Журнал "Наше Наследие"
Культура, История, Искусство - http://nasledie-rus.ru
Интернет-журнал "Наше Наследие" создан при финансовой поддержке федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Печатная версия страницы

Редакционный портфель
Библиографический указатель
Подшивка журнала
Книжная лавка
Выставочный зал
Культура и бизнес
Проекты
Подписка
Контакты

При использовании материалов сайта "Наше Наследие" пожалуйста, указывайте ссылку на nasledie-rus.ru как первоисточник.


Сайту нужна ваша помощь!

 






Rambler's Top100

Музеи России - Museums of Russia - WWW.MUSEUM.RU
   
Подшивка Содержание номера "Наше Наследие" № 116 2016

С.Н.Дурылин

Троицкие записки

Публикация и примечания Анны Резниченко и Татьяны Резвых

1918 год

18 декабря.

Сейчас, утром, читая Лествицу1, нашел место — сл. 26, гл. 28 — до предела ясности — изъясняющее Леонтьева2, захотелось вписать его к биографии Л<еонтье>ва, в сборник3, а там наткнулся на стихи Александрова4 и на подпись под ними «Оптина Пустынь». И захотелось туда! Только туда и хочется — все мои хотенья покончились на этом одном. Этого — хочу, на все остальное — только соглашаюсь, подчиняюсь, беру, как даваемое. Но как Бог даст: Бог даст-ли мне Оптину? Только Он один может ее дать. Третьего дня с 16 на 17, страшный сон про Костю5, грешный, и еще страш<ный> сон, — в одну ночь, а накануне, после ухода Миши6, которому я читал о Кожевникове7, страх: все время, пока на ночь молился, пока ложился, — страх: вот идут, — и спал, должно быть, под страхом, и эти сны… Вчера же — никакого страха, и заснул мирно, и встал сегодня в мире: тех дело страх и сон… О, до чего ясно! до чего ощутимо!

Сегодня вспоминаются все брат и Коля8. —

Как Гоша шел от меня, спускался по снегу, под горку, одинокий, в одинокую свою Москву, — и как он сжался, утих, осиротел со смерти мамы9, и как я много виноват перед ним, — и как его люблю, — и Колю все вспоминаю — в нем столько сейчас какой-то великой простоты и суровой веры, той, которая10 спасает и хранит. Господи, сохрани его целым и простым!

Начал11 «Писания мужей апостольских»12. Софья Вл<адимировна> рассказывала сегодня про сестру свою, которая за Мих<аилом> Льв<овичем> Толстым13. Они пришли раз к Толстому и в тоске сказали: <«>Ты отнял у нас все — и ничего нам не дал взамен<»>. А он, удивившись: <«>Как ничего не дал?<»> — и стал, как по книжке, вычислять пункты своих «не»: не кури, не ешь и т.д. Они ушли.

О. Феодул14 рассказывал: Т<олстой> трижды подходил к двери о. Iосифа15, приехав из Шамордина верхом, и отходил: в третий раз прямо отбежал — вскочил на лошадь и уехал.

19-ое <декабря>, среда. «Сомневаться в суждениях, и долго не решаться на избрание чего-либо из двух, есть признак непросвещенной свыше и тщеславной души». (I<оанн> Л<ествичник>. 26, 116) — мой признак. Страшно было читать, как — в слове о целомудрии — осуждаются те, кто, любя друг друга, молятся друг о друге, но самая молитва эта есть вид любодеяния.

Я думал о мучениках. Святость легче воспринимаю, как подвиг длительный, молитвенный, постнический, бесоборческий, преподобнический — и венец ее — светолепные седины, духоносная старость, Лик Преподобного Сергия. А тут — молодость, юность, сила телесная, красота телесная, мужественное цветение духа и плоти: воин, стремительный стратиг, лучший из всадников, которого по-латыни надо называть: fоrtis, audax, victor16 (св. Георгий Победоносец, св. Димитрий Солунский) — и, цветя, свят, и, воин кесарев, воин Христов. Значит и до мученичества, до самого акта пролития крови и смерти, носил в себе святыню, и святыня эта жила в плоти юной, красотоносной, сияющей17, — той самой, которую «томили» Преподобные. О, какая великая, великая тайна — христианская святость! Ведь оба они — на Божий всесозерцающий и всюду проникновенный взгляд — Св. Георгий и Пр. Сергий — одно, вполне и до глубин одно: оба воины Царя Небесного: один — изможденный постом, сухонький, маленький старичок в черном суровом одеянии, укрывшем почти все сплошь тело, другой — сияющий молодостью юноша, стратиг, победоносный воин, в блестящих латах, сверкающих золотом, с обнаженными икрами ног, в алом плаще, — оба одно: святые Божии… И как пусты напaдочные разговоры: «христианство не совместимо с молодостью, с красотой, с силой, с мужественностью». Св. Георгий — это ли не молодость, это ли не красота, это ли не сила, не мужественность? И — воин одного благодатного строя и оружия — с постником, с грязным, рвущим на клочки плоть свою юродивым, с суровым монахом, не взирающим на собственное тело свое… Не христианство молодости, силы, красоты не приемлет, — а молодость, сила, красота уже не приемлют в себя лучей Солнца Христова, и оттого они так скучны, бездейственны, лживы ныне. Все держу в памяти слова бат<юшки> Амвросия: юность не отдает ныне человек Богу, а разве только дряхлеющую старость. «В юности человек часто не понимает должного, а в старости большею частью дряхл и слаб бывает. Дряхлый же и слабый к какому подвигу способен?»

А тут — был молод, молод, <1 нрзб.> — а позвал Христос: и вся сила, вся молодость и красота собрались в один сход — на костер, в огонь, на крест, в зубы льву, под меч, — и сила земной любви ко Христу перешла в силу превечного сияния во Христе у Христа… Юноша великой красоты и силы стал Великомученик Церкви Христовой. По истине, пред этою мужественностью христианскою увяла вся virtus antiquа18, вся их мужественность когортная, Гомерова, — Ахиллова: и здесь: «увядоша баснотворцы»19.

20-го <декабря> четв<ерг>. Вчера приехал и сегодня уехал Шура20. Мы сегодня пошли к Преподобному21. Там кончалась панихида по о. Iоанне Кронштад<т>ском — 10 лет его смерти. Я видел его, вероятно, в 1893, либо даже <18>92-ом году. Я был тихий верующий мальчик, про которого отец любил рассказывать, что я хорошо уставляю образа в божницу. Мама была больна. Я помню его удивительные, единственные, какие я видел, голубые глаза — необыкновенной какой-то ясности, светлости и глубины, какого-то светового ликования, — и его легкую — какую-то радостнейшую молитву перед нашим Спасителем, в зале. И мама стала здорова. Но я сейчас устал — был у всенощной — и не могу написать, как надо. С тех пор я надолго, — думалось: навсегда ушел от него, и стал он для меня… лучше не вспоминать, чем. А ныне вот он опять для меня — «протоиерей Iоанн», великий, светлый, с молитвой, Богу приятной и пред Богом дерзновенной. Ежедневно прошу его молитв о себе.

В семье моей новой ученицы Филипповой, где было 6 девочек, родился мальчик, и младшая девочка говорит про это: «А у мамы родился сын и его назвали Троице-Сергием!» Лишнее доказательство нашей Троице-Сергиевской теории!

Завтра ставят Рубл<евскую> икону в иконостас — событие, возвращающее за три, за четыре века! Какая нежность русского делового языка ХVII ст<олетия>: читаю и переписываю опись Лавры 1642 г. — я восторгаюсь! «да пять лаликов малых, да яхонт лазорев невелик; да семь жемчюжков…» Эти дьяки, — были поэты, «в приказах поседелые», или по-просту это оттого они кажутся поэтами, что мы — русские без русского языка, а у них он — сама правда и живая красота, оттого, конечно, что и безмэтная живая чистота. Таким языком доныне говорят на севере — о. Александр22, Каломаев23, в Бесоносовке24. Так говорила покойная мама. Скажет, бывало, — «сурово не бело — свое рукоделье», и словно обрадует чем-то — бодро, сочно, радостно было от ее речи, присловий, поговорок, сравнений. Флоренский увлечен драгоценными камнями — какая красота старые их названия: червец, лал, баус, яхонт лазорев, даже для простого стекла придумали: «достакат».

21 <декабря> пят<ница>. Утро. Ощущение — рано утром, полусонный — связи с прошлым во мне, внутри. Я вспомнил себя 6 летком, когда меня учили от мамы скрывать смерть бабушки, а она чуяла и меня все пытала, и я был в тревоге, что проговорюсь. Что осталось во мне от того мальчика Сережи в бархатной курточке, не произносившего р, л и с? Ни кровинки, ни мускула, все ушло — куда-то (о, как страшно!), осталась память — как ниточка, связывающая того Сережу со мной; держащая на себе мое «я» — то — и нынешнее, а между ними — бездна времени, лет, пространства, прожитого, сотни смертей, и моя жизнь, и вот уже слабеющее тело мое, и все, и все — и эта ниточка, которая только меня и держит (ибо и Сережа тот все-таки я, и если я оторвусь от него, никак бытием не буду с ним связан, то я сойду с ума, распадусь на куски сознания и не в прошлом только, а и сейчас, вот живя) — и дает мне силу говорить «я», и составляет в существе всего меня, — эта ниточка в начале тончайшая, едва видная, — есть душа моя, — есть бессмертная моя душа, ибо от тела моего, от материи, от той, Сережиной, уж ничего не осталось во мне, все израсходовано, и я никогда не узнаю и не могу узнать даже — где оно, то, Сережино — тельце, кровь. А душа его — и моя: одна: ниточка, держащая меня и Сережу, говорит неопровержимо, что одна25: от Бога — и одна.

Вечер. Пришел ото всенощной: ходил пешком к Черниговской. Тихо. Бело, бело. Белая простыня. О. Порфирий26 меня исповедывал в начале вечерни. Спрашивал сам, задавая вопросы, о том, о чем я хотел говорить. О Георгии27: «болезнь входит пудами, а выходит золотниками», но будет здоров. Улыбаясь спросил об Алеше28. Радовался, что мне хорошо, и сказал: «Не забывайте и вы его»: — его — Преподобного Сергия.

У меня же постоянное чувство и убеждение, что Он — Хозяин здесь: все делается с его ведома и соизволения, просят или не просят его, все равно. Без него ничто не совершается: или устрояет, или попускает.

В моей жизни — возвраты: опять я у о. Варнавы29 как восьмилетним мальчиком, у его ученика, а исповедался близ его гробницы. Какой путь жизни: идти напряженно, упорно, дерзко, чтобы тихо30 начать возвращаться. Еслиб не начал возвращаться, погиб бы. Годы <1>906, <1>907, <1>909 — годы моей погибели.

В <19>07 я все время думал о самоубийстве31.

22-го <декабря>, суб<бота>. Утро. Господь сподобил меня сегодня приобщиться Св. Таин за ранней обедней в церкви пр. Никона. Я чувствовал страх, билось сердце. После обедни мы с Мишей стояли молебен в келье преп. Сергия. Помянул маму. После эктеньи иеромонах первую записку прочел мою, начинавшуюся именем митрополита Филарета, а далее оптинские старцы, о. Iоанн, о. Iосиф, монах Климент32 — этими именами и подобало начаться поминовению. Миша сказал: «Я молюсь ангелу хранителю, чтоб33 встать вовремя к обедне, а я встал на час раньше: это чорт, — помешать ангелу не может, а нб зло — на час раньше».

Лавра ночью, за ночными службами особая: пришли все только для молитвы и на молитву. Намерение переменяет человека: те же — и не те. Возможно так жить всегда: как на молитве. Это и есть состояние христианина.

О. Порфирий вчера: «Бог подле нас. Рядом. Ближе всех. Помнить это — и ничего не бояться».

Ужасно оволакивать нечистым помыслом34 творение Божие: человека. Ужасно. Это и есть ад: все оволокнуть нечистотою мысленною, ко всему притронуться грязью смердящей мысленной, это и значит Божье делать бесовым. «Человеческого» нет: оно или в Божье, или в бесово входит, и часто мы мiр Божий и человека видим в бесовой оболочке: оттого мерзит мiр, ненавистен человек. А на самом деле — ненавистен не мiр и не человек, а бес.

23-го <декабря> воскресенье.

Вчера отслужил панихиду над гробницей м<итрополита> Филарета35 по нем, по старцам, по маме, папаше, няне, бабушке, Мише.

Вчера после обедни поставили на место Св. Троицу Рублева. По предложению Ю<рия> А<лександровича>36, ее сперва наклонили над мощами преп. Сергия и приложили к ним, окропили св. водой. Богомольцы не заметили перемены, только какой-то мужичок, пораженный яркостью и силой красок, прошел было мимо, да остановился и усердно стал молиться. Он первый помолился перед подлинной иконой Рублева<,> пред светоносным образом! Вот перст Божий: не хотящие слышать Имени Божия открывают — после трех с половиной веков закрытия — образ богоносный, светолучный, непобедимо-исповедующий славу и красоту Божию!37 Я за всенощной увидал впервой икону. «Свет» ее и венцы сияли, как золото, и тяжкие золоченые оклады окружающих икон кажутся пред золотом ее — оземленными, беспомощными, грубыми, медными. Пурпур среднего ангела — в храме — представляется тяжелым, как царская порфира. Лики — тихая, постоянная, на землю глянувшая горняя высота. Среди других икон и ликов — эта: видение, горнее явление, Богоявление. Она в храме — как будто ангел в толпе: тих, ясен, больше чуется, чем видится, незаметен. То, что не льнут к иконе, не склоняются все, то, что ангел не заметен, хорошо: иначе обуял бы страх, ужас должен бы напоить сердца — грубые, наши, потемненные сердца — и Ангел бы улетел. Явление Ангела в дольнем требует ангелоподобия в насельниках дольнего [если это не Ангел Суда и Гнева]38. Не здесь ли тайна исчезновения иконы?

На Троицу Рублева — на Ангела Божия тихого — взирали тогда, когда поставлена была впервые икона, — люди, искавшие ангелоподобия в житии своем или его достигавшие. Ангелоподобный подвижник, пр. Никон, умоляет ангелоподражательного художника написать Св. Троицу — и написать «во славу» собеседника Ангелов — препод. Сергия. Икона написана, освящена, водружена. Что же она есть, как не явное, запечатленное в красках, ангелоподобие подвижников, молитвенников, постников (и сам ее живописатель — «сопостник» другого подвижника), творимое и воздвигаемое под покровом Богоматери, в обители, Ею, Превысшей ангелов, посещенной, в обители земным ангелом, с небесными причащавшимся Св. Таин, устроенной? Чтоб в нашем климате холодном, морозном, северном, в тяжкую зиму вырастить благоуханную Саронскую розу и лилию39, нужна теплица, искусно построенная опытным садовником, нужен в ней воздух особый — теплый, благотворный, достигаемый40 великим трудом работников теплицы, нужен любовный уход за первым слабым ростком41 ожидаемого благоуханного растения, нужен труд, нужна любовь, нужна вера. На морозе, под ледяным ветром, из снежной глуби не вырастет роза. А мы удивляемся, почему тогда был Рублев, а теперь его нет. Разрушена теплица, нет садовников опытных, нет труда и веры садовничих, нет воздуха теплого и благоприятного для произрастаний — и нет Рублева, и нет новой Троицы, — нет уже в течение нескольких столетий, нет и не будет. [Но и та, что есть, — роза42 ранее расцветшая, в ином, благодатном тепле, великой, обильной светом и теплом теплицы, построенной великим садовником, — и та, как может она стоять43 ныне, в нашу зиму44, одна45 на холоде, когда нет около нее подвиголюбивых трудников былой великой теплицы?

