ней жил историк С.М.Соловьев с домочадцами), снесли. Софья Андреевна, приехавшая в те края уже в конце XIX века, не нашла даже ее следов, да и местность изменилась неузнаваемо. Но она часто посещала соседнее Никольское (ныне это микрорайон Лебедь), поскольку на местном кладбище были похоронены два ее сына: Илюша и Ванечка (в 1930-х годах при ликвидации кладбища дети Толстых были перезахоронены в Кончаках близ Ясной Поляны).

В общей сложности Евгения Федоровна владела усадьбой более полувека — с 1864 по 1917 год. Но более десяти лет супруги постоянно переезжали из города в город по местам службы Михаила Валентиновича. В 1870 году он был назначен эстляндским губернатором. Вскоре его произвели в генерал-майоры. В 1875 году Михаил Валентинович был причислен к Министерству внутренних дел, а в следующем году назначен тамбовским губернатором. На этой должности он прослужил три года; за это время Шаховской-Глебов-Стрешнев обратил на себя внимание крупными административными улучшениями в Тамбовской губернии и деятельным, твердым характером. В 1877 году он был награжден орденом Св. Владимира 2-й степени. В 1879 году его назначили почетным опекуном московского присутствия Ведомства учреждений императрицы Марии, и в этой должности он оставался до самой своей смерти. В 1881 году Михаил Валентинович был произведен в генерал-лейтенанты, а вскоре ему был пожалован орден Белого Орла. Только в 1880-х годах княжеская чета навсегда обосновалась в Москве (в 1891 году Михаил Валентинович скончался во время лечения на немецком курорте в Ахене).

Оба владения Евгении Федоровны: городской особняк на Большой Никитской улице, где сейчас расположился театр «Геликон-опера», и пригородное имение в Покровском — подвергаются капитальной перестройке и реконструкции. Во владении на Большой Никитской строится большой концертный зал, во дворе пристраивается корпус со знаменитым крыльцом-теремком в стиле «а-ля рюс», а на соседнем участке (угол Большой Никитской и Малого Кисловского переулка) в таком же новорусском стиле возводится здание для театра «Парадиз» (сейчас это театр им. Вл. Маяковского).

В таких же тяжеловесных формах перестраивается и дом в Покровском. Сносятся старые флигеля, стоявшие с 1800-х годов. Фрагмент северо-восточного флигеля, похоже, сохранился на краю парка рядом с домом.

Замыслы академика архитектуры Александра Ивановича Резанова другой архитектор, Константин Викторович Терский (по проекту которого, кстати, был построен театр «Парадиз»), воплотил лишь частично. Первоначально проект перестройки усадебного дома предусматривал его полную перекомпоновку в стиле «а-ля рюс» и перенос парадного фасада на теперешнее Волоколамское шоссе, иными словами, в торец новой композиции. Терский же ограничился строительством кирпичных корпусов вокруг особняка времен старой барыни Елизаветы Петровны. Самый большой корпус, обращенный в настоящее время к въездным воротам, он превратил в новый парадный фасад. С противоположной стороны (с северо-восточного угла) был возведен корпус, увенчанный восьмигранной башней, а на северо-западной стороне была сооружена сложная конструкция, состоящая из островерхой башни и других пристроек, завершающаяся сохранившимся и поныне двухэтажным флигелем. Сейчас он соединяется с башней «пустой» фальшстеной, но еще в 1920-х годах из-за нее просматривалась квадратная вышка. Северо-восточный торец дома Терский оставил незастроенным, в отличие от юго-западной стороны.

Но на этом архитектурные экзерсисы хозяйки имения не закончились. Она собственноручно, на свой вкус и лад, разрабатывала проекты перестроек дворца. Кроме упомянутой вышки с северо-восточной стороны, самым экстравагантным архитектурным элементом оказалась сложенная из дерева имитация «короны» над центральной частью дома. Все это было выкрашено под кирпич и придало дому вид какого-то странного средневекового замка, что впоследствии дало повод авторам путеводителей поупражняться в пассажах об «окончательном упадке вкусов правящего сословия». В самом деле, стилизация под европейский замок оказалась откровенной бутафорией, рассчитанной, прежде всего, на то, чтобы поразить воображение и чувства гостей княгини. В начале 1890-х годов территория, примыкающая к усадьбе, обносится кирпичной стеной с угловыми башнями. Одна из них, ближняя к Москве, была разрушена при прокладке новой трассы Волоколамского шоссе в 1943 году. В архитектурном решении стены нетрудно заметить подчеркиваемое сходство со стеной Московского Кремля — очередной намек на родство Стрешневых с Романовыми. Помимо угловой башни, с деталями кремлевской стены перекликаются декоративные башенки по углам подковообразной площадки перед главными воротами, напоминающие Царскую башню на Васильевском спуске, и «ласточкины хвосты» над самими воротами. При желании можно провести параллели и с именами близлежащих храмов: и усадебный, и тот, что находится на Красной площади рядом с Кремлем, названы в честь Покрова Пресвятой Богородицы. А модный в конце XIX века стиль «а-ля рюс» именно здесь, в Покровском, имел принципиальное значение, дабы напоминать о XVII столетии, то есть о том времени, когда «ветвь Стрешневых нача цвести», породнившись с Романовыми и создав новую династию.

