Владимир Енишерлов
День в Елабуге
Зимой 1978 года, почти четыре десятилетия тому назад, группа журналистов «Огонька», суперпопулярного тогда журнала с миллионными тиражами, отправилась в город Набережные Челны, где был построен автогигант КамАЗ, выпускающий знаменитые грузовики. Поездка была обычная — встреча с читателями, работниками завода, осмотр главного конвейера, подготовка репортажа для очередного номера. Кроме цехов, смотреть в Набережных Челнах было особенно нечего, но я знал, что неподалеку находится старинный городок Елабуга, куда вместе с сыном Муром была заброшена в первый военный год Марина Цветаева. Здесь в отчаянии, безвыходности, затравленная местными энкавэдэшниками, брошенная всеми, в том числе «друзьями-писателями», озабоченными устройством собственного эвакуационного быта, 31 августа 1941 года она наложила на себя руки: повесилась в избе, куда была определена с сыном на постой и где не прожила-промучилась и двух недель. Мы решили обязательно попасть в Елабугу, тем более что самый авторитетный в то время исследователь жизни и творчества Цветаевой Анна Александровна Саакянц, с которой мы дружили, готовила для журнала большую статью о поэте «Тайный жар» с публикацией неизвестных стихов и фотографий Цветаевой. Узнав о наших планах добраться до Елабуги, Аня сказала: «Печальное место. В избе, где покончила с собой Цветаева, живут новые люди, — не прежние, бывшие хозяевами дома в день ее гибели. И даже точное место ее могилы неизвестно. На старом Петропавловском кладбище Елабуги сооружен кенотаф, приблизительно там, где, по смутным воспоминаниям местных жителей, ее закопали в каком-то ящике. Анастасия Ивановна Цветаева, приезжавшая в Елабугу в надежде найти могилу сестры, установила здесь металлический крест с надписью, что в этой стороне кладбища похоронена Марина Цветаева. Затем крест, как водится, убрали, а символическую могилу обозначили гранитной плитой».
Я вспоминаю, что А.А.Саакянц, которая терпеть не могла «цветаеведов»-любителей, называя их «маринистами», негодовала на тех, кто направил свою неуемную энергию на поиски «точного» места, где похоронена Цветаева. «Ведь они в своем “поисковом” раже все кладбище готовы перекопать, — говорила она. — Не надо искать точную могилу Цветаевой, тревожить вновь ее несчастную душу. Достаточно того, что есть Елабуга, последнее ее земное прибежище. А сама Марина хотела быть похороненной в Тарусе. Там есть место, которое она в мечтах выбрала для себя»*. Судьба распорядилась иначе, но в Тарусе установлен, согласно ее желанию, камень с надписью: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева».
Добравшись по зимней дороге до Елабуги, мы направились на Петропавловское кладбище, где нашла Цветаева место последнего упокоения. Было пустынно, снежно и холодно. Под стать нашему настроению. Дорогу на кладбище через какое-то поле торили по снежной целине. На зимнем кладбище, кроме нас, не было ни души. Смахнули снег с гранита, обнесенного цепями (символично — могила Цветаевой была в цепях), постояли, помолчали, положили жалкие, какие смогли достать в тогдашней Елабуге, цветы и, быть может, только здесь, на заснеженном, промерзшем погосте, поняли, какой ужас пережила эта несчастная женщина, великий поэт, чувствующий все в тысячу раз обостреннее, чем обычные люди, заброшенная волей судьбы в крохотный, забытый Богом городок, где она оборвала свою жизнь.
Этот краткий эпизод из елабужской поездки имел неожиданное продолжение. В парижской русскоязычной газете «Русская мысль» от 29 ноября 1979 года вдруг появилась статья некого М.Гольдштейна «Московский “Огонек” освещает Марину Цветаеву». Там есть такой пассаж: «В московском журнале “Огонек” от 20 октября 1979 г. (№ 43), выходящем в издательстве “Правда”, неожиданно появилась статья Анны Саакянц “Тайный жар”. Статья посвящена Марине Цветаевой <…> Более того, в ней “впервые приводится ряд стихотворений Цветаевой”, — как указано в предисловии к статье <…> А дальше написано, что “огоньковцы”, бывающие на автомобильном гиганте Камазе и в новом прикамском городе Набережные Челны, едут в соседнюю Елабугу, где прошли последние дни Цветаевой, и приносят цветы на ее могилу. Но, как известно, не только “огоньковцы” это делают. Паломничество к могиле Цветаевой каждодневно растет. Одно время, а может и сейчас, с явным подозрением сотрудники КГБ относились к этим паломникам, помечая их имена. А кое-кому просто преграждали дорогу к могиле. Но “огоньковцам” беспрепятственно разрешили принести цветы на ее могилу. А это уже событие!»
Вот так, совершенно для нас неожиданно, расценила парижская газета наше естественное стремление поклониться, будучи в Елабуге, памяти Цветаевой. Что же касается КГБ и прочего, повторю, что в тот зимний день на Петропавловском кладбище не то что паломничества не было, а кроме нас, не было ни единой живой души.
Этот печальный визит к Цветаевой не помешал нам почувствовать очаровательную первозданность Елабуги. Будто кто-то опустил хрустальный колпак на ее центр, сохранив для потомков нетронутую красоту и романтичность отдаленной купеческой провинции. В памяти остались и грандиозный Спасский собор, в котором тогда был то ли гараж, то ли ремонтный цех, с его потрясающим, выложенным керамической плиткой, залитой мазутом, полом, и дом-музей И.И.Шишкина, где родился один из лучших русских художников-пейзажистов. Теперь в Елабуге создан Государственный музей-заповедник. И это справедливо. Есть своя прелесть в таких маленьких, затерянных во глубине России городках, над которыми, кажется, не властно время.