Что есть «Св. Троица», писанная преподобным отцем нашим Андреем? Икона ли только? Во истину — икона, но что такое эта икона?]46

К ангелам<,>47 жившим на земле, сошедший с неба Ангел. Ангелы здесь с земли взяты к Богу, а Ангел небесный, с ними живший своей светозарною плотью, — остался48 с нами, с людьми. [Некогда на него взирали, молились ему, лобызали края одежды его, ангелоподвижники земли; если и были, среди взиравших на Ангела люди, то — люди, земными ангелами взглавляемые, наставляемые, руководимые — к ангельскому пути окормляемые. И потому праведно было их дерзновение видеть лазурные и пурпуровые одежды Ангела, созерцать весь облик его небесный — прямо, лицом к лицу. Одни на это подвигнуты были своим ангелоподобным житием; дерзновение других, не имевших еще этого жития, восполнялось избыточием ангелохвальных молитв подвижников и постников, с ними обитавших. Но вот пришла година49 — и]50

В ужасе и страхе священном наши предки, люди прежних веков, закрыли парчей земных царей — золотом — его боготканные одежды, не в силах на них смотреть, не в силах вынести ангеликого вида. Мы потеряли этот страх пред божественным, этот ужас пред богоявленным, — и вот мы сняли золотую земную порфиру с Ангела Небесного, оставшегося на земле, — и дерзаем смотреть безтрепетно и безстрашно на его небесные одежды, на его светоносную плоть? Не опалимся ли? не помрачимся ли окончательно? не будет ли нам сие во истину в осуждение? Ибо где наша вера, которая ослепляла бы нас взирать на безплотного? где наше упование на вожделенное будущее — обитание с ними, — упование, которое одно давало бы нам51 дерзновение и здесь взирать на него? где страх нашего взирающего ока, нашего на лики ангельские, на красоту ангельскую, вперяющегося взгляда? Ужели52 можем сказать, что все сие у нас есть? А если нет, то как смеем взирать? как смеем входить в алтарь, не будучи священнослужителями, приступать к престолу — с сердцем нечистым, с вхождением безнравным?

И, быть может, правее нас простецы, не замечающие, что Ангел с ними, но смиренно проходящие пред ним, не ведая, что это небожитель.

28 <декабря> пятница.

В сочельник я был у царских часов. Говорилось многолетие патриарху и пели «Спаси, Христе Боже» обители и храму. В53 двенадц<ать> часов началась обедня с вечерней. Пели тихо и одухотворенно. С Мишей после обедни занимались рукописями54. Пришел домой — и стало тоскливо. Не раздеваясь, лег спать. В час был разбужен торжественным звоном. Заутреню стоял у Преподобного; в 8 ч. там же обедню. День весь провел у Миши за грамотами и на елке у Кирилла55. Поужинал, пошел домой — в 11-ом часу по-новому, подхожу к дому — у меня огонек: это был Коля. «С Рождеством» — сказал он. Я ему был без конца рад. — Точно праздник пришел ко мне. Он приехал рано, не застал меня, пошел ко всенощной, оттуда к Кириллу, узнать, где я. Саша56 дала ему каши, а чаю он постеснялся спросить и попил воды из умывального кувшина. Я устроил самовар — и мы просидели до часа. Я читал ему из дневника, рассказывал про себя. Он чистит напильником по 6 ч. в день, один, за 20 р. в сутки — тяжелая и грязная работа, читает Лао-Си57, а сам весь тишина, и ясность. «В сочельник мне было скучно» — ск<азал> он, — «а то не бывает». «Наша с тобой песенка спета» — сказал я, после разговора, что вот мы подводим итог: и «поиманы есмы Богом».

— Да, сказал он. После молились вместе, на утро были у обедни, зашли к м<итрополиту> Филарету, к вечеру у Коли разболелась голова от печки, около кот<орой> он сидел на полу. Пришел Миша и совершенно неожиданно стал расчищать Спасителя. Коля лег, нюхая нашатырь, все порывался утром ехать к напильникам. На утро он рано проснулся — и окликнул меня и пошел тихий разговор о капитализме, как рабстве, как нечисти — и, главное, о монастыре.

Он ясно и твердо сказал, что весной хочет у о. Анатолия58 прямо проситься тотчас же в монастырь. А искусство — «Я чувствую и знаю, что могу быть художником, что у меня дело ладится, но уйти в это, сидеть над этим, связать себя навсегда с живописью — я не могу». Я сказал им, что так и со мною: я бы мог засесть над рассказами59 и выработать из себя художника — и не могу, а теперь и не хочу. «Так и я», ответил он. — «Поиманы есте Богом» — сказал я.

Коля: «Я мог бы жить и в миру, и прежде не хотел монастыря, а теперь хочу… Только боюся, батюшка не оставит». Я сказал ему, что батюшка испытывает, дает сроки подумать, назначает полумонашеский обиход. И он согласился с тем, что и так может быть с ним. Живет он хорошо. Только иногда нехорошие сны, которых прежде, когда хуже жил, не бывало. «Молитеся ночью…» — <«>А вот когда вы встаете ночью за нуждой — оденетесь и помолитесь». Должно быть, так сам делает. Помоги ему, Боже! Сейчас вспомнил, что о. Анатолий ему благословил книгу «Указание пути в Царство Небесное»60 — монашескую, которую он с трудом читал. Видел Коля сон об о. Амвросии, который, кажется<,> звал его в монастырь. Считает сон от Бога. «А от красоты ты не уйдешь — почему подвижники будто без красоты? Да забываем, что Бог — Добро, истина И КРАСОТА, и приобщающиеся к Нему, приобщаются к красоте, только непосредственно, а не через искусство». — Коля: Да.

Коля считает себя отрешенным от своего еще недавнего прошлого — со стихами, Блоком61, вином, и т.д. — и — с Божьей помощью — это так и есть.

Он нанимался на службу — раздатчиком жалования рабочим. «А сколько Вам лет?» — и инда сказал — 20, удивились. Саша приняла его за Шуру. «В тебе есть еще много ребяческого, — не по уму, — а по чувству, по лицу…» —

Он согласился и улыбнулся.

Господь, по батюшкиным молитвам дал ему твердость и истину, вывел его из Смуты, в которой он был года 2–3 назад. В нем есть твердость, кротость, тяга к молитве. Помоги ему, Господи! Сохрани его, по молитвам Св. Николая для дел Твоих, для Пути Твоего.

Еслиб было иначе, еслиб он стал другой с его умом, волей, талантом, — какой бы ужас был это для меня: ведь я давал ему одной рукой Блока, Бодлера, Рувейра62, — а другой вел в Оптину. Но Господь вел его по молитвам Ангела Хранителя, и одной тяжестью — которая была-бы тягчайшей — меньше на моей душе: он в храме и, верю, никогда не уйдет из него.

Были у обедни, стояли молебен св. первом<ученику> Стефану. После обеда я проводил его на вокзал. Он все читал мне мои стихи, написанные Сереже на «Вагнере», а я и забыл их вовсе: там что-то «Я былью сменил свою сказку». — «Когда пойдете в м<онасты>рь, пусть издадут на прощанье ваши стихи».

Я читал ему Лествичника. Его поразило место о красоте женской и Божественной63, коему <так!> она чистого <?> научила.

Он мне показал место из Макария Егип<етского>: где гов<орится>, что не стяжавший Св. Духа — будет в аду64. Оно его поразило и испугало.

Господи, сохрани его и покрой покровом Твоим!

30 <декабря> воскр<есенье>. 28-го я ездил в Хотьково с Мишей. Все, как прежде: чисто, тихо, кутия — зернышки, вечерня. Снега глубокие. Утром 29-го ходил к церкви, а оттуда — по насту, твердому и ослепительно-белому — к каменной бабе65. Она в снегу — как будто из снега, из глуби черной — вышла и, как царица, озирает все кругом. Вспомнился милый и нелепый Fou d’elle66. Ждали поезда — и Россия вспомнилась, как что-то круглое, сыпучее, безформенное. Формы были только от православия67 и от строгой государственности. Сама же по себе Россия — огромное, мягкое, зыбучее, — не он, не она, а ОНО. Это «Оно» тут, на станции, в тулупах, в валенках, в казенных кирзачах <?> всыпалось в поезд — а кругом сыпал снежок и снегом все опухло, обезкраилось, стало круглым, белым, вязким, сыпучим. Взовьется метель — и68 взобьет, вскружит, всклокочет — почему? зачем? куда? Вопросы безответны. Таков снег, таковы люди. «Сколько их! Куда их гонит?»69

И тонкая улыбка маленького старичка с изысканно-вежливым70 взглядом:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить…71

Конечно, не измерить: чтобы мерять, не знаешь, что нужно: сажени, что ли…

И, право, самое формоносное, четкое, ясное было на станции — собака: она подошла, неспешно пройдя меж тулупов, и остановилась подле меня и посмотрела умными карими глазами.

Дома сидели с Мишей у камина и мне пришло в голову. Улица. Идут тихие занятые люди — один с молитвой, другой с думой, третий просто с молчанием в душе, а ребенок — с улыбкой, идет Флоренский, идет Вас<илий> В<асильеви>ч72 — и никто их не замечает. Прокобенится на всю улицу пьяный, с ревом, с пьяными слезами, с бранью — и его все заметят. Те — тихи и оттого незаметны, он шумен — и потому заметен. Так и в истории. Так называемые «герои» — Цезарь, Наполеон, Карл ХII, теперешний Вильгельм — просто пьяные истории. Оттого их и замечают, а как тихо прошли, какими тихими стопами святые, преподобные, праведные, мудрые… И «улица» их не заметила. А улица — наша историческая наука, наше общество, наша цивилизация73.

Вчера поздно приехал брат и Вл<адимир> И<ванови>ч74. Ехали 5 часов. Сегодня были у обедни.

1919 г.75

2 января. Благослови, Господи, венец лета благости Твоея!

Сегодня уехал брат. Мы жили без Саши — вчера Гоша варил суп из мясн<ого> экстракта, грибов и специй. Вышло очень вкусно. Сегодня разговаривали с ним о старом, о котлетах в жидком масле — с каким отвращением мы их ели и как он выбрасывал их из завтрака. И как трудно было нам во всем, во всем.

Вчера после обедни, — а она была торжественная, с молебном, на новолетие: третье в этом году по счету: первое, церковное, 1 сентября, второе — новостильное, никем не почувствованное, и третье это: какое? но поздравляли друг друга с новым годом, желали счастия, — и<,> обедав дома<,> я пошел к Василию Васильевичу. Он именинник. Он лежит ногами к теплой печке, на высокой кровати, весь укутанный всем, чем можно, на голове розовый шерстяной капор. Он осунулся, нос обострился, — глаза карие и точно в них что-то притушено: будто пламя лампы убавлено, слабо горит, но еще не мерцает, а горит, — и глаза глядят из-под нависающих куделяшек капора, — и, видно, лежит и думает.

— Что жестокий Сережа! — встретил меня. Он звал меня к себе на праздники через Мишу и говорил, что проклянет, если не приду. А я не хотел идти из-за прошлого свидания и ужасного моего чтения 2-го послания к Солунянам76, когда В.В-ч выискивал мнимую жестокость апостола Павла, а Коля не мог терпеть и возражал ему. Но обычная его ласка к людям взяла верх. Я дал ему папироску. Он, по собств<енному> желанию, соборовался и во второй раз причастился.

— Священник читал так грустно, что нельзя было без волнения слушать, — сказала В<арвара> Д<митриев>на77. — А он рассердился на меня, и, было, вдруг не захотел причаститься. — В.В-ч делает движенье против этих слов.

— Вас очень полюбил этот священник, — сказал я.

— Он — настоящий священник.

В<арвара> Д<митриев>на ушла.

И вдруг В.В. заплакал, — жалко, безпомощно, безнадежно. Я наклонился к нему и поцеловал его в лоб, отстранив капор.

— Какой ужас78: — зашептал он.

— Черные79 воды Стикса. Оне заливают все. Оне во мне, оне со мной. Нет, ты пойми, ты пойми:

— Черные воды Стикса. Оне холодом пронизывают каждую ниточку во мне.

Я ничего не находился сказать ему, а он задыхался от тоски, — от черной, страшнее которой я не видал.

— И все уйдут, все уйдут, все уйдут…

Он тихо, старчески, какими-то жидкими частыми-частыми слезками — рыдал — и вдруг зачастил — слеза за слезой, слово за словом, слово за слезой, слезу за словом: все учащая, учащая до какой-то страшной нечеловеческой мелкой дроби слезной:

— Уйдут, уйдут, уйдут, уйдут, уйдут… у-й-д-у-у-у-у-т…

— Не плачь, папочка, — донесся голос В<арвары> Д<митриевны> из-за стены. А он плакал, он отбивал тихую слезную дробь, жалобную, как у ребенка…

— Страшно: все уходят. Ты тут — и уйдешь. О<лсуфьев> придет — и уйдет. Как может это быть с человеком? И как не сойдут с ума все от этого! уйдут, уйдут, уйдут, уйдут.

Я знаю, я знаю: я не умру, когда ты будешь здесь, или о. Павел, или Ю<рий> А<лександрович>80, — а вот через десять минут, как ты уйдешь — я умру81. Уйдут, уйдут, уйдут, уйдут… Я не выдержал и стал целовать его. Потом воткнул ему в рот папироску. Он курил до бумаги, курил бумагу. Он82 дрожал от какого-то внутреннего и внешнего холода.

— Господи! Зачем ты сотворил холод! — вдруг вырвалось у него.

Попросил снять с него валенки и шерст<яные> чулки и положить в печку. Я прикрыл ноги одеялом и растирал рукой. — Теплого молока бы: согреть изнутри. — Я одел его во все теплое.

— Я должен работать. Руками карякать — писать. Для них [семья]83.

Опять плачет.

— Мокринский84 сказал мне: у них есть ты. Я тогда у него поцеловал руку.

И благодарная память о тех, кто ему помог (в сущности, — луковкой, не больше), кто его накормил — охватила его.

— Надо нищих кормить. Завтраком. Теплым. Русов85 меня накормил карпом, и все мне подкладывал, и все кусочки подкладывал. Я так никогда не ел — вкусно, в масле. Сам он нагрел. Он робко с женой<.> «Жену не будем беспокоить». И все мне подкладывал.

— Сходите к Гольдовскому86. Еврей; присяж<ный> повер<енный>, мой университет<ский> товарищ. Я у него выпил 4 стакана кофе с молоком.

«У нас корова дает прекрасное молоко». Пойдите к евреям — и попросите для Розанова — ну, объясните им там — щуку. Она в масле. Их питание. От нее здоровье…

Потом обо мне. Я ему сказал о своих «пьяных истории».

— С этого ты начнешь следующую свою книгу. История еще не написана. Смотрели не туда, куда нужно. Ничего не увидали — не увидали, на ком стоит история: нянь, тетушек, кормилиц, тихих.

Он стих. Перекинулся с В<арварой> Д<митриевной> и Надей87 словом о Мережк<овских>.

— Да вот говорят: декаденты плохо живут с женами. Это не правда. И Мережковский и Бердяев отлично.

— О. Павел тверд. Он многого не видит, оттого, что не хочет. Он гениален, — ну, конечно, он гениальный. Но зачем он спорил с Тареевым?88 Бездарный дурак. Надо было обойти.

— Как ту, что лежит на дороге.

— Да. А он упрям. Папироску.

Он посучил губами.

— Будет. — (В<арвара> Д<митриевна>) — Ты третью. Вот уйдет С<ергей> Н<иколаевич> — тогда для развлечения.

— Ну, для праздника (я).

Я вставил ему в рот.

— Ты все прожег на себе.

Я стал прощаться, обещав придти писать под его диктовку. Он обрадовался.

<—>Хотите? — Конечно, хочу. — Несколько слов о Тане Сид<оровой>89. Она — родная. Я поцеловал его. Ушел. А он остался лежать — весь в холоду, все с думой, с «каряканьем», в розовом капоре, худой, маленький, с остреющим носом, с карими глазами, с страшной90 дробью: «уйдут, уйдут, уйдут». И знает, и знает — что уйдет, скоро уйдет. И трепещет «черных вод Стикса».