Сама же Евгения Федоровна, выйдя замуж за Михаила Валентиновича Шаховского, приобрела, как уже говорилось, титул княгини, а тройная княжеская фамилия, по всей видимости, тешила ее тщеславие. Был разработан и утвержден пышный родовой герб, на ленте которого красовался девиз: «С Божьей помощью ничто меня не остановит».

С редкостным рвением Евгения Федоровна взялась за усадебные дела. Из имения, десятилетиями не приносившего прибыли, она стала извлекать серьезные доходы. На месте зверинца была построена большая дача Гришино, которую вначале, с 1874 года, арендовал граф П.А.Зубов, а с 1886-го — банкир А.П.Каютов. Его жена — знаменитый художник по костюмам Надежда Петровна Ламанова — стала впоследствии личным модельером княгини. Ламанова к тому времени открыла первый в Москве дом моды, а впоследствии приобрела всероссийскую и всесоюзную известность. Княгиня сдавала бывшие мельницы в Иванькове, на правом берегу реки Химки, под фабрики, а земля пошла под застройку. Фабриканты Прохоровы арендовали два участка в парке над рекой. Вдоль Иваньковской дороги было построено более тридцати дач.

Как и всякий крупный собственник, Евгения Федоровна желала оградить себя от «черни». Именно поэтому территория усадьбы была разделена на три части с разным режимом «защиты». Окрестности дома с регулярным парком и оранжереями, а также дорожки в Елизаветине предназначались только для личного пользования семьи и специально приглашенных гостей «из высшего общества». Местность над рекой Химкой и за Иваньковской дорогой, претенциозно названная «Карлсбад», и восточная часть парка, расположенная ближе к Никольскому и Коптевским выселкам (теперь там проходит Ленинградское шоссе), где можно было ловить рыбу в реке, кататься на лодках, собирать грибы, предназначались для арендаторов-дачников, но опять-таки на эту территорию вход был разрешен только «по билетам». Причем самое удивительное, что дачники тоже должны были покупать билеты. Дача коммерции советника П.П.Боткина находилась почти в центре парка. Он попробовал было возмутиться таким положением дел, но князь ответил, что если ему что-то не нравится в установленных порядках, то он может «очистить дачу».

Всю территорию парка княгиня огородила колючей проволокой, закрыв для проезда древнюю дорогу из Никольского, хотя у границы парка лесопромышленником Ф.М.Наживиным уже были построены 26 дач, обитатели которых по ней прогуливались. Дело дошло до судебного разбирательства, затеянного княгиней, но в итоге она дело проиграла, поскольку даже нанятый ею адвокат (а это был не кто иной, как знаменитейший Ф.Н.Плевако) был настроен против нее.

Кроме колючей проволоки, территория, примыкавшая ко дворцу, была окольцована земляным валом. Его остатки, вероятно, сохранились до нашего времени. Во всяком случае, в задней части огороженной территории, по обе стороны от футбольного поля, вдоль современной ограды сквозь ее прутья просматривается характерная неровность рельефа.

Все это превратило усадьбу в подобие крепости, отгородившейся от окружавшей княгиню жизни. Ходили слухи, что Евгения Федоровна намеревалась после своей смерти отдать усадьбу под женский монастырь.

После 1864 года Евгения Федоровна создает домашние театры рядом со своим московским домом на Большой Никитской и в Покровском. В усадьбе каждое воскресенье давались представления. А вот малоизвестный факт: находясь за границей, княгиня прочла в английских журналах об организации отдыха детей с ослабленным здоровьем. В результате рядом с имением, в Иванькове, на территории большого дачного поселка (это район нынешних улиц Академика Курчатова и Пехотной) в 1884 году княгиня Евгения Федоровна создала первый в России загородный детский приют. В него по указаниям докторов направляли гимназисток с ослабленным здоровьем. Приют был открыт с середины мая до середины августа. Для его нужд специально содержалась ферма, откуда доставлялось парное молоко. Сама княгиня каждое утро посещала приют. Известно, что летом 1886 года в приюте находилась 31 девочка в возрасте от 9 до 17 лет.

