Ирина Кызласова

Из истории лагерного Соловецкого музея

А.И.Анисимов — Д.С.Лихачев

Соловецкий музей, созданный в знаменитом монастыре, обращенном в лагерь, стал последним музеем, в котором работал выдающийся знаток художественного наследия Руси А.И.Анисимов, и первым собранием икон и иных древностей, где Д.С.Лихачев начал глубоко постигать законы древнерусского искусства. именно Лихачеву принадлежит особая роль в сохранении памяти о жизни Анисимова на соловках.

«Соловецкий лагерь принудительных работ Особого Назначения» начал функционировать в июне 1923 г. Буквально за несколько дней до этого, в ночь с 25 на 26 мая, в Соловецком монастыре случился пожар, бушевавший трое суток. Это трагическое событие стало одним из наиболее знаковых в истории утрат отечественной культуры XX века. «Величайшему музею древнего искусства» (П.Д.Барановский) был нанесен катастрофический урон. В конце июня президиум Отдела музеев и охраны памятников старины Главнауки принял решение о придании Соловецким островам статуса заповедных. Туда были посланы из Москвы архитекторы (П.Д.Барановский с двумя помощниками) и знатоки икон, шитья, церковной утвари и пластики (Н.Н.Померанцев, Е.И.Силин)¹. Перед отъездом на материк Померанцев создал первую музейную экспозицию в помещении рухлядной под ризницей.

В 1924 г. представители Отдела музеев заключили договор с ОГПУ об охране особо ценных памятников. В марте следующего года возникло Соловецкое отделение Архангельского общества краеведения (СОАОК); важными задачами его исторического отдела стали сбор, охрана и по возможности изучение памятников старины. Был создан лагерный музей, в основу которого легли коллекции, собранные заключенными уже в 1924 г. В апреле 1925 г. к музею был присоединен историко-археологический отдел, который включал подотделы: иконописного собрания, христианских древностей, монастырского обихода, нового быта, старинного оружия, старого металла и дерева; при музее также находились собственная библиотека, архивохранилище и проч.² Музей разместили в Благовещенской церкви и на утепленной галерее примыкавшей к ней крепостной стены (в сторону Прядильной башни). 16 апреля туда было перенесено основное собрание. 20 сентября удалось придать статус музея-заповедника и Преображенскому собору. Через короткое время обширные экспозиции заняли алтарь (до двух тысяч икон в пяти крупных витринах), один из приделов и даже часть основного помещения храма³. Вскоре фонды музея насчитывали более 12 тысяч предметов. В конце 1926 г. было образовано уже самостоятельное Соловецкое отделение краеведения (СОК), просуществовавшее до начала 30-х гг. (деятельность его угасла постепенно), в то время как музей был, по-видимому, закрыт только в 1937 г. Издание журнала «Соловецкие острова» и другой периодики, работа лагерного театра, библиотеки и музея во многом позволяли создать иллюзию гуманного отношения к заключенным. И все же это «чекистское чудо» (Д.С.Лихачев) стало частью «соловецкой интеллектуальной жизни»⁴.

В 1923 г., в год создания СЛОНа, Дмитрий Сергеевич Лихачев (1906–1999) поступил в Ленинградский университет, где начал заниматься литературой и отчасти искусством Древней Руси. В конце октября — начале ноября 1928 г. Лихачев, попав в лагерь, «воспринял Соловки, кремль не как новую тюрьму, а как святое место», но наступил момент, когда он «заболел от ужаса увиденного»⁵. Молодой человек застал последствия пожара — «страшные стены собора»⁶. Но в нем «блистал золотом великолепный иконостас», а в музее хранились иконы и другие памятники, «было даже уютно»⁷. К ценнейшим мемуарным свидетельствам Дмитрия Сергеевича мы еще вернемся, а сейчас обратимся к кратким описаниям лагерного музея (особенно икон) в воспоминаниях других соловчан.