По дороге встретил брата и Ю<рия> А<лександровича>. Они шли к В.В.

У С<офьи> Вл<адимировны> готовили елку. Я принялся за развешивание пряничков, яблок и собств<енных> рисунков. Дети ждали в Мишиной комнате. Елочные огни. «Добрая» «баба яга» Кирилла. Лошадь, везущая плясуна. Тихие звуки гавота Людовика ХIII — музыкальной шкатулки. Милые глазки Кирилла, с восторгом, с юмором, с любовью смотрящие на елку, на коня, на добрую бабу ягу, на Софью Влад<имировну>, на отца, на мать, на все на свете… «Эта книга Пузицкая» — про опись ХVII века, — а Васе подарили историю какого-то, действительно, Пузицкого91. На коне хочет домой. За окном снега. Луна. Святки. Иней — на Рождество — к урожаю. И тихий, радостный о. Павел. И нам с братом были подарки. Милый вечер. Милые люди.

Сегодня хоронили архиепис<копа> Никона92.

В.В-ч про него сказал Ю<рию> А<лександровичу>: «Жил некто Бобчинский в Посаде и хотел пойти к нему (Никону) и все объяснить, — и не успел сделать. Это — я».

У меня пили чай С<офья> Вл<адимировна>, С<ергей> П<авлович> и М<ария> Фед<оровна>93.

30-го неожиданно приехал Гоша и мы уже утеснились до нельзя. Но все добро зело. Нового года не встречали. Гоша много рисовал.

3-го <января>, четверг.

Я раздражаюсь только с братом. Мне это стыдно; я не могу вынести его легкой раздражительности, его, живущего так одиноко и скорбно. А потом закрадывается острая жалость к нему: не отпустил бы его от себя. Я про сахарин сказал: не люблю иллюзий. А он: <«>А сам всегда жил и будешь жить иллюзиями<»>.

Митрополичьими94 покоями в Лавре заведует за послушание о. Амвросий. Комнатка его — отгорожена от одной из палат. «Он похож на о. Анатолия» — сказала М<ария> Ф<едоровна>. Я вошел к нему. Он маленький, худой, желтый, космы волос. Видно, неизлечимо болен. Радушен и тих. Я стал говорить — как хорошо жить в Посаде и каждый день прикладываться к Преподобному, а он мне с улыбкой<:>

— У меня был друг и земляк, монах Ювеналий здесь. У него было послушание на трапезной. И вдруг напало на него такое уныние — враг наслал — что монастырь ему опостылел. Видеть не может стен — все постыло. Уйти бы из монастыря. Покойный батюшка о. Менандр иеродиакон ему говорит: <–> Что с тобой, Иван? — Ничего, отвечает. — Да нет, что-то с тобой не так. — Пошел95 Иван (Ювеналий) к Преподобному, приложился, — и только приложился — как будто пелена с него спала: благодатью его облагоухало от Преподобного. Легко стало. Идет — словно не по земле. И ничего прежнего нет. Радость одна. Так и остался в монастыре, и умер здесь.

А96 1-го, когда В.В-ч плакал с страшной дрожью <«>уйдут, уйдут<»> и Надя и я растерянно молвили ему, что-то в роде: «да нет же: все тут, все встретимся, нет этой черной воды», он замахал на нас (внутренно, ибо так-то не может: лежит) и что-то страшно отрезал: «Ничего не понимаете. Уйдут, уйдут. Вы ничего не знаете, а я знаю. Черные воды Стикса». Точно оне уже заливают его: да он так и думает: холод внутри, холод снаружи, холод сжимает, как тиски. «Каждую ниточку». И слышать не хочет, кажется ему глупым, детски-незнающим всякий, кто не верит, что есть эти — черные воды и что оне, — оне, — самые сильные в мире: не верят, потому что не знают… Какой ужас! И он знает, что умирает.

За его душу великая идет борьба. Про него Сергей П<авлович>: «Можно только говорить: вот эта мысль, этот поступок его не христиански, ложны97, а про всего его — нельзя».

3-го. Вечером. Был у В.В. Ему худо. Язык плохо слушается, — как страшно: не повинуется. Речь не выходит. Он тих и сам про себя жалуется: «Я все хнычу». Но не хныкал. Я принес ему стакан меду от С<офьи> В<ладимировны>. Он скушал ложечку. «Я только капельку».

«Я все читал: гиметский мед. Что такое?»

Я сказал. «Ну, вот я его мысленно ел прежде». Молчал. Принесли бумагу и чернила — молчал, что-то думал, что-то думал выразить, но он был так беспомощен, так явно — уже вне писания, даже и «карякания» своего!

— Я знаю, что скоро умру, но когда — не знаю. Я весь словно в каком-то мареве.

Помолчал.

— Поцелуйте меня.

И мне что-то зашептал:

— Матовое. Матовое. — И еще что-то: «я ведь знаю, что это — грех…» И мучительные усилия что-то сказать. Язык не хочет служить мысли. И другим шепотом, ясней, тверже, так, что Надя слышала:

— Христос Воскрес!

Я, пораженный, не нашелся, что ответить. И опять:

— Христос Воскрес!

Тут я наклонился над лицом его, — над милыми смотрящими глазами и сказал:

— Во истину воскрес!

Потом он опять замолчал. Только прислушивался к разговору с Надей, с В<арварой> Д<митриевной>. Он не спал ночь.

— Мамочка милая, неоцененная, труженица моя вечная, ты лучше дочерей, ты всех у меня лучше, но лучше и тебя — сон.

— Усни, папочка.

Я поцеловал его и мы вышли.

В столовой остановились стенные часы. У В<арвары> Д<митриевны> были слезы на глазах.

— Это к большому несчастью.

— Что вы, В<арвара> Д<митриевна>. Вот у меня давно стоят, и я жив… <–> пошутил я.

Но это несчастье будет, скоро, будет. Он слабеет. Ко всем мирен. Ни к кому вражды и суда. Т<атьяна> В<асильевна>98 говорит: «Он проживет еще неделю». Все просил перевернуть его на левый бок. Мы перевернули.

4-го <января>.

1-го В<арвара>Д<митриевна> подала мне тетрадочку. «Прочтите нам с В.В». И вдруг вопль протеста Нади: это были ее стихи — обратный Блок: «Неведомый друг» вместо «Прек<расной> Дамы» — переписанные отцу на именины, как в детстве, в маленькую домодельную книжечку.

В.В.: «Отчего С<ергею> Н<иколаеви>чу не прочесть мне стихов?<»>

Я: «Я же не литератор» — и упчеляю <так!> Надю в другой комнате, а В.В. с постели:

— Неправда, не правда, неправда. Он настоящий писатель.

Вечер. Был у В.В. Ему получше. Ночью спал и не курил. Лежит весь с головою укутан. «Так хорошо». И просит не раскрывать его. И голос идет из груды теплых вещей, а лица не видно. Потребовал, чтобы меня напоили чаем. «И с сахарином». Потом заснул. Из Оптиной были худые вести99, но батюшка100 радостен и бодр, и всех утешает. «Не нaше дело» — говорит С<ергей> П<авлович> о судьбах Оптиной.

Прочел сегодня около 10 листов «Описи». В.В-ч 2-го говорил С<офье> В<ладимиров>не: «Нам все надо бросить, — все, все решительно — и спасать друг друга. Я все думаю: какой смысл в том, что все сюда собрались. Он должен быть. Он есть».

5 <января> суб<бота>. «Святая любовь… просвещает и радует действием своим, по сказанному: “на него упова сердце мое и поможе ми, и процвете плоть моя” (Пс<алтирь>, 27, 7); и “сердцу веселящуся, лице цветет” (Прит<чи Соломоновы>, 15, 13). И когда человек весь бывает внутренно соединен и срастворен с любовью Божиею, тогда и по наружному своему виду, на теле своем, как в зеркале изъявляет светлость души своей. Так прославился Моисей Боговидец». (Лествица. 30, 17). Вот — разгадка тайны иконы. Что есть икона? Только это: «процвете плоть моя», «лице цветет». [«Диавол Мефистофель обезсмысливает все творение Божие и Самого Бога, лишая его перспективы, глубины обоснования и вырывая из почвы Абсолютного, все располагает в одной плоскости, все делает плоским и пошлым. Ведь что есть пошлость, как не наклонность отрывать все<,> что не зримо, от корней Его и разсматривать как самодовлеющее и следовательно, неразумное, т.е. глупое<»> — Фл<оренский>, 179]101.

Человеческая природа изображена в разных своих состояниях: снизу вверх —

а) в сатанинском извращении: каррикатура, Гойя, Бердслей, Рувейр, Пикассо102. Онтология так изображаемого человека есть «ад всесмехливый» (Вел<икий> Пяток, вечерня, 2 стих<ира> на стих<овне>), «столп злобы богопротивной», плоть есть похоть, члены тела, — инструменты похоти — студ действия, простые алгебраические значки демоножизни, адова существования (как у Пикассо). Духовность ада.

б) в душевно-телесно-духовном человеческом бытии. Сюда укладывается вся живопись портретная, жанровая и пр.; фламандцы и испанцы, Репин и Боровиковский; Гэнсборо и Серов103. Здесь нет «сердца веселящегося» ни у изображаемых, ни у изображающих — а потому нет и «лица цветущего» этим веселием, от этого веселия, идущего из сердца и напояющего плоть. Если художники душевно-телесно духовные, не имея в себе «сердца веселящегося», «сердца на Него — только на Него — уповающего», пытаются изображать святое бытие — лиvки104 людей, «внутренно соединенных и срастворенных с любовью Божиею» (пр. Иоанн)105 и светоносных, как Моисей, если пытаются изобразить внешне это веселие веселых о Господе, не имея в себе и не вожделея к этому подвигу снискания сего веселья, — то они пишут не иконы, не «плоть цветущую», но картины, тело красивое, раз-украшенное, при-украшенное, при-крашенное, т.е. не изнутри высветленно-опрекрасненное, а извне, снаружи привлекаемое к прекрасному.

<Схема: см. рис. 1160913>

в) иконное.

Икона вбирает в себя лучи от сердца изображаемого, изображающего и на нее молящегося: она есть «цветение плоти» всех троих ибо 1) изображенный на ней изображен в состоянии «сердца веселого» — т.е. в Боге<,> 2) изображавший изображал своим взыскуемым (а часто и взысканным уже — как ап. Лука106, Рублев, Алипий и др.) — веселием взыскавшего веселье — т.е. в Боге, 3) молящийся на икону обращает свой взор на нее не такой, каким он смотрит на себя и внешние предметы, как бы ни были они прекрасны сами по себе, а взор, изнутри взыскующий веселье, а молитвой (словами ее, священнодействием) залучающей веселье в душу107 молящегося и чрез то преображающей ее, возводящей к веселиям святого и его художника, — т.е. опять-таки в Боге. Тут только и есть икона — в этой Троице — явления красоты в Боге. Посему 1) нет для нас иного подхода к иконе — и как к художественному произведению — как в молитве. Икона вне молитвы, без молитвы уже не икона и как худож<ественное> творение, но она тогда и не картина. Она — всяческий абсурд, ничто.

2) Писать икону может лишь тот, кому ясно, что он пишет, что он хочет являть, когда ясно являемое, а являемое в иконе чрез «Плоть цветущую» — сердца веселие — сердце же веселое — Любовь Божия в человеке — любовь же Божия есть сам Бог: «Бог любы есть». Ясно же все это может быть лишь тому, кто сам — с-а-м — взыскует всего этого. Иначе сказать: иконопись — особый подвиг молитвенного делания, иконописание — жизнь в Боге, иконописец — подвижник. Таковы и были Рублев, Алипий, Дионисий, даже Ушаков108 считал в роду своем схимников и юродивых. 3) Невозможность написать икону мне, другому, третьему, — пиша икону, напишем картину. Их и пишут у нас с конца ХVII ст. Но: а) в Дивееве — иконы, б) «Спорит<ельница> хлебов» у о. Амвросия — икона.

4) Молитва на икону есть акт триединого явления красоты Божией, любви Божией: Богоявление «Сердца веселого» чрез «плоть цветущую», — чрез икону. Троица Рублева — чрез «веселое сердце» Рублева и чрез ищущее (в сознании своей греховности) веселья сердце молящегося пред ней — являет и «Троическое Единство священнотайне»109 — поскольку явление Его вообще доступно человеку.

5) Пустынники были без икон: им открывалась ИКОНА НЕРУКОТВОРЕННАЯ — САМ МIР ГОРНИЙ. 6) Икона есть всегда Боговоплощение: первая икона — НЕ-РУКОтворенный образ Спасителя. 7) Чудотворение Иконы — есть благодатный акт особого, промыслительного, недоведомого нам навсегда явления Плоти духоносной, непосредственно действующей. Чуд<отворная> икона Спасителя — как Он Сам, допускающий коснуться для целения к краю Его риз, к Его Плоти. Чудотворение есть предельное Освящение иконы: предельное <д>оказательство, что она Богоявила мiр горний. Чудотворные иконы: а) или Богоявлены = «явленные» б) или писаны святыми (Троица Рублева, Успенье Петра М<итрополита>110, иконы от ев<ангелиста> Луки).

В сийс<ком> подл<иннике>111 собраны как лучшие художественно, как истиннейшие, прориси чудотв<орных> икон. Чудотворение как бы Богом — признание истинности и подлинно-верности горнему прообразу этой иконы.

Чудотв<орных> икон больше, чем знаем: всякая икона — потенциально чудотворная: акт чуд<отво>рения — со стороны испытующего оное — есть акт такой молитвы его пред этой иконой, которая открывает ему первообраз со стороны благодатности и силы того, — т.е. являет ему через икону — иконописуемого, непосредственно богообщает с ним и приобщает к силе того. Это и согласно с учением соборов об иконах, как изображении первообразов, и иконопочитании, как о нашем возведении к первообразам.

После всенощной. В соборе — три Троицы: Рублева, маленькая в палатке [три Ангела, Авраам коленопреклонен, Сарра из-за двери подсматривает]112, большая в Никольском притворе (три Ангела с сентиментально-девическими лицами, что-то немецкое елочное). Все три — иконы: все освящены, молебны, все хотят нас возвести к первообразам, — и возводят. Но Рублев для этого возведения избрал путь прямой, безукорный, строгий, он знает (творчески, внутренно и всячески) больше безмерно о первообразах, чем два другие, и значит бесконечно больше открывает нам, может открыть. И это не от того только, что Р<ублев> — великий художник, а те бездарные подражатели кому-то бездарному. Если бы фигуру любопытствующей Сарры написал не бездарный Х, а гениальный Рафаэль или кто, она все равно была бы бездарна, лжива, невозможна, ибо: она — при всяком изображении — не иконна, ибо не связана с первообразами, и ложь сия идет до онтологической глубины, и иконная истинность Рублева в том, что он не написал ее113. Различие в мере таланта и творческой силе на иконе не в том114, что Р<ублев> написал бы ее лучше, а в том, что он вовсе не поместил бы ее на иконе Троицы, а не на бытовой картине из жизни патриархального Авраама, и это непомещение ее шло бы у Рублева из религиозных, иконосозидающих глубин: она религиозно лжива на иконе ПРЕСВЯТЫЯ ТРОИЦЫ. Девические лица ангелов на третьей Троице могли бы в гениальном исполнении — скажем, Рафаэля — сохранить свою девическость: художественно они были бы тогда приемлемы, иконно — не менее, а, может быть, и еще более лживы, ибо ангелы суть не putti115 Возрождения, не полудевушки, полуюноши Рафаэля, не тяжеловесные человеки Рембрандта (гравюра Явление Ангела Товии, где грубые пятки сверкают у возлетающего ангела, и видно, какой он тяжелый, как тяжело ему подняться на воздух), а ту, что написал Рублев: горние силы.