Детей кормили щедро и сытно, по специальному рациону, составленному доктором. Воспитанницы готовили уроки, потом отдыхали: играли, купались, качались на качелях и катались на популярных тогда «гигантских шагах». Благотворительное дело княгини приобрело общественный резонанс. В 1914 году, перед Первой мировой войной, благодаря средствам жертвователей на даче удалось надстроить второй этаж, и количество детей увеличилось до 54 человек. Впоследствии, уже после революции, здесь возник целый «детский городок», носивший имя М.И.Калинина, человека далекого от благотворительности.

Занималась княгиня и литературными трудами. В какой-то степени она продолжила традицию своей матери, Натальи Петровны, чьи мемуары опубликовал в 1895 году в своем «Русском архиве» П.И.Бартенев. В 1898 году в Париже на французском языке вышла книжка княгини «Mon aпeule» с указанием авторства — «Princesse Schahovskoy-Strechneff». В 1903 году это сочинение вместе с двумя другими ее биографическими работами («Развенчанная царица» — о судьбе опальной супруги Петра Великого Евдокии Лопухиной и замешанном в это дело предке княгини Степане Глебове, и «Друг Екатерины II» — о Екатерине Романовне Воронцовой-Дашковой) были изданы на немецком языке в Гейдельберге («Drei russische Frau-engestalten») с предисловием профессора Куно Фишера. На русский язык эти биографические очерки Евгении Федоровны не переводились. Впрочем, рецензия на книгу, опубликованная в том же 1903 году в «Историческом вестнике», дает некоторое представление о содержании биографий, написанных княгиней, но, увы, не о ее стиле. Впрочем, о нем можно судить по двум более поздним работам княгини Шаховской.

Уже в следующем, 1904 году в том же «Русском архиве», а затем и отдельным изданием в Университетской типографии вышла в свет книжечка «Княгиня Ливен» о судьбе и личности сестры управляющего Третьим отделением Александра Христофоровича Бенкендорфа. Издание отличается необычным полиграфическим исполнением: это небольшая брошюра в шестнадцать страничек, отпечатанная горизонтальным, альбомным форматом. Десять лет спустя, на пороге мировой войны и великой смуты, уничтожившей весь старый уклад жизни и ее носителей вместе с самой княгиней, в первых двух номерах «Русского архива» за 1914 год был опубликован биографический очерк княгини Шаховской «Княжна Туркестанова», сопровождавший публикацию писем фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны. Совсем недавно, в 2012-м, этот очерк был переиздан в составе монографии современной исследовательницы Д.И.Исмаил-заде.

* * *

1917 год положил конец владению усадьбой потомками бояр Стрешневых. Евгения Федоровна была арестована 29 октября 1919 года как «бывшая» в своем московском доме на Большой Никитской улице (строение 19, квартира 10) и в тот же день приговорена Московской ЧК к тюремному заключению. Она была освобождена из-под ареста только 9 февраля 1922 года, проведя в заключении два с половиной года, и вскоре выехала за границу. Жила она в Париже, по адресу: бульвар Курсель, 30. Эмигрантская «Русская газета» от 14 ноября 1924 года напечатала извещение родственников об отпевании усопшей Е.Ф.Шаховской-Глебовой-Стрешневой. Похоронена она была, по всей видимости, на кладбище Батиньоль, находящемся в 17-м округе. А обвинение в контрреволюционной деятельности с нее было снято прокуратурой Москвы… в октябре 2003 года.

После революции дворец в Покровском-Стрешневе недолгое время использовался под жилье рабочих и в качестве дома отдыха профсоюза текстильщиков, но уже в 1921 году — во исполнение постановления о сохранении культурных ценностей Советской республики и организации в ряде крупных московских и пригородных усадеб музеев — здесь открылась музейная экспозиция. Поскольку прежняя обстановка к тому времени была передана в Исторический музей, в усадьбу были свезены типичные для дореволюционного времени и стиля экспонаты из других усадеб. Впрочем, портретная экспозиция и библиотека сохранились. А родовой архив, находившийся в одной из комнат, немало помог в изучении истории усадьбы.

На протяжении 1920-х годов музей-усадьба Покровское-Стрешнево удостоился сразу нескольких очерков в жанре путеводителя по залам главного дома и территории усадьбы. Из наиболее обстоятельных описаний следует отметить работу А.Н.Греча во втором выпуске серии «Подмосковные музеи» (1925) и выпущенный в 1927 году отдельным изданием путеводитель К.В.Сивкова, а также очерк И.Евдокимова, впервые опубликованный только в 2013 году в 18-м выпуске сборника «Русская усадьба».