В широко известной книге «Неугасимая лампада», написанной в конце 1940-х гг. в Италии Борисом Николаевичем Ширяевым (на Соловках пробыл несколько лет до 1929 г.) в жанре некоего «сказания», достоверных сведений о создании музея почти нет, экспозиции он просто не касался⁸. Зато интересна главка «Святой музей» в созданных на Западе мемуарах землемера Михаила Захаровича Никонова (на Соловках в 1928–1930 гг.)⁹. Почвовед и член СОК Сергей Васильевич Жуков во время своего дежурства пригласил его на ночную «экскурсию» в музей: «...по темным переходам внутри толстой — от трех до четырех сажен — крепостной монастырской стены, мы долго пробирались куда-то наверх. Наконец, впереди забрезжил свет и вскоре мы вступили в большую продолговатую комнату, шириною во всю крепостную стену. Окна ее выходили только в одну сторону — на монастырский двор. Тут и был Соловецкий музей, созданный руками заключенных — научных сотрудников. В первой комнате не было ничего заслуживающего внимания: экспонаты, иллюстрирующие местную природу, изделия заключенных, работающих по соловецким производствам <…>¹⁰. Довольно быстро пройдя эту комнату, мы остановились перед стеклянными дверями направо. Сергей Васильевич снял фуражку и перекрестился: — Вот здесь самое интересное. Вошли в комнату, буквально заваленную предметами религиозного культа: крестами, иконами, изваяниями, цепями-веригами. Свет проникал из соседней комнаты направо и откуда-то с лестницы. В соседнюю комнату вела довольно широкая дверь. — Это настоятельская церковь¹¹, — пояснил Сергей Васильевич, — а дверь — бывшие царские врата¹². По обе стороны двери стояли массивные раки угодников соловецких, преподобных Зосимы и Савватия¹³. Они были покрыты толстым зеркальным стеклом. Внутри рак — по несколько горстей праха с белыми крупинками костей <…>. Мы прошли в алтарь. Здесь были собраны древнейшие иконы. Слева от входа икона Богоматери с двумя Младенцами: в сердце и на руках. К сердцу восходила таинственная лестница от спящего внизу на земле с камнем под головою патриарха Иакова. Икона окружена изображениями библейских эпизодов, живописно толкующих ее символику, подбором событий из Ветхого и Нового Заветов¹⁴. Справа, от входа — другая икона Богоматери, восседающей на троне, окруженном морем¹⁵.

— А вот еще и третья малая икона, — обратил мое внимание Сергей Васильевич на образ сравнительно нового письма. Здесь два благообразных мужа держали убрус с изображением Богоматери. Один из этих старцев никто иной, как последний кошевой атаман Запорожской Сечи Калнышевский. Он умер в Соловках¹⁶ <…> Все стены алтаря были завешаны иконами разных величин. На престоле были сложены складни с крестами. На жертвеннике громадные книги длиною около метра и немного меньше в ширину. Мы заглянули в некоторые <…> Направо от жертвенника в особом стеклянном ковчежце — белый череп преподобного Германа¹⁷.

Мы вновь вернулись в первую комнату (т.е. в неф церкви. — И.К.). В углу, справа от входа стоял большой белый крест, вышиною не менее сажени. — Вот, — указал Сергей Васильевич, — одна из замечательных святынь Анзерского скита. Это крест патриарха Никона, со ста пятнадцатью святынями. В числе их имеются даже частицы Креста Господня. Действительно, весь крест испещрен врезанными в него частицами святынь, под прозрачным слюдяным покровом. При каждой частице надписание — какой святыне она принадлежит¹⁸.

Среди изваяний¹⁹ замечательно распятие странного вида, — по необычайности лика Распятого, с чертами совершенно монгольского типа²⁰. Истории этой загадочной скульптуры, как и других изваяний музея, Жуков, к сожалению, не знал»²¹.

Воспоминания Лихачева — единственный по своей полноте и достоверности источник, посвященный лагерному музею, — содержат ценнейшие сведения о пребывании на Соловках Анисимова. Привезенный на остров, видимо, в мае 1931 г., он вскоре стал сотрудником музея. В 1920-е гг. Александр Иванович Анисимов воспринимался многими как один из столпов в изучении истории средневекового православного искусства, теории реставрации и в деле охраны памятников. Ученый родился в 1877 г., был арестован 6 октября 1930 г., из десятилетнего срока он отбыл на Соловках часть 1931-го и 1932 г. и был расстрелян в Карельском лагере 2 сентября 1937 г.²²

Прежде чем привести обширный фрагмент из самого развернутого варианта мемуаров Лихачева, процитируем несколько строк из его малодоступных воспоминаний 1988 г.: до устройства в Криминологический кабинет, в «жуткой» Тринадцатой роте, как вспоминает Лихачев, «работали мы там обычно по двенадцать часов, и еще оставалось какое-то время, которое надо было куда-то девать, потому что сидеть в камере, в махорочном дыму было совершенно невозможно. Я тогда устроился работать в Музей. Вот первым моим учителем по иконам и так далее был Александр Иванович Анисимов, знаменитый такой реставратор, сидел потом Николай Николаевич Виноградов²³, очень такой известный этнограф. Но самое главное, в этом Музее собирался салон <…> разные там бывшие люди, которые, считалось, что они работали <…>, а на самом деле, значит, мы беседовали <…>»²⁴.