<Вставил как-то гораздо после>116:

[Но как ни много знает Рублев о Св. Троице и как ни мaло знают о ней писцы тех двух икон — они все трое117 знают тaк мало, что различие их знаний тонет в безбрежной пропасти их незнания общего, всечеловеческого извечного незнания Таинств Животворящих, — и потому, несмотря на явно — высшее знание Рублева, Церковь и те иконы приемлет, и оне суть иконы]118.

10 января, четв<ерг>.

Записки оборвались: вошел Сережа Fou d’elle. 6-го мы были у обедни, потом заходили к о. Павлу. Я передал ему свои мнения о Троице Рублева: 1) или это дерзновение, которое всех нас опалит — открыть икону: увидеть Ангела во плоти, бесконечно недостойны будучи увидеть, 2) или это — промыслительный акт особого нам недоведомого попечения о нас. О. Павел на это сказал: «Я не знаю, почему явление из горнего мира должно рождать страх и опалять непременно. Мы не можем119 заранее сказать, что восчувствуем при явлении горнем: оттого — оно и явление горнее. Может быть, радость, может быть, страх; может быть, что иное120. Ибо горнее — вне нашего опыта и знания». Я возразил: «но в явлении 2 стороны: а) то, что является, и б) то, что принимает явление — т.е. мы, а природу свою знать можем (что греховны, не в состоянии выдержать явления и т.д.)». И сослался на меру истинности явления у отцов.

Сережа привез Леонтьевские бумаги. Мы просматривали.

7-го зашел к о. Павлу. Он: «Я видел сегодня во сне Троицу: мне виделись иконы св. Троицы». От него к В.В-чу. Он здоровее, двигает левой больной ногой, капризничает. «Вы — сад, В.В. У вас — в сочинениях — поляна для вечерка, тень — для солнечных часов, кустарник…» (я). — Вот кустарника-то много (Сережа проворчал). — Это верно. Да, да. Это очень верно, — отозвался В.В. Капор мы с него сняли. «Я ел манную кашу. Дьявольски, т.е. ангельски, вкусно».

Сережа про отца:

На Рождество М<ария> Iос<ифовна>121 утром совсем уже, проснувшись, вновь прилегла и как бы сон, но не сон: Пришел о. Iосиф и сказал: «Сегодня непременно приезжайте ко мне на кладбище122. Я получил высокое назначение». М<ария> I<осифовна> отговаривается: «Трамваев нет» — «Ну, завтра. Но непременно!» Сам был светлый.

Я заметил: как легко и радостно всегда за него молиться. Был вечер. Миша у нас. Во вт<орник> 8-го были у обедни и собирались идти служить панихиду по Л<еонтье>ву у Черниговской. Но мороз. Сергей — зяблик из зябликов. Вечер весь проговорили на темы политико-апокалипсические. «В Сереже — внука Л<еонтье>ва» видимо-невидимо. Жалели, что нет Коли. Сошлись: все крупное и подлинное — в эстетике-ли, в жизни-ли, мысли, творчестве — должно уйти в Церковь: ибо — больше в мире н-е-т места, не загаженного мещанством и благополучием трамвайно-кооперативного прогресса. «Вот Саша не ест конины, потому что грех. А за Сашей — пифагорейцы, [научила этому Церковь]123, Платон, Египет: мистикотребуемое неедение определенной пищи ради незамутненья124 чистоты мистического восприятия. Священные запреты! Ревущий дьякон ревет анафему отвергающим бессмертие: В.В. верно сказал, что он за Платона, за Сократа ревет. А служба церковная? одежды? ладан? За всем — Эллада, Византия, — и живые. Не археология. Читать Платона в семинаре даже Эрна125 — не то, что слушать в Академии под миртами: это не тот, не-живой, безуханный Платон. Безуханна и Венера в Лувре, на которую не молятся, которой не курят священных курев, с отбитыми руками, не Венера уже, неv та, которой могли бы действенно воскликнуть: «Велика Венера Книдская или такая-то!» А тут — в Церкви — все живо: курево подлинно курится, Саша подлинно не ест запретного мяса из-за тех благостных основ, из-за которых не ели пифагорейцы, какие-нибудь мисты, аскеты, бессмертие возглашается и утверждается так же реально в Тоновском Храме Спасителя, как когда-то в Киевской Софии, еще дальше: в Цареградской, еще дальше: в Академии Платона, еще, еще дальше: у пирамид, у храма Соломона, в святилищах Востока… И все, все это — только в Церкви. Нигде больше в мире.

9-го я написал Коле:

«У меня с 5 до 9 гостил С<ережа> и мы очень близко передумали и перечувствовали многое, все время жалея, что нет тебя и другого Сережи126. Я кончил “Лествицу” и несколько раз порывался выписать отдел<ьные> места, важные для нас обоих. Но вот главное: Основа основ жизни есть Богообщение — это ту, о чем Ап. Павел писал: “желание имам разрешитися и со Христом быти”127, это то, что ответил почти перед смертью Вл. Соловьев128 на вопрос Новоселова129: “что всего важнее на свете?” — “Как можно чаще быть с Богом. Если возможно, всегда быть с Ним”. Я думаю, что нет отдельной мудрости, отдельной красоты, отдельного добра, — но все это есть в Богообщении, и по отдельности их, т.е. добро (нравств<енную> жизнь), истину (филос<офию>, науку, ведение, оккул<ьтные> знания и т.п.), красоту (искусство, красоту природную, человеческую) искать не стоит: не на-й-д-е-шь. Оне даны и открываются только в Богообщении, открываются сначала смутно, потом отчасти, потом лицом к лицу, — первый же, важнейший, величайший, могущественнейший путь и вид Богообщения — есть молитва. Вот почему ап. Павел взывает: непрестанно молитесь. Молитва — тут же, с нами, неотделима от нас, всюдусуща, всегда под рукой, для нее ничего не надо, кроме желания, чтобы она была, и жажды ее. Она как воздух проста, доступна, легка. Я знаю, ты можешь сказать: она трудна. Не онa трудна, а eё затрудняют, за-трудняют. Кто? Дьявол, — “мiр”, тот, что во зле лежит, — “пакостник”, данный нам в плоть: бес. И все, ее збтрудняющее, должно быть преоборено, отвергнуто, отвержено, что б это ни было: человек, мысль, красота, создание искусства, телесн<ое> влечение. Ищешь добра? — Ищи молитвы. Ищешь истины? — Ищи молитвы. Ищешь красоты? — Ищи молитвы. Все истинное, доброе, прекрасное — молитва. О. Анатолий — молитва; икона Рублева — молитва; мудрейший из Апостолов Павел — молитва. Жизнь небесная на земле есть молитва. Молитва — мост, которым мы теперь же, сейчас, в сию минуту восходим с земли на небо, к Богу. Молитва — мир, простота, радость, красота. Молитва — Бог в мире и человеке, и человек и мiр — в Боге. Вот и все. Больше ничего не знаю, но этого мы с тобой искали и будем искать и Господь нам поможет. Христос с тобой. С.Д.» «Повидеем немногих»130.

Сережа уехал 9-го. Вечером 9-го я читал131 письма К<онстантина> Н<иколаеви>ча к о. Iос<ифу>132. Глубокомыслие, обычное для Л<еонтье>ва, в них соединено с нежностью, с самой глубинной откровенностью и силой.

Сейчас, растапливая печку, читал «о Вл. Соловьеве»133. Л<еонтье>в — предугадатель. Он предвосхитил подозрение о. Павла к богословию славянофилов, в частн<ости> Хомякова134. «Хомяк<овск>ие оттенки… (по моему неправильные и в некотором отнош<ении> полу-протестантские)» и т.д. (стр. 10 и дал<ее>) — с явной симпатией к католичеству (условной, конечно, сравнительной не с православием, а с не-православием протестантства). Это то же, что у о. Павла: помню, как его уличали в симпатии к католичеству (по поводу «Около Хомякова») Новоселов и Рачинский135, и как огорчался по поводу «Хомякова» и этого «около» покойный Федор Дм<итриевич>136, славянофил чистейший. Заметки Л<еонтье>ва на Х<омяко>ва137 должны быть крайне важны. О превосходстве Филаретовс<кого> богословия над Хомяковским — очень мудро. «Промысл Божий есть непрестанное действие силы и всемогущества Божия, коим он сохраняет бытие и силы тварей…»138 и т.д. Это испытываешь постоянно, ощутимо, повседневно. И точнее, чем определил это м<итрополит> Филарет, определить нельзя. Кажется, из всех сил и свойств Божиих, эту — промышление о тварях ныне преимущественно испытывается. По разуму челов<ека> и его вычислениям; умереть бы нам давно, — а живы: воистину Он, — только Он, один, без малейшего участия самих тварей, «сохраняет бытие и силы тварей, всякому добру вспомоществует, а возникающее через удаление от добра зло или пресекает, или исправляет и направляет к добрым последствиям». Тут — вся история дней наших, тут история каждого из нас. И как жутко и сладостно это сознавать!

Воистину — «Прав Ты, Господи, и правы пути твои» — в мiре целом, во всех нас и в каждом из нас.

Нет в сердце теплоты и света, чтобы сказать это, как надлежит, но нет и безчувствия, по милости Божией, чтобы вовсе умолчать и не сказать того, что видишь, что испытуешь на себе и на других постоянно, непрерывно, ежечасно.

11-го <января>. Пятница. Я проснулся в 3 часа; у Преподобного благовестили к утрене. Я проснулся ото сна, в котором видел о. Iосифа. Потом опять заснул, и второй сон затуманил первое. Но вот главное: Церковь. Стоят люди. И как-то тут же о. Iосиф; уже умерший и всем ведомо, что он уже не с нами. И он говорит, — т.е. не говорит, а от него это исходит, как бы слова: «Надо всматриваться в лица». А стоят все его прихожане и мы, его друзья, близкие, родные139. «Если лица светлы у них здесь, то мне хорошо и светло будет там». И он как бы читает в нас, стоящих, в лицах наших, свой приговор. И он хорош, он светел и счастлив.

Он сиял, сияние взошло в нас, он нас светлил верой, — просветлели ли мы? Если да, то его труд совершен, и он будет светлый — там. Он и светел. Вот характеристика о. I<осифа> из письма к нему Л<еонтье>ва от 1/V.<18>90 из Оп<тиной>. Л<еонтьев> зовет туда пламенно о. I<оси>фа.

«Голубчик вы мой, о. I<осиф>! Долго я воздерживался от прямой просьбы, чтобы непременно этим летом ко мне приехали, но, наконец решился это написать… Хочу сказать Вам, что я в Вас очень теперь нуждаюсь — нравственно… И если Вы, оперившись, теперь сами уже менее прежнего обо мне помните умом и сердцем, то я-то зато наоборот: чем вы зрелее, тем более добра может сделать свидание с Вами»140.

Отстраняя о. I<осифа> от Гете и Байрона, Гейне и Некрасова, Л<еонтьев>: «Вам это вовсе не сродно (приходить к Богу через отрицание, через антитезу языческую — к христианству. С.Д.) — и вы должны благодарить Бога, что это так. Вашей честной, чистой, прямой и твердой натуре не сродни ни демоническая муза Байрона и Гете, ни ломаная блядь и стерва муза mauvais genre141 Гейне и Некрасова. Ваш лиризм<,> в чем-бы он ни выразился<,> в проповедях ли (для образов<анного> класса), в публицистике ли — должен естественно принять христианский характер…»142. Весь о. I<осиф> — здесь.

12 <января> суб<бота>. Вчера утром приехал Шура и сегодня уехал. Сегодня видел во сне няню Полю, но не помню сна. А когда видел во сне о. Iосифа, то перед тем видел «дорогу» к няне Поле — фантастическую, через речку, дом перевозчика, корридор в лесу, — но вижу уже в который раз. Почему-то вспоминается Полин рассказ — как сосны наклонялись, и это был бес.

Живу молитвами других за меня: молятся батюшка, Коля, Маня-тетя143, Над<ежда> Ив<ановна>144, арх<имандрит> Вениамин145, Мих<аил> А<лександрови>ч146 и еще другие, кого просил и так, без просьбы. И живешь молитвой их — и молитва их держит меня, как ребенка, учащегося ходить: отними эту невидимую руку — и упаду, разобьюсь, не встану…

И ничего своего нет: все чужое: Божье, — в душе, в духе, в теле, отцово, материно, предково, тело, голос, цвет волос, душевный сплав любящих — самая суть жизни в молитве. Что же мое? То же, что и их, — при смирении, ничего, — при гордыне.

Монашки (мои знак<омые> из Ростова от Петра Царевича147) брали песочку с могилки о. Герасима, которого не знали, и, когда ехали по ж.д., посыпали им непременно пред человеком, от которого чаяли себе беды, или в затруднении (сесть в вагон и т.п.) — и все было благополучно. [Слышал от С<офьи> В<ладимировны>]148.

После всенощной. Я получил записку от Татьяны Вас<ильевны>. «Хочется, чтобы вы были у нас, с вами приносится в наш дом мир и тишина». Она была со слез, мне рада. В.В. непрерывно говорил, мечтал, кричал, плакал, нежничал, рассуждал о еде, давал мне заказ на пирог с малиной, с творогом, на мед, на сметану и т.д.

Когда пришла С<офья> Вл<адимировна>, он это еще усилил. Глаза у него какие-то сегодня большие, на выкате, он кажется худым до ужаса. А мысль — есть, есть, есть… «Принесите нашу провизию и всю положите около моей кровати». А вся провизия — брюква.

Опоздал ко всенощной. Стоял и думал. Когда иеродиакон проходил мимо со свечой: — словами из переписанного мною письма Л<еонтье>ва к о. I<осифу>: «близок тот “запах ладона” и видна та “чорная ряса”, без которых я уже и жить не могу»… Не могу. Приложился к Евангелию, запели: «пешешествовал Iзраиль…»149 — и это было единственно — родное, нужное, мне, — ту, что ищу себе, хочу, прошу у Бога…

«Домой, домой!» — как твердил Георгий150 в больнице в сентябре. В этом одном, в этом ладоне, в этой черной рясе, в этом «пешешествовал», — мое «домой». Я могу еще долго обольщаться, что у меня есть еще где-то дом, кроме этого, и метаться проникнуть туда, — но нет у меня дома нигде, кроме этого, нет и не будет и не может быть. Я или бездомный; или в этом дому…

13 <января> вос<кресенье>. Шли с С<офьей> В<ладимировной> от обедни. Почтальон. «Письмо от батюшки!» Она начала читать. Я посмотрел и увидал, что письмо мне. Мне было жаль смущать ее радость. Потом обнаружилось… Вот оно.

Достопочтенный о Г<оспо>де раб Божий Сергий.

Письмо твое получил. Спаси Господи за память. Молитвенно желаю вам от Господа Бога милости, здоровья и душевного спасения. Слава Богу, что под кровом пр. Сергия живете спокойно. Да поможет Вам Господь. Тоска и уныние — это бывает, но прочтите в письмах старца Макария151. Там подробно описана борьба с сею лютою страстью. И много пишет о сем св. Нил Сорский152. Избегайте праздности и многоглаголания. Спрашиваете, как дальше жить? Не устроиться в монастырь? Если еп. Феодор принимает, кажется, можно бы решиться, но смотрите: как себя чувствуете духовно. В Оптину ехать не советую: вопрос о нашей обители не выяснен. Молитвенные правила — о сем спрашивайте о. Порфирия. Христос с тобою. Спасайся и смиряйся. Iисусову молитву творите. Я советую Вам прочесть книгу под заглавием: Странник, руководство к Iисусовой молитве153. Очень назидательно. Призываю на тебя и твоих благодетелей мир и Божие благословение. Остаюсь убогий грешный недостойный

Iеромонах Анатолий

Подпись батюшки твердая, прямые буквы, крепкие. Писал о. Нестор. [Двух слов не разобрал]154. Вложены два шаморд<инских> листочка155: «Что такое православие» и «Об изменениях, бывающих в душе каждого человека».

Вчера думал о «домой» — а вот сегодня — и зов из дома домой! Зовут домой.

Вчера и сегодня переписываю письма Л<еонтье>ва.