К концу 1920-х годов музейная экспозиция свертывается, и в 1930 году в усадьбе обосновывается дом отдыха для военных летчиков. С этого времени Покровское-Стрешнево исчезает из жизни москвичей. В годы Великой Отечественной в усадьбе был развернут госпиталь, а после войны она переходит в ведение «Аэрофлота». В 1970-х годах здесь располагался НИИ гражданской авиации.

Неповторимая усадебная натура в 1920-х годах привлекала внимание кинематографистов. Нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский написал на сюжет новеллы Проспера Мериме «Локис» пьесу «Медвежья свадьба», которая вначале была поставлена на сцене Малого театра, а потом экранизирована. В «роли» замка ужасов Мединтилтаса — имения графа-оборотня Шемета — в фильме был запечатлен стрешневский дворец.

Фильм наделал в то время много шума, а потом был забыт. До сих пор первым советским «ужастиком» называют «Вия», созданного несколькими десятилетиями позже. Кстати, впервые массовая сцена штурма взбунтовавшимся простонародьем ворот замка была снята режиссером «Медвежьей свадьбы» Константином Эггертом. Правда, в историю мирового кино вошла не она, а похожая сцена из фильма «Октябрь», срежиссированная Сергеем Эйзенштейном два года спустя. В роли сестры главной героини «Медвежьей свадьбы» пани Юльки — Марии снималась супруга наркома Луначарского Наталья Розенель, оставившая в своей книге «Память сердца» интересные воспоминания о съемках этого фильма.

В 1970-х годах усадьба была признана памятником архитектуры, истории и культуры республиканского (ныне федерального) значения, а окружающий ее парк — памятником садово-паркового искусства. Впрочем, это мало помогло усадьбе. К началу 1980-х годов она сильно обветшала. Это было заметно уже по ограде и угловой башне. В те годы возникла идея перепрофилирования дворца под дом приемов Министерства гражданской авиации. Был разработан проект реставрации, вскоре в леса оделись главный дом, угловая башня и часть ограды вокруг парадных ворот. Но в марте 1992 года в усадьбе вспыхнул пожар. По послепожарным фотографиям видно, что кирпичные корпуса, начиная со второго яруса, выгорели изнутри дотла, уцелели только наружные кирпичные стены. Чудом избежала более серьезных разрушений центральная, историческая часть дома. Огонь уничтожил мансардный этаж и частично — перекрытия второго парадного этажа.

Следы этого пожара сохраняются в северо-восточной (правой) половине дворца, где паркетные полы вздуты от проливки воды при тушении пожара, и особенно в первом ярусе флигеля с восьмигранной башней, стены и потолок которого покрыты неотмытой копотью. А в трещине одной из стен бывшей библиотеки, граничащей с парадным белым залом, видна обугленная деревянная стена.

Впрочем, надо отдать «Аэрофлоту» должное: внешний объем дворца был восстановлен уже в 1997 году, к юбилею столицы. Внутренние же работы — «начинка» выгоревших кирпичных корпусов и восстановление парадных залов старой части дворца — были прерваны буквально «на полуслове».

В 2003 году «Аэрофлот» передал усадьбу в частные руки — компании «СтройАрсенал», что было прямым нарушением действующего законодательства, по которому федеральные памятники истории и архитектуры не могут переходить к частным владельцам. В 2012 году усадьба по судебному иску была возвращена государству и передана на правах оперативного управления Высшей школе экономики. В это время доступ в усадьбу был фактически свободным. В результате усадьбе был нанесен значительный урон. Благодаря усилиям общественного движения «Архнадзор» доступ на территорию исторического памятника сейчас закрыт.

Высшая школа экономики не торопилась проводить в усадьбе какие-то работы, и в 2016 году разоренный памятник в очередной раз меняет пользователей. На этот раз он переходит на баланс Мосимущества. Предстоит длительный период оформления и экспертной оценки состояния усадьбы, поисков нового пользователя. Остается надеяться на то, что новый пользователь наконец-то восстановит многострадальный памятник федерального значения, который находится в бесхозном состоянии в общей сложности более тридцати лет. В настоящее время за домом и территорией парка присматривают причт действующего храма Покрова Пресвятой Богородицы и его настоятель иерей Михаил Титов, который усердно занимается изучением истории вверенного ему храма, усадьбы и окружающей территории.

Пора положить конец затянувшемуся периоду бесхозности усадьбы и вернуть ее горожанам, учитывая ее уникальную историческую судьбу. Ведь благодаря ее владельцам, князьям Шаховским-Глебовым-Стрешневым, она сохранила память о многих важных страницах истории Российского государства, связанных с царствующим домом Романовых.

* Русина О.Н. 600 лет из жизни имения // Московский журнал. 1997. № 1. С. 23–24.

** Бреверн Н.П. Е.П.Глебова-Стрешнева // Русский архив. М., 1895. Кн. 1. Вып. 1. С. 96, 97–96.