Спустя пять лет, в 1993 г., Лихачев написал подробнее: «Самым примечательным для меня местом на Соловках был Музей <…> Сохранялся, в частности, Преображенский собор <…> В нем блистал золотом великолепный иконостас <…> Количество икон было около 200–250. В алтаре висело чудо резного искусства — сень²⁵. Сохранилась и надвратная Благовещенская церковь с основной музейной экспозицией <…> в алтаре Благовещенского собора <…> было более 500 икон²⁶. Среди них чудотворные — Сосновская²⁷ и Славянская. Перед последней молился митрополит Филипп, когда был игуменом монастыря. На исподней стороне ее была надпись: “Моление игумена Филиппа” (7 1/2 на 9 1/2 вершков с басменным окладом). Приписывалась монахами эта икона самому Рублеву. На левой руке Богоматери — Младенец. Одной рукой Он касается ее щеки, другой старается обнять (тип Владимирской?). Где эта икона сейчас — не знаю²⁸. Врата в Благовещенской церкви были выполнены в 1633 г. по вкладу келаря Троице-Сергиевой лавры Александра Булатникова, и резал их “мастер лавры Лев Иванов”²⁹. Это чудо искусства было уничтожено летом 1932 г. по требованию комиссии, приезжавшей на Соловки из Москвы и расправлявшейся со всеми остатками “монашеского дурмана” <…>³⁰.

Примерно с 1927 года заведующим Музеем стал заключенный Николай Николаевич Виноградов. Он имел уголовную статью <…> и поэтому к нему было особое снисходительное отношение начальства <…> Виноградов, каким бы темным ни было его прошлое <…> делал очень много для оказавшейся на Соловках интеллигенции <…> Ему ничего не стоило изобразить из себя яростного антирелигиозника и вместе с тем сохранить многое из церковных ценностей в Благовещенской церкви, назвав ее “антирелигиозным отделом музея” <…> Однажды Виноградов подошел ко мне, когда я вечером сидел в Музее, чтобы не ходить в роту <…> Я составлял опись наиболее ценных икон в алтаре. Николай Николаевич сунул мне акт о вскрытии мощей Зосимы и Савватия <…>³¹. В Музее у Виноградова работало несколько замечательных лиц <…> <среди них> искусствовед и реставратор Александр Иванович Анисимов <…>³². Каждый вечер, перед сном с ротных нар и топчанов, где царствовала полутьма едва мерцавших лампочек, Виноградов собирал интеллигентных людей, чтобы слушать доклады, работать над музейными картотеками, просто беседовать, и они на час или другой чувствовали себя в своей среде <…> летом 1932 года музей был разорен комиссией из Москвы, и остатки его были направлены в Москву и Ленинград по разным запасникам³³ <…> Николаю Николаевичу я был представлен, и он дал мне поручение — составить опись икон. Вечерами я сидел в алтаре церкви Благовещения на Святых (тогда уже “Пожарных”) воротах и рисовал экспозицию “на глаз”. Иконы обозначал условно прямоугольниками, ставил на прямоугольниках номера, затем отдельно под номерами обозначал название иконы и примерно (как указывал мне А.Н.Колосов³⁴ и другие) век иконы. Многие иконы, которые теперь изданы или хранятся в Музее в Коломенском, мне знакомы, например, большая византийская икона (мы ее обозначили, как «итало-критскую», — по Н.П.Лихачеву), которую назвали “Нерушимая скала” (Божья Матерь сидит на троне)³⁵. Был там и “Нерукотворный Спас” Симона Ушакова³⁶ и др. Все это я рисовал и писал на бумаге из школьных тетрадей… Работа вечерами в Музее, общение с А.Н.Колосовым, Н.Н.Виноградовым, А.И.Анисимовым (я наблюдал за всеми процессами его расчистки чудной иконы конца XV – XVI века круга Дионисия на одну из символических тем) дали мне чрезвычайно много для понимания древнерусского искусства <…> я коснулся вопроса о судьбе А.И.Анисимова, крупнейшего нашего специалиста по древнерусскому искусству <…>

Я сидел с ним несколько месяцев в одной камере в седьмой роте <…> На Соловки он прибыл не ранее мая 1931 года (в мае только открывалась навигация)³⁷. Его тотчас же выручил с “общих (физических) работ” и устроил у себя <…> Николай Николаевич Виноградов. В Соловецком музее того времени оставалось много исключительно ценных икон большого размера <…>.