Заболел Пав<ел> Бор<исович>156. В Лавре крест<ный> ход по случаю снятия осады в См<утное> время. Вчера я все думал: Что с оптинцами? А сегодня — письмо.

14. Вчера начал воспоминания об о. Iосифе157. Сложно и трудно писать. Сегодня отослал Коле письмо. Зову сюда.

15-го, вт<орник>. Писал об о. Iосифе. Переписывал Опись, которую Коллегия решила издать, и письма Л<еонтье>ва.

16-го, ср<еда>. Вчера у М<арии> Ф<едоровны> был А<лексан>др Викт<орович>158. Он был в Аносиной, едет в Зосимову, а оттуда в воскр<есень>е в Опт<ину>. Черное пальто, башлык, палка-посох, подаренная батюшкой, чемоданчик. Весь тут. Улыбка, веселость, румянец. Смеется — говоря, как трудно теперь ездить. Думает поехать на Выксу, в Саров. Он — батюшкин Мотовилов159, и как подходит к духу Батюшкину. Оттого так и любит его о. Ан<атолий>. Прост, весел, всегда доволен, бодр. Отмахивается от здешнего Ник<олая> Ор<естовича>160. «Вот Паша Саровская»161. Был у нее за 2 года до откр<ытия> мощей162. Она сказала: «На барщину поступила — барщина у Пречистой». Предсказала ему смерть в доме.

Рассказывает, что 18-го либо 19-го был у батюшки, и тот был так весел, особенно благодатен, что выйдя от него: «был в раю. Ну, в раю был. Такая радость!» С ним пошел к батюшке его духовник о. Филарет. А<лександр> В<икторови>ч: «Да ведь вы утром были уже и долго».

«Нет, пойду». Пошел. А выйдя: «Не грех вам было меня рая лишать? не брать с собою»… «Да я…» — «Нет, не грех?»

Отправил батюшке письмо с А<лександром> В<икторовичем>.

О. Алексей Зосимовский163 говорит: «Заря занимается».

Вчера переписывал и писал.

Написал Сереже Ф<уделю> письмо.

17 ч<етверг>. Вчера от Гоши письмо: Постниковых164 выселяют, и не смотря на его усилия, почти ничего не удается вывезти из наших вещей. Меня просит не приезжать. Я зашел помолился в собор — Свят. Николаю и Пр. Сергию. Чтоv нужно во-истину, для нас с братом, ту они сохранят. Сохранили же то, что я считал наверное пропавшим: иконы у Варвары А<ндреев>ны165. А сегодня пришлось читать в Евангелии по порядку: «Тако убо всяк от вас, иже не отречется всего своего имения, не может быти мой ученик» (Лк, 14, 23)166.

Я вчера писал до 11-ти. Заболела голова. Помолился, прочел канон и акаф<ист> Св. Николаю, лег. И видел страшный сон — самый страшный из всех, которые видел. Я был в комнате с мамой, в нашей, кажется, переведеновской комнате167. На нее нападала сила демона — она стремилась проникнуть отовсюду, казалось, воздух за окнами колебался от демонов. Рамы трещали, двери затворенные были распираемы изнутри их напором. Но было тихо в том смысле, что они не кричали, не вопили. Шум был только от их усилий, от напора, от их плотности и движения. Мы читали с мамой молитвы. Еще что-то делали — забыл. Вдруг168 к форточке приник малый и безобразный бес, он уже выставил свою морду. Я стал усиленно, громко, часто, часто творить Iисусову молитву, только ее одну. Я умирал от страха, и я был жив только ею. — В это время я проснулся. — Проснулся с творимой губами Iисусовой молитвой.

Ясно, я творил ее и во сне, когда видел сон. Он проходил передо мною, сердце у меня билось от ужаса (действительно билось) и я шептал Iисусову молитву. Значит, умом или в сознании, или, может быть<,> легким шепотом. Сон — было одно, молитва — другое. — Я ею, действительно, отгонял бесов сна — в конце концов тоже действительных, д<ействительных?> бесов. Проснувшись, я продолжал читать молитву, нить ее ни на миг не прерывалась. Сердце мое билось. Я еще весь был во власти страха. А молитва шла и шла. И я вновь, успокоившись, заснул с молитвой на устах, творя ее. Надо спросить у о. Порфирия. Недавний совет батюшки заниматься Iисусовой молитвой.

18 пят<ница>. Был сегодня у о. Порфирия. Сегодня солнце, тихий, ясный, теплый день. Первая, еще бессловесная весть о весне. О. Порфирий служит вечерню. Я встретил его после, в проходе к о. Варнаве.

«А! Сереженька!» — приветствовал он меня169. «Как живешь? — Слава Богу. — Благословил, трижды поцеловал. — И повел к себе. «Ну, что скажешь на пользу?». Правило оставил мое, сказал с ласковой улыбкой: «Хорошо? Этого и держись, и до смерти не оставляй. Бог поможет». О сне: — Все подтвердил. Молитва шла и во сне. «И у меня так бывало. Спишь — а молитва идет». Я прочел из письма о. Анатолия об Iис<усовой> молитве. «И надо творить ее». «Надо засыпать и просыпаться с молитвой». В это время вошла женщина. «Оставить ли родственницу дальнюю? — Оставить. И странного надо принять, а не то что родного. Поставит Христос и спросит: накормил-ли? напоил-ли? — Хлеб отбирают. — Терпеть надо. Теперь легче терпеть: все страдают». Она ушла. Я сказал о блудных снах, а он мне сам докончил, что я еще хотел сказать. За вещами в Москву не ездить.

Видел сегодня расчищенную молебную Богоматерь Преподобного170 и наполовину (лик) расчищенного Николу.

Как понять слова о. Анатолия о м<онасты>ре? теперь же? — или, как осенью он говорил, до весны?

В.В-чу вчера было очень плохо. Не мог говорить. Ничего не ел. К вечеру попросил, чтоб его причастили. Причастился, исповедовавшись, в третий раз. И стало лучше: ел, пободрел, заговорил. Сегодня Варвару Дм<итрие>вну соборуют. Им пришли деньги от Горького. Таня гов<орит>: «Вокруг нас что-то делается». В.В-ч так же думает. Он слаб.

19-го, суб<бота>171. Был у службы у пр. Никона и на ночном молебне. Обедню стоял радостно. Так — и молебен, к концу рассеялся, но вышел из храма опять в тишине и радости. Зашел к м<итрополиту> Филарету. Вспомнил двух старух, на днях виденных у Преп<одобного>. Они все суетились с самого начала обедни: <«>подавать ли уже за молебен, или рано», и разговаривали вслух. Я осудил их про себя. Суетились, суетились и к самому началу Херувимской решили, что «пора подавать». Одна пошла к иеромонаху, оторвала его от молитвы, подала-таки. «Все записки, подавать, — и никакого внимания к службе: поют херувимскую — а оне решают: “подавать?” — что же для них обедня?<»> Так я рассуждал, т.е. о-суждал. Но вот пропели херувимскую. Старался не слушать разговор старух. Говорит — одна, еще бодрая, круглая, в куньем воротнике. Хотел уж подойти и сказать ей что-нибудь. И вдруг вслушался: она молилась вслух, — не словами молитвы, а так, просто: «Заступи! Матушка Милосердная! огради! помилуй, Царица Небесная! Iисусе Христе!» Мало слышно: «меня грешную», и все имена, имена разные, — кажется, и царские. И опять, на коленях, часто-часто крестясь, низко-низко кланяясь: «Заступница! Матушка наша! Заступи! Прости! Пособи!» И такая сила, такая простота в этом: такой упор молитвы! Ну, как не вы-молить, не от-молить, не за-молить с таким упором? Упорно, безостановочно, крепко-крепко — как так открыто, так безбоязненно — и в то же время с величайшим страхом — как перед тут же, вот впереди, стоящим человеком. И так до Отче наш. А подошла какая-то третья женщина, чужая, и не к ним — заговорила, и оне стали прислушиваться, да чуть ли не заговорили и сами. Но вот мы знаем, что есть Херувимская, и как надо стоять, и многое, многое мы знаем — чего они не знают, и что нужно, конечно<,> знать… А наша молитва — и ее! Наша что-то слабое, едва-едва поднимающееся, некрепкое, — а у ней не молитва, а упор в Бога: уперлась в него и не отступит, пока других не отмолит и пока просимого не вымолит. Какая тайна ее, все в Боге и в жизни человеческой около нее!

Так — помню — молилась мама, ложась спать, перед Спасителем. Если я ложился рано, то слышал из своей комнаты, как она молилась. А она думала, вероятно, что я сплю. Прочтет молитвы; особенно помню тропарь «Пречистому Твоему образу», — и шепчет, часто-часто, и все громче, все крепче — о нас, о заблудших — «Вразуми. Настави».

Мне было всегда неловко это слышать. На столе моем, рядом с постелью, лежит только что читанный Ничше, или Ибсен (в <1>906 году), голова еще полна несложными юношескими рассуждениями об «индивидуальности» и «внести человеческого в» <так!>, — обрывками фраз из «Антихриста», «Брандта», стихами Брюсова172, в душе еще не остыл вполне жар дневных споров с эс-эрами — я — анархист! — с Сашей Лар<ионовым>173, с Леосем174, какие-то рифмы, строфы и кусочки рифмованные бродят в голове — собственные, — и вдруг слышу, не могу не слышать, как мама, — поившая вечерним чаем кого-либо из анархистов, и молча слушавшая, лишь изредка вставляя слово-другое, всегда меткое, но меня досадовавшее, разговоры наши о Ничше, об «Антихристе», о том, что

Господа и Дьявола

Хочу прославить я175, —

о том, что: «я вижу новый бой во имя новой воли»176. И после прибиравшая на моем столе, сметя, к моей досаде, груды разворошенных книг декадентов, и анархистов, — как мама, такая слабая в своих возражениях на наши антихристианские блестящие теории и грязно-свободные стихи, — упорно, со слезами, крепко, крепко шепчет перед старым семейным Спасом, озаренным светом лампады:

— Вразуми их! настави! вразуми!

Их: — нас, — меня, брата.

Доводов — нет, возразить иногда пытается (особенно на кощунство какое-нибудь, на что-нибудь явное грубое, злое) — но не доходят до нас ее возражения, путает она одного писателя с другим, говорит: «Легарный вопрос» вместо «аграрный», почему-то досадует на фамилию Каутский. «Каутск, каутск… все у вас каутск», на снимок с Родэновского «поцелуя», у меня висящий, ворчит: «Голых навешали» и еще более тем сердит нас. Дункан, нашу Дункан, которую мы особо чтим за ее эллинизм, за то, что она — «смелая», «нагая», «осуждаемая пошлой толпой», — называет с какой-то особой иронией «босая ваша», мы торжествуем над всем этим. Мы умные, мы знаем, мы правы, мы индивидуалисты, мы анархисты, мы — мистики.

Но сильнейшее-то ее возражение против всего этого она нам не говорит. Она никому его не говорит. Она шепчет только ночью:

— Вразуми, настави, прости. Вразуми177.

Я лежу под одеялом, и внутренно, где-то внутри-внутри, докуда я не хочу добираться мыслью, откуда я ничего не хочу переводить в мысль, в сознание, — и внутренно я знаю, что ее молитва свята, истинна, мудра — о, безконечно мудрее всех моих Ибсенов, Ничше и Штирнеров178! Но это — внутри. А так, — мне досадно немножко, что я слышу179 эти ее «Вразуми!…» и в то же время я боюсь движением малейшим прервать их: не я понимаю, а во мне что-то понимает, что прерви я эти ее «Вразуми» шорохом, окриком, что спать не могу, что «зачем вы вслух» — я был бы подлец, окончательный подлец.

И она долго, долго еще молится: «Огради! Настави! Вразуми!» — вот как та старуха в соборе. Тот же упор, та же сила, прямая простота, но только безконечно больше страдания, — заглушаемые, но не заглушимые слезы, — боль матери за этих, тут же вот, почти рядом лежащих детей, которых ждет, может быть тюрьма, ссылка, страдание, и которые не хотят знать старой иконки милостивого Спаса и не молятся Ему на ночь…

И она, — воистину она — отмолила. Она вымолила, чтобы Он вразумил и наставил. Он — вразумил. Он наставил. Он послал наставников, охоронителей, молитвенников.

И тогда Он взял ее к себе.

Я в первый раз был в Оптиной Пустыни, у отца Анатолия, о котором до приезда моего туда ничего не знал, — с нею, в 1913 году, в конце мая. Она привезла с собою красное яичко — была еще Пасха, — и180, подавая его батюшке, сказала: Христос Воскресе! — он улыбнулся ей с особенной лаской, взял яичко, сказал: Воистину Воскресе! — и, помнится, подал свое… Я вместе с нею исповедовался у него в келье. Я читал исповедную книжку батюшки, по его благословению. А через год, в 1914 г. она умерла. С бесконечной любовью и грустью держала она мою голову в своих руках, уже без слов, и целовала ее, — она прощалась со мною, но она умерла успокоенная: она знала, что — отмолила, что ОН услышал ее — и вразумил.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы твоея Анастасии!

Коверчик о. Иоанну. Еп. Димитрий рассказал мне об этом, когда я приезжал его просить отпевать маму, а недавно он же рассказал это Надежде Ивановне. Он рассказывает это с какою-то особой хорошей памятью о маме. Она вышила ему (тайком от нас: мы ничего не знали) коверчик и принесла ему с просьбой стоять на нем перед престолом и помолиться о нас. А «мы» были тогда гимназические бунтовщики и отрицатели, воевавшие с «ним» (впрочем, у меня всегда было 5 по Закону, и у брата не было плох<их> отметок, — так что не «умилостивлять» законоучителя она приходила). И он говорит: «И я всегда стоял на нем, и молился, и вспоминал о ней; как она принесла ко мне тайком, сама вышила, сама за вас просила. Как она любила вас!»181

Господь дал мне счастье видеть, что она знает, что Господь услышал ее и вразумил.

На именины ее 22-го, 1913 г., я решил вместо подарка ей, пригласить Святыни из Успен<ского> с<обора>, как это всегда делали в нашем «своем доме», при папаше. Я ничего ей не сказал об этом, и записал Святыню на 22-ое, купил закуски, вина для священников, как это делалось у нас в старину. И, помню, какое было счастье; какая бесконечная благодарность Богу на182 ее лице, когда я сказал ей: поутру (или с вечеру, ибо дал возможность приготовить, — уж не помню) — «Мама, а к нам сегодня придет святыня из Успенского собора. Это вам вместо подарка от меня». Она целовала меня, называла: «Сынка мой», и принялась радостнейшим образом хлопотать, чтобы все было в порядке, чтоб все — как «тогда». Как на грех в это время приехал Петя, «Братушка»183. Она к нему хорошо относилась, но тут он был, в ее глазах — призрак моего толстовства, безбожия, — и она ему явно была не рада. Он — со свойственной ему деликатностью и нежностью — понял, что лучше ему прийти в другое время, и ушел. Священники запоздали. Она волновалась: «Не приедут. Теперь уж не приедут». Но они приехали. Я просил служить и св. вел<икомученице> Анастасии. Я поставил, как ставил ребенком и образ ее. Она молилась со счастьем, с радостью, с благодарностью. А после молебна угощала священников в моей комнате, рассказывала им, как приносили святыню прежде, кого из них знала.

Помню еще как молилась она в <19>11 г., у «Трех радостей»184 на напутств<енном> молебне при отъезде моем в Лапландию.

Помню, как счастлива была здесь, у Троицы, в <19>14 г. и как затуманилась, что я хотел ехать с Цветковым185 в Гефсиманию186, а ее одну отправить в Хотьково и вернуться к ней потом, но я остался с нею, вместе молились; она187 на свечи, образки, на нищих, на тарелку — могла тратиться сколько угодно. Я был рад, что могу ей доставить это. А она. Это было ее счастье, ее счастливые наградные дни за те дни — со скорбными «вразуми, настави»…

5 1/2 ч. веч<ера>. — Письмо от Лемана188. Планы издательства <так!> «монографии». Из Москвы затребовали разобранные мною грамоты о Ст. Разине. Издать для народа, что-ли?

