Оксана Воронина

«Тихие» рельефы Марии Кулагиной

«Тихие» живописные рельефы Марии Кулагиной на пестром фоне современного искусства звучат сильно и убедительно. Они совершенно не заботятся о своей привлекательности или актуальности, но рядом с ними зритель, искушенный изощренными арт-практиками последних лет, неожиданно вспоминает о своем подавленном пластическом голоде и радуется традиционной «кухне». Он словно попадает в заповедную зону, где нет и следа произошедших в эпоху постмодернизма девальваций и революций.

Мария Кулагина принадлежит к художественной династии, одним из основателей которой был известный конструктивист, реформатор искусства фотографии Густав Клуцис (1895–1938). Прямая преемственность от мастеров авангарда определила сферу интересов Кулагиной — ее основной темой стало изучение пластического начала живописи. Дуалистическая природа последней, предполагающая взаимодействие с пространством зрителя и желание сохранить свою двухмерную сущность, получила у Кулагиной оригинальную трактовку, возникшую на основе изучения отечественной скульптоживописи 1910-х, а также опыта собственных учителей — «шестидесятников».

Наиболее характерные для Кулагиной произведения — живописные рельефы, причем, как правило, крупного формата (для выставки в зале журнала были отобраны эксклюзивные, в этом смысле, «миниатюры»). В них изображение будто бы набухает, становится объемным, местами превращается в почти круглую скульптуру, герои прорывают картинную плоскость и активно жестикулируют уже в нашем пространстве. Однако живопись, фактурная, темпераментная и спонтанная, предъявляет на них свои права: непосредственно мы воспринимаем именно красочную поверхность, которая способна заставить забыть обо всем, кроме нее.

В открытом процессе живописного «делания», будто бы олицетворяется сама стихия живописи, а материалы, из которых она творится, «честно» выставлены на обозрение.

В этом, равно как и в подчеркнутой простоте «сырья» (газета, картон, доски, металлические конструкции и пр.), можно увидеть программную связь искусства Кулагиной с искусством авангардистов начала ХХ века. И тем интереснее наблюдать, как трансформируется традиция, поскольку общие приемы и сходные задачи ведут к совершенно различным результатам. У Кулагиной нет и в помине авангардистского жизнестроительного пафоса, эстетической бескомпромиссности или страсти к императиву, но есть трепетность, особая чуткость к неуловимому, потаенному смыслу бытия, переживание неповторимости каждого момента текущей жизни. Художник учит нас улавливать скрытую суть вещей, буквально преодолевая узкий и поверхностный взгляд на повседневность.

Однако стремление к гармонии, к слушанию «музыки сфер» затруднено особым характером нашей современности, дающим себя знать в ускоренном устаревании настоящего. Эта тема также входит в саму плоть произведений Кулагиной. Не случайно художник выбирает картон. Это более прозаичный, более податливый и вместе с тем несравнимо менее долговечный материал, чем надежные материалы авангардистов. Он несет, конечно, совсем иную семантическую нагрузку, в частности, отнюдь не оптимистичную идею недолговечности самого искусства.

И тем не менее общее впечатление от встречи с искусством Кулагиной — в обратной зависимости от подобного рода размышлений. Уходя с выставки, тоскуешь по продолжению.