В Соловецком музее на хорошо освещенных хорах надвратной Благовещенской церкви А.И.Анисимов реставрировал большого размера великолепную икону богословско-символического содержания XV века. Когда мог, я приходил к нему на хоры и следил за его кропотливой работой. В камере А.И.Анисимов был аккуратен, медлителен, сам себе готовил на ротной плите какие-то кашки. И при этом он был деятелен — тип поведения совершенно для меня до того незнакомый <…> Он много рассказывал и при этом как бы “назначал” свои доклады, заранее приглашая на них своих слушателей. Один доклад был о реставрации им Владимирской Божьей Матери, при этом он читал поэму Максимилиана Волошина о Владимирской Божьей Матери³⁸. Подробно он рассказывал и о своем “деле”, по которому был арестован. Он не скрывал своего возмущения продажами и вывозами из страны произведений искусства. И вот, что он утверждал: если страна не ценит своих сокровищ, пусть они уходят из этой страны, но они должны быть проданы в крупные музеи или известным коллекционерам и ни в коем случае не “депаспортизироваться”. Происхождение икон не должно быть скрыто <…> Нельзя распродавать в разные руки целые собрания икон: деисусные чины и т.д. Цены на иконы были столь дешевы, что богатые люди покупали иконы для модных одно время шахматных досок, в которых черными клетками являлись остатки древней живописи. Поэтому А.И.Анисимов имел дело с иностранными покупателями, заботился о дальнейшей судьбе продаваемых икон, рекомендовал иконы в “хорошие руки”³⁹. Эти общения его с иностранцами и послужили поводом для обвинения в “шпионаже”⁴⁰ <…> В 1931 году начался массовый вывоз с Соловков “рабочей силы” на заранее подготовляемый к строительству Беломоро-Балтийский канал. Жизнь на Соловках становилась невыносимой <…> Вывезли меня с последним рейсом парохода “Глеб Бокий” в конце октября — начале ноября. А.И.Анисимов остался на Соловках. Я не терял с ним связи. Весной 1932 года на Соловки приехала “комиссия”, какая — не знаю. Эта комиссия, зайдя в музей, пришла в ярость: “пропаганда религии”. Икону, которую А.И.Анисимов ценил особенно, считая ее первой в ряду символических икон конца XV века, на его глазах разбили. А.И.Анисимов заболел сердцем. Музей закрыли… осенью 1932 года он <А.И.Анисимов> работал уже на трассе Беломоро-Балтийского канала»⁴¹.

Драгоценно свидетельство о том, что Анисимовым продолжала двигать идея, которую он исповедовал всю жизнь — «надо работать и работать, пока хватит сил, над спасением тех остатков русской культуры, без которых невозможно создание никакого здорового национального будущего». Эти замечательные слова были написаны им в 1923 г. в письме к одному из своих наставников, академику Никодиму Павловичу Кондакову, оказавшемуся к тому времени в эмиграции⁴².

Остается привести несколько строк из ценных воспоминаний Юрия Ивановича Чиркова, который попал на Соловки 1 сентября 1935 г.⁴³ К началу зимы следующего года любознательному юноше «в музее довелось быть несколько раз». Он писал, что музей «был весьма интересен. Во-первых, были великолепные гербарии и мастерски выполненные чучела <…>, детальные карты всех островов, системы каналов, макеты построек» и, наконец, привлекала «чудесная надвратная церковь». Далее автор привел наиболее подробное описание ее иконостаса, когда-либо составленное бывшим заключенным: тот поражал «тонкой резьбой, мотивы которой не повторялись ни на одной колонне. Это огромное золотое кружево было сотворено из липового дерева⁴⁴. Иконы, написанные столь свежими красками, что не верилось в их допетровскую древность, составляли пять ярусов⁴⁵. Две иконы были петровских времен <…>. В алтаре еще сохранилась узорная сень над престолом⁴⁶. Стены церкви были расписаны и увешаны иконами в богатых окладах. Общее впечатление портили стоявшие посреди церкви две кареты — экспонаты музея». Мемуарист вспоминал день, когда ему довелось познакомить своего «Учителя» жизни и немецкого языка, католического священника Петра Ивановича Вейгеля (на Соловках в 1931–1937 гг., расстрелян), с еще одним посетителем музея — священником, богословом, религиозным философом и ученым Павлом Александровичем Флоренским (на Соловках в 1934–1937 гг., расстрелян). Оба интересовались рукописями⁴⁷. После небольшой паузы «Петр Иванович нашелся первый и обратился к Павлу Александровичу по-латыни <...> Флоренский ответил на латыни и перешел на немецкий. Вейгель ответил по-русски и упомянул о прекрасном иконостасе и некоторых иконах, затем разговор перешел на рукописи»⁴⁸.