Все дни — за воспом<инаниями> об о. Iосифе. Они растут и делаются воспоминаниями моими и о Леонтьеве.

Живу здесь с какою-то постоянною, изо дня в день, помогою. Так хорошо, что жутко иногда делается. Но бояться хорошего — язычество («Поликр<атов> перстень»). Благодарить Бога надо, но где сил на это? И есть ли силы, и сколько их надо! Верю, что мое «хорошее» дается не мне, а другим, молящимся обо мне, и подает мне руки чужие. Я никогда так не жил. Нет, не бояться — этого, а только благодарить Господа и молиться, и помнить, что все это незаслуженно, незаслуженно, незаслуженно. Живу на чужой счет.

Рад, что написал о маме.

20 вос<кресенье>. Мамин кошелек. Я открыл его впервые вскоре после ее смерти. (И говорил тогда Мокринскому). Вот он. Он простой, черной кожи, внутри особое отделение. Не на много рассчитан денег. И лежат доселе во внутреннем отделении копейка и две полукопейки медные. А в двух других отделеньицах всякие бумажки, расписочки из мелочной лавки, бумажка с телефонными номерами — № Горбунова-Посадова189 и еще, Киреевой, счет из магазина, квитанция, адрес Андрюши, им написанный (звали, значит, ее в гости), листочек из отрывного календаря: на нем — «из письма Публия Лентула<»> (отзыв язычника о Христе Спасителе)190: ее поразил должно быть этот листок, сохранила на память, кому-нибудь показывала и читала; бумажка — а в ней ватка — должно быть, от Иверской или Целителя, — и тут же ее визитная карточка, маленькая, обмусоленная, порыжелая, сложенная пополам, с округлившимися углами, а на обороте написано маминой рукою: «Живу на Покровке в Переведеновском пер<еулке>: д<ом> Щаблыкиной сказать не вдруг потому у меня дети». Дети — подчеркнуто.

После смерти отца (1899) ей приходилось проводить целые дни в хлопотах: она ходила пешком в поисках куска хлеба для нас, она возвращалась домой вечером, усталая, измученная, — и приносила бывало что-нибудь нам: иззябла, и достает из муфты конфетку. Достанет деньги за квартиру. Тогда <?> ей хорошо. Последний срок. А иногда: «Достала?» — спросит тетка. — «Попроси половину подождать». Значит не удалось достать до конца месяца. «Не пойду я к хозяйке». И вот ходит, ходит. Сердце усталое и больное, и годы уже не те. И ноги давно больные. Сколько раз присядет на лавочке. Достались лестницы — высокие в новых домах. Не раз рассказывала: «Сердце так забилось, села я на лавку и сердце — думала, умру. Дворник: — Что с вами барыня? — Ничего, я сейчас встану. Дай немножко передохнуть! Сердце больно<»>. Она боялась умереть одна, на тротуаре, на улице. Боялась не за себя, за нас. И вот боялась испугать нас своею смертью, написала на карточке и носила с собой в кошельке: «Живу на Покровке в Переведеновском пер<еулке>: д<ом>: Щаблыкиной сказать не вдруг потому у меня дети». Сказать, что умерла. Не испугать этим детей. Оттого — «сказать не вдруг».

Есть ли — «больше ее любви?» И никогда, и никогда мы не стуили ее!

21 пон<едельник>. С<офья>191 В<ладимировна> получила письмо от батюшки. Мудрое. Простое. «Бог сохранит его» — пишет о Мише. От вечерни С<офья> В<ладимировна> неожиданно зашла ко мне. Я читал ей отрывки из писем Л<еонтьева>. Разговор о Батюшке и Оптиной. Она рассказывала как прежде, слыша о нем, не слышала. Было много препятствий к первой поездке. Все преодолено. Он болен. Добилась свидания — и все расцвело для нее в жизни. Так же как у меня, как у Коли. Он с улыбкой ей говорил: «И простых Бог умудряет. Правда ведь?»

Срывают192 прежде всего икону — дерзнут на это, — отваживаются на все. Так в деревнях, в имениях. В Москве. Отнимают икону. «Зачем вы? ведь дети». (Смысл: посовеститесь). «Что нам дети, когда мы на Бога плевали!» — Тлители смыслов.

Борьба за душу русского народа.

Сегодня с утра мысли — о жизни на чужой счет. Да, живу на чужой счет! Как любили меня папа (грустно, с надеждой), бабушка Н<адежда> Н<иколаевна>193, мама, няня, Маня тетя («серенький мальчик»). Теперь: Гоша, Коля, Н<адежда> И<вановна>, М<ихаил> А<лександрович>, Мокр<инский> — из мирских; и другие; Батюшка, Владыка Арсений194, арх. Вениамин, о. Порфирий («Сереженька»). А я? Долг, долг, долг, который никогда ничем не уплачу.

22 вт<орник>. Вчера у М<иши> был о. Порфирий: С<офья> В<ладимировна> пригласила его к себе. Он был в Посаде, вызванный в больницу кем-то из дух<овных> детей своих; не нашел; зашел в Собор, по дороге его перехватил дух<овный> сын; потом Вера Тим<офеевна> привела к М<ише>; от М<иши> — к С<ергею> Н<иколаевичу>195. Он пошел благословить Мишину комнату и Мишу. Я увидел его в передней. Благословил и трижды поцеловал меня. «А, и вы здесь…<»> Потом ко мне. Благословил Мишин угол, постель, стол, его самого. Уходя сказал мне: «Навещайте нас…».

Бодрое и крепкое в нем что-то. — Отправил вчера письма брату и батюшке. Писал об о. Iосифе. Почему мне вспоминается все эти дни старое — мама, няня?.. Память и память. Днем.

На Мишу посещение о. Порфирия произвело столь сильное впечатление, что он прямо поставил вопрос о. Павлу: «Как он относился к Оптиной? к о. П<орфирию>?<»> — <«>С величайшим уважением<»> — отвечал тот.

Письмо от брата. Зовет в Москву.

Умерла сестра Катя.

Умер от разрыва сердца о. Александр Громцев. Осиротело милое, чудесное наше Водлозеро. Какой чудесный был человек! Простой, гостеприимный, верующий, умный, труженик. Как легко и славно мы с ним жили. Вот не привел Бог во второй раз увидеться. Гоша пишет: «Мне очень печально и как-то особенно жалко его». И о Кате: «человек, которого из всей м<оей> семьи я уважал». Она лучше всех сестер относилась к нам. Гоша пишет: «Помолись за них».

Вечер.

Окончил воспоминания196, 52 больших страницы. О. Израиль вводит в Гефс<иманском> скиту старчество197. О. Порфирий сказал: «Мы все устранились (мы = старцы, духовники). Пусть выбирают кого хотят, хоть кого из послушников, но чтоб выбрав, беспрекословно повиновались». Идет великая смута. Многие не хотят старчества. Господь внушил о. Израилю это. Странно и удивительно слышать, что не хотят, зная Оптину и зная батюшку. Но ведь было время и в Оптиной не хотели. (Восстан<ие> в житие ст<арца> Леонида и гоненье было)198. Не хотят потому, что те не хотят, а тем есть смысл не хотеть — знают, что такое монастырь со старцем! — живое тело, с сердцем живым, душа с совестью неспящей:

Господи, помози им: какая будет победа! Воскреснет строгая пустынька митр. Филарета. И для народа как хорошо: для всех и для нас, грешных, и для т.н. «большевиков». Все — мы «большевики», и они — мы. Вспоминаю себя в 1901–<190>5 гг.: какого еще «большевика» надо! А Георгий (брат)! А теперь пишет: «Помолись о них».

Все Твои, и мудрые, и злые,

Ты, вместивший всей земли концы!

(Продолжление следует)

ПРИМЕЧАНИЯ

1 …читая Лествицу. — Речь идет о следующем издании (которым, по-видимому, пользовался Дурылин): [Иоанн Лествичник, преп.] Преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица, в русском переводе. С алфавитным указателем. 5-е изд. Козельской Введенской Оптиной пустыни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1898.

2 …изъясняющее Леонтьева. — Дурылин считал определяющим для понимания творчества Константина Николаевича Леонтьева (1831–1891) его самопринуждение быть христианином, как бы второе рождение христианина из язычника. Уже в своем докладе в Московском религиозно-философском обществе памяти Вл. Соловьева 13 ноября 1916 г. «Писатель-послушник» он определил для себя: «Вопрос о Леонтьеве есть вопрос о перерождении души, о вторичном рождении — вопрос вечный, центральный в православии» (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед.хр. 20. Л. 7об.). К этой мысли относил Дурылин и упоминаемое им место из «Лествицы»: «Некоторые, не знаю почему (ибо я не научился своим мнением любопытствовать и испытывать о дарованиях Божиих), так сказать, по природе наклонны к воздержанности, или к безмолвничеству, или к чистоте, или к скромности, или к кротости, или к умилению. У других же самая почти природа сопротивляется сим добрым качествам, но они насильно принуждают себя к оным; и, хотя иногда и побеждаются, однако их, как понудителей естества, я похвалю больше первых» ([Иоанн Лествичник, преп.] Преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица, в русском переводе. С. 180-181). См.: Резвых Т.Н. «Я чувствовал себя как бы его внуком — через сына — через о. Иосифа…». Отец Сергий Дурылин — исследователь творчества К.Н.Леонтьева // Христианство и русская литература. Сб. 7. СПб., 2012. С. 274-356.

3 …в сборник. — Речь идет об одном из проектов «Московского сборника», посвященного К.Н.Леонтьеву (см.: Резниченко А. Сергей Дурылин: проекты и наброски (к реконструкции ландшафта). Приложение // С.Н.Дурылин и его время: Исследования. Тексты. Библиография. Кн. 1: Исследования / Сост., ред., предисл. Анны Резниченко. М., 2010. С. 482-487; Резвых Т. С.Н.Дурылин: Наброски «Московского сборника» (1922) // Исследования по истории русской мысли: Ежегодник за 2008–2009 / Под ред. М.А.Колерова и Н.С.Плотникова. М., 2012. С. 937-942).

4 См. о нем во 2-й ч. публ.

5 Константин Толстов (1886–1970-е), друг детства Дурылина, был связан, как в юности и Дурылин, с политическим кружком А.С.Буткевича. Эсер. Служил на Балтийском флоте связистом, в дни Февральской революции принял участие в арестах офицеров. Встреча с Костей летом 1917 г. потрясла Дурылина: «Он заведует почти двумястами офицеров, арестованных матросами. Он ведет им допросы, разбирает обвинения, разрешает свидания их близким.

— Один на моей душе лежит. Да он гад был: в 5-м году латышей расстреливал — всякого, у кого охотничье ружье найдут. Испугался, должно быть, — с третьего этажа из-под ареста выбросился. А жены их, гадов, приходят — чуть руки не целуют, вы…ть можно бы каждую — только обещай, что жив останется. Я бороду не брил, чтобы злей быть с виду. Я было злой стал. Да злей меня были <…> Я в первый раз в жизни был рад, когда К<остя> уехал в воскресенье. Кошмар наяву — эти рассказы, эти удостоверения, эти ругательства. Это медленно произносимое с придыханием “h-ады”... И это, это — Кронштадт, Гельсингфорс!..» (Дурылин С.Н. Из «Олонецких записок» / Публ., коммент. М.А.Рашковской // Наше наследие. 2011. № 100. С. 134).

6 Михаил Юрьевич Олсуфьев (1903–1984) — археолог; «родился в 1903 году в имении Глебовых Тарасково, на Оке (Каширского уезда). Окончил словесное отделение Историко-филологического факультета Московского университета в 1924 году. Тогда же эмигрировал в Румынию, где находились обширные земельные владения Олсуфьевых (бабушка Юрия Александровича Олсуфьева — Мария Николаевна Соллогуб — была урожденной румынской княжной Россети-Розновано). Умер в Париже в 1984 году» (Вздорнов Г. Юрий Александрович Олсуфьев // Вопросы искусствознания. 1993. № 4. С. 325). В доме Олсуфьевых в Сергиевом Посаде на ул. Валовая, 8 (примерно на одинаковом расстоянии от домов Розанова и Флоренского и в пяти минутах ходьбы от Троице-Сергиевой лавры) Дурылин жил в качестве его домашнего учителя.

7 …я читал о Кожевникове. — Владимир Александрович Кожевников (1852–1917) — историк культуры, общественный деятель, пропагандист идей Н.Ф.Федорова, один из членов-учредителей «Кружка ищущих христианского просвещения» (т.н. «новоселовского» кружка). Известен инскрипт В.А.Кожевникова на книге, принадлежавшей Дурылину: «Дорогому и многоуважаемому Сергею Николаевичу Дурылину с любовью, на добрую память, от автора. Москва. 25 сент. 1916 г.» (Инскрипты С.Н.Дурылина, В.Н.Фигнер, И.А.Ильина, Н.К.Метнера, Л.М.Лопатина, В.В.Васнецова, В.А.Кожевникова, Б.Л.Пастернака, М.В.Нестерова и других из фондов Мемориального Дома-музея С.Н.Дурылина в Болшеве // Исследования по истории русской мысли: Ежегодник 2006/2007. [8]. М., 2009. С. 524). Допустимо предположить, что Дурылин читает незадолго до этого завершенную работу «Вечная память. Из воспоминаний о В.А.Кожевникове» (1917), в которой характеризовал ушедшего мыслителя так: «Верность Святой Руси, которая была для него реальностью из реальностей, верность прошлому своего народа, верность земле и небу отцов своих — была одной из твердынь и основ личности Владимира Александровича. Это было столь привычно и прочно в нем, столь слито с самым его существом, настолько неразрывно и явственно слитыми казались эти идеи и мысли, — обычно зовомые славянофильскими, — с этим благородным лбом, с этими молодыми глазами, с этой живой, сочной, характерно великоросскою речью, что странно было узнать, что не всегда так было, что в молодости Вл. А-ч был иным» (МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–2072/10. Л. 10). В 1918 г., в № 9 газеты «Возрождение» С.Н.Дурылиным была опубликована заметка «Ученый-христианин. (Памяти Владимира Александровича Кожевникова)» (републ.: Дурылин С.Н. Статьи и исследования 1900–1920 годов / Сост., вступ. статья и коммент. А.Резниченко и Т.Резвых. СПб., 2014. С. 493-496). О В.А.Кожевникове см. также: Сетницкий Н.А. В.А.Кожевников. 1852–1917–1927 // Высшая школа в Харбине. Известия юридического факультета. Т.4. Харбин, 1927; Переписка П.А.Флоренского и В.А.Кожевникова / Публ. игумена Андроника (Трубачева), И.В.Дубининой, А.В.Шургаия; Коммент. И.В.Дубининой, А.В.Шургаия (с участием С.М.Половинкина) // Вопросы философии. 1991. № 6; Кожевников Вл. А. Письма В.А.Кожевникова Ф.Д.Самарину / Публ. свящ. Александра Дубинина; Коммент. свящ. Александра Дубинина, И.В.Дубининой и А.Д.Кожевниковой // Богословские труды. М., 2005. № 40; Кожевников В.А. Северно-русские думы и впечатления / Вступ. ст. и публ. Д.А. и А.Д. Кожевниковых // Наше наследие. 2006. № 77. С. 56-71.