Прошло много лет. Во второй половине жизни Д.С.Лихачев побывал на Соловках дважды: в 1966 г. и 1991 г. Сразу по возвращении домой из последней поездки он составил интереснейший документ — план-схему основной части лагерного музея с указанием мест расположения ряда известных ныне крупных икон, выдающихся реликвий, в том числе Кийского креста, а также нескольких витрин. Этот план Лихачев передал сотруднице музея на Соловках Антонине Алексеевне Сошиной, с которой он тогда общался. Она передала его нам для публикации.

План музея в Благовещенской (надвратной) церкви, сделанный мной сразу по возвращении в Ленинград.

В рамках мои современные примечания.

Д.Лихачев. 13 VIII. 91 г.

<Примечание 1>⁴⁹. На хорах с полукруглым окном в сторону Бухты Благополучия работал А.И.Анисимов (хорошее освещение).

<Примечание 2>. Хоры сохранились и сейчас с винтовой лестницей и полукруглым окном. На хорах находились: «Соловецкий некрополь», картотека всех монашеских захоронений на Онуфриевском кладбище, сделанная членом-корреспон. АН СССР Дмитрием Иванов. Абрамовичем в 27–28 гг.⁵⁰; опись «тябл»⁵¹ выставки икон сделана мною под руководством Ал-дра Ник. Колосова; акварели Браза⁵²; опись икон Преображенского собора — местный ряд и иконы на двух столбах, а также в алтаре, серебряных подсвечников, железных изделий.

<Примечание 3>. В алтаре была поставлена витрина, на которой открыто лежали наиболее ценные иконы («Моление митрополита Филиппа», Сосновская и пр.). Вверху иконы на обе стороны <витрины>; низ (1 слово неразборчиво. — И.К.) закрыт: это в алтаре.

<Подписи вдоль линии западной стены нефа>. Винтовая лестница на хоры; железные изделия: колокола, било-клепало; каменное изголовье митроп. Филиппа (зел. камень в виде продолговатой подушки зеленого цвета)⁵³.

<Подписи вдоль линии северной стены нефа>. Параскева*⁵⁴; Николай Чудотворец с житием <и> святые*.

<Подписи вдоль линии южной стены нефа>. Кресты и деревянные скульптуры Христа в темнице; два, спиной стоящих друг к другу стеклянных шкафа с ризами (в т.ч. Германа и др.), риза митроп. Филиппа; Никоновский семиконечный крест с 300 частицами мощей под серебр. пластинками⁵⁵; складни; иконостас «Подлинный праздничный ряд»⁵⁶.

<Подпись к иконе, обозначенной на схеме в северной части иконостаса, местный ряд>. Онуфрий (икона, ныне в музее Коломенского)⁵⁷.

<Подпись к центральной части иконостаса>. Чудные резные врата (подарок Алексея Михайловича)⁵⁸.

<Подпись напротив северной части иконостаса>. Фонари выносные⁵⁹.

<Далее подписи для экспонатов, находящихся в алтаре>.

<Подпись к иконе, обозначенной с тыльной стороны северной части иконостаса>. «Итало-критская БМ», XV в. («Нерушимая стена», ныне в Коломенском)⁶⁰.

<Подпись к иконе, обозначенной на северной стене>. «Неопалимая купина» Прокопия Чирина⁶¹ и др. большого размера иконы.

<Подпись к иконе, обозначенной у северной части восточной стены>. Ик. Троицы*.

<Подписи к иконам в витрине>. Символические иконы Софии*; «Ты еси иерей во век»* и др.; Спас Нерукотворный с подписью Симона Ушакова и датой⁶²; «Поморский Спас»*; внизу Дмитрий Прилуцкий*.

<Подпись к святыням, находившимся у южной части восточной стены>. Кровь мучеников (спекшаяся).

<Подпись к памятнику, находившемуся у южной стены>. Распятие в духе Боровиковского*.

Когда-то Н.П.Кондаков избрал себе девиз на экслибрисе: «Чернила ученых и кровь мучеников взвешиваются в День Воскресения, но ни одно из них не преобладает над другим». Мудрость этого старинного арабского изречения такова, что вмещает в себя великое множество смыслов, даже тот, о котором Кондаков не подозревал сам. Как не представлял он себе, что вскоре после его смерти один из ценителей его трудов, ставший заключенным концлагеря, напишет на Соловках: «...в историко-археологическом отделе СОАОК по иконографии есть что посмотреть, есть что и полюбить и над чем и поработать. Правда, потребность на что-нибудь опереться в своей работе, проверить ее, например, Кондаковым и Ровинским чувствуется сильно и что-нибудь в этом направлении сделать надо с открытием навигации»⁶³.