8 ...брат и Коля. — Георгий Николаевич Дурылин (1888–1949) — родной брат С.Н.Дурылина (Гоша); не окончил гимназии, участвовал в революционной деятельности партии эсеров; в советское время работал в СНК; инженер-технолог. Особую ценность представляют его неопубликованные мемуары «Гимназия. Сокольники» (1940-е гг., МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–2072/8). Николай Сергеевич Чернышев (1898–1942) — художник и рисовальщик; член МОСХа и Союза графиков; зять (по второму браку) экс-обер-прокурора Священного Синода А.Д.Самарина. Ученик (с 1908 г.) и друг С.Н.Дурылина, сын фабриканта С.И.Чернышева. Отношения ученика и учителя переросли в самую тесную дружбу, Дурылин неоднократно, начиная с 1908 г., жил на даче Чернышевых в Пирогове (близ Мытищ), ездил вместе с Н.С.Чернышевым в Карелию в 1914 и 1917 гг., лето 1916 г. провел с Колей и Ваней Чернышевыми в Крыму (на вилле «Эльвира» в Симеизе). После первой совместной поездки в Оптину пустынь в декабре 1915 г. Н.С.Чернышев стал духовным чадом о. Анатолия (Потапова), позднее — о. Алексия Мечева; дружил с С.И.Фуделем, о. Сергием Сидоровым, Г.Х.Мокринским. Дурылин стремился ввести Н.С.Чернышева в круг своих друзей, познакомил его с М.В.Нестеровым и В.В.Розановым. Н.С.Чернышев — вероятный прототип одного из героев рассказа «Осинка» (1918, другое название — «Тлен»), адресат дурылинских стихотворений. Переписка С.Н.Дурылина с Н.С.Чернышевым (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед.хр. 398; МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–612/71) до сих пор не опубликована. Арестован вместе с о. Александром Гомановским (1886 — после 1941). С января 1941 по ноябрь 1942 г. — в заключении (Саратовская тюрьма). Приговорен к ссылке на пять лет в Казахстан. Скончался в больнице в Джамбуле 15 декабря 1942 г. По документам, умер от дизентерии на пути к месту ссылки (по другим сведениям, был расстрелян в Саратове осенью 1942 г.). См.: Фудель С.И. Собр. соч.: В 3 т. / Сост., подгот. текста прот. Н.В.Балашова, Л.И.Сараскиной. М., 2001. Т. 1. С. 539.

9 ...со смерти мамы. — Анастасия Васильевна Дурылина (урожд. Кутанова; 30.10.1852 — 11.11.1914). Умерла от удара.

10 После которая зачеркнуто: одна и есть вера по

11 Перед Начал зачеркнуто: Во мне

12 «Писания мужей апостольских». — Вероятно, речь идет о книге: Памятники древней христианской письменности в русском переводе. Т. 2. Писания мужей апостольских. М., 1860. Дурылин читал «Писания» в связи со своей работой «Епископ, его служение и власть по учению Св. Отцов и учителей Церкви», поскольку в них затрагивались вопросы епископской власти в древней Церкви (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед.хр. 12).

13 Софья Вл<адимировна> ~ про сестру свою. — Софья Владимировна Олсуфьева (урожд. Глебова; 1884–1943) — внучка кн. Н.П.Трубецкого, фрейлина при дворе императрицы Александры Феодоровны. Художник-реставратор предметов декоративно-прикладного искусства (фарфор, майолика); жена Ю.А.Олсуфьева. В 1941 г. арестована по обвинению в антисоветской агитации. Умерла от истощения в ИТК № 5, располагавшейся в помещениях Свияжского монастыря. Судьба ее сестры, Александры Владимировны Глебовой (1880–1967) сложилась иначе: вместе с мужем Михаилом Львовичем Толстым (1879–1944), сыном Л.Н.Толстого, кавалерийским офицером, участником Первой мировой войны, в 1920 г. эмигрировала в Марокко.

14 Заведовал гостиницей в Оптиной пустыни.

15 …Т<олстой> трижды подходил к двери о. Iосифа. — Речь идет о предсмертном посещении Л.Н.Толстым Иоанно-Предтеченского скита Оптиной пустыни 28 октября 1910 г. Известно, что он трижды подходил к келье (правда, не преп. Иосифа, а преп. Варсонофия, тогда скитоначальника), но так и не вошел. Уехал, не побывав ни у старцев, ни у архимандрита, по дороге почувствовал себя плохо и был снят с поезда на ст. Астапово. Дурылин собирал материалы о посещениях Оптиной Л.Н.Толстым, скорее всего намереваясь писать исследование о роли Оптиной в русской литературе (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед.хр. 239). См.: Дневник последнего старца Оптиной пустыни иеромонаха Никона (Беляева). СПб., 1994. С. 177-178.

16 ...fоrtis, audax, victor (лат.) — стойкий, отважный, победоносный.

17 После сияющей зачеркнуто: какая

18 ...virtus antiquа (лат.) — древняя доблесть.

19 «Радуйся, яко увядоша баснотворцы!». — Акафист Божией Матери. Икос 9.

20 Шура — брат Николая Сергеевича Чернышева, ученик С.Н.Дурылина Александр Сергеевич Чернышев (1903–1981).

21 …к Преподобному. — Т.е. к раке с мощами преп. Сергия Радонежского в Троицком соборе Троице-Сергиевой лавры.

22 Александр Васильевич Громцов († 1919) — священник Водлозерско-Пречистенского погоста на Водлозере в Пудожском уезде Олонецкой губернии. Погост имел два храма: теплую церковь Рождества Пресвятой Богородицы (1870) и холодную кладбищенскую церковь в честь Апостолов Петра и Павла (1752). На погосте Дурылин пробыл с середины июля до середины августа 1917 г. вместе с Колей и Ваней Чернышевыми. Они много путешествовали по Водлозеру, собирали этнографический материал, разговаривали с местными жителями и, прежде всего, с самим о. Александром. Ряд его рассказов вошел в «Олонецкие записки (по этнографии, фольклору и археологии) 1917 г.» (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед.хр. 293. Частично опубликовано: Дурылин С.Н. Фрагменты из «Олонецких записок» / Публ. В.Г.Смолицкого // Живая старина. 2007. № 1).

23 Никита Игнатьевич Каломаев — исполнитель былин из села Кугановолок на Водлозере, где Дурылин прожил со своими учениками целый месяц летом 1917 г. Встреча со сказителем стала поводом для размышлений автора о народной речи как «доме бытия» мифа.

24 ...в Бесоносовке. — Деревня вблизи Бесова Носа (мыс на восточном берегу Онежского озера) с наскальными неолитическими изображениями, где Дурылин побывал летом 1914 г.

25 ...осталась память — как ниточка ~ неопровержимо, что одна. — Ср. сходный момент в рассказе «Сладость ангелов» (1922) и разработанную и продуманную концепцию соотношения памяти и «я» (души) во «Вступлении» 1942 г. к «В родном углу»: «Я помню, следовательно, я существую. <…> Меня уже нет на свете, как младенца, тянущегося к цветущей яблоне в саду, как отрока, впервые читающего Лермонтова за маленьким столиком с зеленым сукном; меня нет уже как юноши, впервые наклонившегося над волною белого моря в солнечную ночь, но я, старик, одновременно <…> помню себя в этом ребенке, отроке, юноше и ощущаю их небытие во вне <…>, как действительное бытие во мне самом, в неразложимости моего “я есмь”. Вспоминая, я живу сам и оживляю других, поглощенных временем. Более того: я живу в других, я живу в чужом или стороннем бытии, как в своем собственном» (МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–265/35. Л. 3-5).

26 Порфирий (Петр Кондратьевич Горшков; 1867–?) — старец и духовник Черниговского и Гефсиманского скитов Троице-Сергиевой лавры. Послушался в Троице-Сергиевой лавре (1892–1900), в 1910 г. рукоположен во иеромонаха. Келейник преп. Варнавы Гефсиманского. В конце жизни Святейшего Патриарха Тихона был его духовником. В 1922 г. привлекался по делу насельников подворья Троице-Сергиевой лавры в Москве, заключен в тюрьму, освобожден, вернулся в Гефсиманский скит. После закрытия скита жил в Москве у своих духовных детей, где и скончался в 1930-х гг. (Кривошеева Н.А. Троицкое Сергиево подворье при Святейшем Патриархе Тихоне // Вестник ПСТГУ. II: История. История Русской Православной Церкви. 2006. Вып. 2 (19). С. 226-299).

27 Мокринском. См. о нем примеч. 84.

28 …об Алеше. — Неустановленное лицо. Допустимо предположить, что речь идет о сыне выдающегося художника Михаила Васильевича Нестерова (1862–1942) Алексее Михайловиче (1907–1942).

29 ...у о. Варнавы. — иеромонах Варнава (Василий Ильич Меркулов, 1831–1906) — духовник пещер Гефсиманского скита. К нему ездили за окормлением со всех уголков России, в том числе и участники «Кружка ищущих христианского просвещения». Преподобный. Канонизирован в 1995 г.

30 После тихо зачеркнуто: вернуться

31 Годы <1>906, <1>907, <1>909 ~ думал о самоубийстве. — Душевный кризис Дурылина 1906–1907 гг. отчасти был вызван крахом его революционных увлечений: 12 сентября 1907 г. Дурылин был обыскан и арестован при ликвидации московской группы анархистов-коммунистов, но по безрезультатности обыска и по выяснении обстоятельств дела был освобожден из-под стражи 2 октября. В конце 1910 г. Дурылин писал Л.Л.Кобылинскому-Эллису об этом периоде своей жизни так: «Я знал, что можно верить в Бога, в совесть, в долг, в добро, — но какое мне дело до всего этого, если я умру, порочный ли, добродетельный, злой, добрый, умный, глупый, святой, — и, умный, добрый, злой, святой, развратный одинаково дам пищу более или менее пыльной крапиве, и этим в с е, бесповоротно, навсегда кончится вместе с моим индивидуализмом и всяким -измом на свете <…> Я был доведен до отчаяния. Я бежал в деревню, бросив все. Летом 907 г. я засел за книги новых поэтов, читал Ничше. Мне казалось, что мне осталось еще искусство. Если придется неизбежно гнить, то перед гниением хорошо почитать Уайльда и Брюсова, и не дурно испытать то, о чем они и другие говорят. Я и испытывал» (Переписка С.Н.Дурылина и Эллиса (1909–1910 гг.) / Публ. Г.В.Нефедьева // С.Н.Дурылин и его время. С. 150).

32 …монах Климент. — Речь идет о К.Н.Леонтьеве.

33 После чтоб зачеркнуто: он разбуд<ил>

34 После помыслом зачеркнуто: предметы мiра

35 …гробницей м<итрополита> Филарета. — Митрополит Московский Филарет (Дроздов) (1782–1867) был погребен в церкви во имя праведного Филарета Милостивого Свято-Троицкой Сергиевой лавры, специально построенной в 1867 г. для упокоения митрополита как придел к церкви Сошествия Святого Духа (построена в 1476 г.). Церковь прав. Филарета Милостивого была разрушена в 1938–1940 гг., находящиеся здесь могилы свт. Иннокентия (Вениаминова), свт. Филарета (Дроздова) и наместника Лавры Антония (Медведева) осквернены.

36 Граф Юрий Александрович Олсуфьев (1878–1938) — искусствовед и реставратор. В то время заместитель председателя Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры. Репрессирован и расстрелян на Бутовском полигоне. См. о нем: Смирнова Т.В. «…Под покров Преподобного». Очерки о некоторых известных семьях, живших в Сергиевом Посаде в 1920-е годы. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2007; Вздорнов Г. Юрий Александрович Олсуфьев // Вопросы искусствознания. 1993. № 4. См. также: Олсуфьев Ю.А. Из недавнего прошлого одной усадьбы: Буецкий дом, каким мы оставили его 5 марта 1917 года / Публ. Г.И.Вздорнова // Наше наследие. 1994. № 29-30. С. 95-121.

37 …поставили на место Св. Троицу Рублева ~ красоту Божию! — О «раскрытии» и временном возвращении иконы Андрея Рублева на свое историческое место, в иконостас Свято-Троицкого собора — см. в послесловии ко всей публикации.

38 Квадратные скобки С.Н.Дурылина.

39 ...вырастить благоуханную Саронскую розу и лилию. — Аллюзия на Песнь Песней Соломоновых, 2:1.

40 После достигаемый зачеркнуто: с <великим трудом>

41 Ранний вариант: ростком слабым

42 Перед роза зачеркнуто: уже выр<ащенная>

43 После стоять зачеркнуто: на воздухе

44 После зиму зачеркнуто: и холод

45 После одна зачеркнуто: брошенная

46 В квадратных скобках: позднейшая вставка Дурылина со следующего листа.

47 Перед к ангелам зачеркнуто: А та, что есть — это

48 Ранний вариант: Он <остался> теперь <с нами, с людьми>

49 Ранние варианты: <пришло> время <пришли> века

50 В квадратных скобках: позднейшая вставка со следующего листа. Предложение в тексте не закончено.

51 После нам зачеркнуто: позволение

52 После Ужели зачеркнуто: мы

53 После В зачеркнуто: 11 ч.

54 …С Мишей ~ рукописями. — Дурылин участвовал в работе Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, созданной в связи с национализацией Лавры осенью 1918 г., разбирал опись Лавры 1642 г. — Троицкого, Успенского соборов и церкви прп. Никона, помог дать правильную датировку некоторых их икон, обнаружив, что иконостас Троицкого собора был в свое время не пяти-, а семиярусный, за что Комиссия объявила ему благодарность. 4 апреля 1919 г. он был принят в ее состав, а к 12 сентября 1919 г. готовую опись на 880 листах предполагалось отдать в печать (Архив Сергиево-Посадского музея-заповедника. Оп. 1. Д. 5. Л. 15об., 40-45, 63об., 65).

55 Кирилл Павлович Флоренский (1915–1982), «Кирочка» («Кира»), сын о. П.Флоренского, геохимик, «трудился в институте космических исследований, участвовал в работах по разысканию Тунгусского метеорита, по высадке космического корабля на Луну. Он был учеником Вернадского, создал новую дисциплину — планетологию, изучающую свойства планет и позволяющую на основании исследования других планет воссоздать геологическую историю Земли» (Андроник (Трубачев), игумен. Сад Флоренского // Духовный собеседник. 2007. № 2 (50). С. 11).

56 Саша — домашняя работница в доме Олсуфьевых, «сиротка, бывшая воспитанница их приюта, которая им была очень предана и очень любила их» (Розанова Т.В. «Будьте светлы духом». Воспоминания о В.В.Розанове. М., 1999. С. 85). А.В.Комаровская в 1990-е гг. вспоминала: «Она жила у них до своего замужества и после того прожила всю жизнь в современном Загорске и умерла там сравнительно недавно» (Смирнова Т.В. «…Под покров Преподобного». Очерки о некоторых известных семьях, живших в Сергиевом Посаде в 1920-е годы. С. 14).

57 ...читает Лао-Си. — Вероятнее всего, речь идет о следующем издании: Таф-Те-Кинг или Писание о нравственности / Под ред. Л.Н.Толстого; Пер. Д.П.Конисси; Примеч. С.Н.Дурылина. М., 1913.

58 ...у о. Анатолия. — Речь идет об оптинском старце преп. Анатолии (Александре Алексеевиче Потапове, 1855–1922). Дурылин познакомился с о. Анатолием в 1913 г.

59 ...засесть над рассказами. — К концу 1918 г. относится замысел дурылинского цикла «Три беса. Старинный триптих» (завершен в 1924 г.), вошедшего в «Рассказы Сергея Раевского».

60 Иннокентий (Вениаминов), еп. Указание пути в Царство Небесное. СПб., 1841. Книга выдержала не менее полутора десятка изданий.

61 …Коля ~ со стихами, Блоком. — Ср. дурылинское стихотворение «Перед портретом» из цикла «Прошлое» неизданного сборника «К вечеру» (1924), адресованное Н.С.Чернышеву:

Упрямый мальчик, в трудные мечты

Ушедший. Май, и сосны, и поляна.

«Чета берез» у старого кургана

И посвист птичий. Мальчик этот ты.

Жизнь — целина, нетронутая новь

И весел плуг над вешней вязкой пашней.

День каждый — вновь! Нет радости вчерашней!

За плугом ты, а плуг ведет любовь.

Любовь? А мир так бедно-одинок,

И страшен Тютчев вещими «слезами».

Ночь сторожит белесыми глазами.

За книгой ты. А книга — мутный Блок. <...>

(МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–1386/3. Л. 11).

62 …Блока, Бодлера, Рувейра. — Если в 1914 г. Дурылин называет выдающегося русского поэта-символиста Александра Александровича Блока (1880–1921) скорбным херувимом русского искусства (см.: Письмо С.Н.Дурылина к Б.Н.Бугаеву от 17.XI.1914 // ЛН. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. I. М., 1980. С. 440), то в конце 1910-х гг. отношение к нему резко меняется. Ср.: «Блока я видел однажды. В издательстве “Мусагет”, на ритме. Он сел у письменного стола и промолчал весь вечер. Лицо его была маска — казалась она какою-то известковою, тяжелою, навсегда прилипшею к лицу. Маска была красна и корява. Над нею был кудрявящийся вал волос. Я никогда ни у кого не видал такого застывшего, омаскировавшегося, картонного лица. Было нестерпимо жутко на него смотреть. Глядя на этот личнoй картон, пропитанный клеем и белилами и смазанный румянами, я понял, почему он написал “Балаганчик”. Даже снег — буйный, чистый, белый — дал ему только “снежную маску”. А за маской, должно быть, больно, всегда больно, неизлечимо больно. Она ведь не дает жить и дышать живому телу лица» (Дурылин С. В своем углу. I. 27 // МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–265/1–34. Запись осени 1924 г. Далее ссылка на этот комплекс документов дается в сокращении — «ВСУ», с указанием на номер тетради и фрагмента). Шарль Бодлер (Charles Pierre Baudelaire, 1821–1867) — французский поэт-символист, представитель «проклятых поэтов», так много давших в свое время символизму русскому. Андре Рувейр (Рувер, Andre Rouveyre, 1879–1962) — французский писатель и художник-карикатурист, друг Г.Аполлинера, адресат и герой знаменитого стихотворения последнего «Небольшой автомобиль» (1914).

63 …Лествичника ~ место о красоте женской и Божественной. — «Поведал мне некто об удивительной и высочайшей степени чистоты. Некто, увидев необыкновенную женскую красоту, весьма прославил о ней Творца, и от одного этого видения возгорел любовию к Богу и пролил источник слез. Поистине удивительное зрелище! Что иному могло быть рвом погибели, то ему сверхъестественно послужило к получению венца славы. Если такой человек в подобных случаях всегда имеет такое же чувство и делание, то он воскрес, нетленен прежде общего воскресения» ([Иоанн Лествичник, преп.] Преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица, в русском переводе. Слово 15. О нетленной чистоте и целомудрии, которое тленные приобретают трудами и потами, 59).

64 ...место из Макария Егип<етского> ~ будет в аду. — «Как мясо без соли загнивает <…> таким же образом и всякая душа, неосоленная Святым Духом, непричастная небесной соли, то есть Божией силы, загнивает и наполняется великим зловонием лукавых помыслов; почему лице Божие отвращается от страшного смрада суетных помыслов тьмы и живущих в такой душе страстей; закрадываются в нее злые и страшные черви, то есть, лукавые духи и темные силы, питаются, гнездятся, пресмыкаются там, поедают и растлевают ее. Ибо сказано: возсмердеша и согниша раны моя (Псал. 37:6)» (Преподобного отца нашего Макария Египетского духовные беседы, послания и слова, с присовокуплением сведений о жизни его и писаниях / Перевод с греческого при Московской Духовной Академии. 3-е изд. М., 1880. С. 8).

65 Возможно, имеется в виду Каменная баба (IX–XI вв.), привезенная С.И.Мамонтовым из Харьковской губернии во второй половине 1870-х гг., в период строительства Донецкой железной дороги. Сейчас находится в Музее-заповеднике «Абрамцево».

66 …Fou d’elle (фр.) — «без ума от нее»; шуточное прозвище друга и корреспондента Дурылина, сына хранителя леонтьевского наследия о. Иосифа Фуделя, впоследствии — автора исследований по истории русской мысли и мемуариста Сергея Иосифовича Фуделя (1901–1977).

67 После православия зачеркнуто: или

68 После и зачеркнуто: понесет

69 ….Сколько их! Куда их гонит? — Чуть измененная строка из стихотворения А.С.Пушкина «Бесы» (1830, опубл. 1832). Для Дурылина это стихотворение было ключевым: пушкинское словосочетание «Бесы разны» послужило заголовком одноименного стихотворного цикла, над которым он работал с конца 1900-х до середины 1920-х гг.

70 После вежливым зачеркнуто: лицом

71 ...маленького старичка ~ Аршином общим не измерить. — Дурылин цитирует известнейшее четверостишие Ф.И.Тютчева «Умом Россию не понять…» (1866, опубл. 1868). Одно из первых обращений С.Н.Дурылина к Ф.И.Тютчеву связано как раз с попыткой неославянофильской рецепции его взглядов: Дурылин С.Н. Русь Ксеркса и Христа (о политической лирике Ф.И.Тютчева) (1910-е гг.) // РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед.хр. 3, — эта же тема продолжается и в «Троицких записках». Ф.И.Тютчев для Дурылина — «сказочный» (наряду с Н.С.Лесковым и К.Н.Леонтьевым) писатель, обитатель «жизненного мира», насельник «своего угла», чьи образ и имя становятся синонимом и символом исчезнувшей культуры.

72 …идет Флоренский, идет Вас<илий> В<асильеви>ч. — Об истории личных и творческих взаимоотношений Дурылина со свящ. Павлом Александровичем Флоренским (1882–1937) и Василием Васильевичем Розановым (1856–1919), которым посвящена значительная часть «Троицких записок», см. в послесловии к заключительной части публикации.

73 …Улица ~ наша цивилизация. — Мотив развит в работе Дурылина «Святая Русь», являющейся частью трилогии «Заметки о Нестерове. (Впечатления, размышления, домыслы)», написанной во время челябинской ссылки между апрелем 1923 и февралем 1924 г. Опубл: Дурылин С.Н. Статьи и исследования. С. 650-660.

74 Вл<адимир> И<ванови>ч. — Неустановленное лицо.

75 1919 г. — Текст продолжается с нового листа.

76 …2-го послания к Солунянам. — Второе послание св. Апостола Павла Фессалоникийцам (славянский вариант — Солунянам).

77 Варвара Дмитриевна Бутягина-Розанова (урожд. Руднева; 1864–1923) — жена В.В.Розанова, мать его детей и адресат «Опавших листьев».

78 После ужас зачеркнуто: уходят, уходят, уходят!

79 Перед Черные зачеркнуто: Я чувствую:

80 Олсуфьев.

81 После умру зачеркнуто: непременно <нрзб.>

82 После он зачеркнуто: жался

83 Квадратные скобки С.Н.Дурылина.

84 Георгий Хрисанфович Мокринский († 1919) — писатель, врач, друг и корреспондент Дурылина, студент Московской Духовной Академии (далее — МДА), знакомый В.В.Розанова по Сергиеву Посаду, упомянут в письме В.В.Розанова литераторам от 17 января 1919 г.: «Поклоняйтесь Троице безначальной и живоносящей и изначальной. Флоренского, Мокринского и Фуделя и потом графов Олсуфьевых прошу позаботиться о моей семье и также Дурылина и всех, кто меня хорошо помнит» (Розанов В.В. О себе и жизни своей / Сост., вступ. ст. и коммент. В.Г.Сукача. М., 1990. С. 684). См. в следующей части «Троицких записок» записи о его болезни и смерти.

85 Николай Николаевич Русов (1884 — после 1941) — прозаик, литературный критик, публицист, поэт. См. о нем: Ломоносов А.В. Русов Николай Николаевич // Розановская энциклопедия. М., 2008. Стб. 841-844. (Далее: РЭ). Русов о Розанове: Русов Н.Н. Словарь русских мыслителей // Вестник литературы. 1922. № 1 (37). С. 17. В.В.Розанов в январе 1912 г. отзывался о нем так: «Познакомьтесь Вы (в Москве) с Руссовым. Какой-то странный и, мне кажется, несчастный человек, тоже идейно мятущийся, ищущий, презирающий, негодующий, и словом “оскорбленный в сердце идеалист”. Что-то мне говорит, что Вам нужно встретиться» (Розанов В. Письма к Б.А.Грифцову / Вступ. ст., публ. и коммент. Е.Барабанова // Наше наследие. 1989. № 6 (12). С. 60).

86 Борис Онисимович Гольдовский (1865–1920-е) — присяжный поверенный, журналист, сын мужа подруги А.П.Сусловой А.И.Гаркави, знакомый Розанова по Брянску (1885–1886). Упоминается в Коробе первом «Опавших листьев».

87 Надежда Васильевна Розанова (1890–1956) — дочь В.В.Розанова и В.Д.Розановой-Бутягиной. См. о ней: Едошина И.А. Розанова Надежда Васильевна // РЭ. Стб. 819-820.

88 Но зачем он спорил с Тареевым. — Михаил Михайлович Тареев (1867–1934) — русский религиозный философ, богослов. С 1902 г. доцент, с 1905 г. профессор МДА по кафедре нравственного богословия. В 1918–1927 гг. преподавал в Загорской военно-электротехнической академии и Педагогическом техникуме. 4 мая 1917 г. Тареев сменяет о. Павла Флоренского на посту главного редактора «Богословского вестника» — научного журнала МДА, примкнув к леволиберальной группировке профессуры и фактически инициировав смену руководства в Академии (см. об этом: Половинкин С.М. Московская Духовная академия от Февраля к Октябрю 1917 года // Половинкин С.М. Русская религиозная философия: Избранные статьи. Изд. 2-е, испр. СПб.: РХГА, 2010. С. 60-62), а в № 8/9 «Богословского вестника» выступает с публичной, резкой и неаргументированно-риторической критикой П.А.Флоренского: «Из самого последнего времени эффектным образчиком лукавого применения принципа отечества является книга свящ. Флоренского Столп и утверждение Истины. И в заглавии книги, и в ее тексте автор афиширует церковно-святоотеческие источники, но книга его в своем содержании не имеет ни одной черты христианской философии» (Тареев М.М. Новое богословие [Вступительная лекция. Сентябрь, 1916 год] // Богословский вестник. 1917. Т.2. № 8/9. 2-я паг. С. 214). Однако публичного ответа Флоренского Тарееву не последовало.

89 Татьяна Андреевна Сидорова (урожд. Буткевич; 1891–1983). Близкий друг и корреспондент Дурылина, адресат рассказа «Розы» (1921), предполагаемый прототип героини рассказа «Мышья беготня» (1917). Искусствовед (см.: Сидорова [Сидорова-Буткевич] Т.А. Волотовская фреска «Премудрость созда себе дом» и ее отношение к новгородской ереси стригольников // Труды рукописного отдела древнерусской литературы. Л., 1971. Т. 29. С. 212-231); мемуарист. См.: Т.Б-ич [Сидорова-Буткевич Т.А.]. Воспоминания о Сергее Николаевиче Дурылине // МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–611/28–30 (воспоминания были подготовлены Т.А.Сидоровой в 1960 г. для неосуществленного сборника памяти С.Н.Дурылина).

90 После страшной зачеркнуто: трепещущей

91 …Васе подарили историю ~ Пузицкого. — Вася — Василий Павлович Флоренский (1911–1956) — старший сын о. П.Флоренского, доцент Московского нефтяного института (МНИ) им. И.М.Губкина, геолог, исследователь нефтегазоносных областей. Василий Андреевич Пузицкий (1863–1926) — писатель, историк, переводчик «Слова о полку Игореве»; несколько лет был домашним учителем внуков поэта Ф.И.Тютчева. Речь идет о популярной, много раз переиздававшейся книге: Отечественная история в рассказах для младших классов средних учебных заведений / Сост. В.Пузицкий. М., 1910.

92 Архиеп. Никон Рождественский [Николай Иванович Рождественский, 1851 — 30 декабря 1918 (12 января 1919)] — церковный деятель, публицист. В 1904 г. — епископ Муромский, викарий Владимирской епархии, с 1904 по 1906 г. — епископ Серпуховский, викарий Московской епархии, с 1906 по 1912 г. — епископ Вологодский и Тотемский. С 1912 г. — член Синода (по настоянию Григория Распутина), архиепископ, председатель издательского совета при Синоде (до 1916 г.). Один из лидеров т.н. имяборческого движения. С 1916 г. — на покое в Троице-Сергиевой лавре. Осн. сочинения: «Житие преп. Сергия Радонежского» (1885), «Смерть графа Л.Н.Толстого» (1911), «Мои дневники» (1914–1916).

93 ...С<ергей> П<авлович> и М<ария> Фед<оровна>. — Мансуровы. Сергей Павлович Мансуров (1890–1929) — сын Павла Борисовича Мансурова (см. о нем примеч. 156), в Сергиевом Посаде — сотрудник Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры. В 1926 г. принял сан и служил в Сергиевом женском монастыре близ Вереи. Скончался от туберкулеза. См.: Мансурова М.Ф., Чернышева-Самарина Е.А., Комаровская А.В. Мансуровы // Самарины. Мансуровы. Воспоминания родных / Под ред. прот. Владимира Воробьева; Примеч. прот. В.Воробьева, А.В.Комаровской, С.Н.Чернышева. М., 2001. С. 47-117. Мария Федоровна Мансурова (1893–1976) — жена С.П.Мансурова, дочь известного общественного деятеля Федора Дмитриевича Самарина (1858–1916); см. о нем в продолж. публ.

94 Перед Митрополичьими зачеркнуто: Среди Рядом

95 Перед Пошел зачеркнуто: И послал

96 После А зачеркнуто: вчера

97 Перед ложны зачеркнуто: лживы

98 Татьяна Васильевна Розанова (1895–1975) — дочь В.В.Розанова и В.Д.Розановой-Бутягиной. См.: Мелентьев М.М. Мой час и мое время: Книга воспоминаний. СПб., 2001. С. 598-599; Едошина И.А. Розанова Татьяна Васильевна // РЭ. Стб. 823-825.

99 …Из Оптиной были худые вести. — Декретом СНК РСФСР от 10 (23) января 1918 г. Оптина пустынь была закрыта, «но продолжала существовать под видом сельхозартели до весны 1923 г. Аресты монашествующих и руководства музея “Оптина пустынь” были проведены в Вербное Воскресенье <…> Монастырь перешел в ведение “Главнауки”. В начале июня 1927 г. прокатилась волна арестов среди оптинских монахов и работников музея. Поводом послужили письма из Германии (через “Общество культурной связи с заграницей”) и из болгарского или сербского монастыря. В результате музей “Оптина пустынь” был ликвидирован, а его имущество перешло во владение к местным властям» (Цветочки Оптиной пустыни / Сост. С.В.Фомин. М., 1995. С. 170-171).

100 …батюшка. — О. Анатолий (Потапов).

101 […Диавол Мефистофель ~ Фл., 179]. — Квадратные скобки Дурылина. Цитата представляет собой вставку карандашом. Ср: «Диавол-Мефистофель, этот Чистый Рассудок, и есть Чистая Пошлость; потому-то он и видит одну только глупость. А грех — начало неразумия, начало непостижимости и тупой, безысходной остановки умозрения. Он, — “льстиво-мудрый”, по песнопениям св. Церкви, — завлекает в мнимую мудрость и тем отвлекает от подлинной» (Флоренский П., свящ. Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах. М., 1914. С. 179).

102 ...Гойя, Бердслей, Рувейр, Пикассо. — Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес (Francisco Josev de Goya y Lucientes; 1746–1828) — испанский художник и гравер. Вероятнее всего, речь идет о его знаменитой серии «Капричос» (1799). Обри Винсент Бёрдслей (Aubrey Vincent Beardsley, 1872–1898) — английский художник-график, иллюстратор, декоратор, поэт; один из крупнейших представителей эпохи модерна. Интересу к творчеству английского декадента способствовало то, что в 1912 г. символистским издательством «Скорпион» был выпущен сборник его рисунков и литературных сочинений. Творчество Бёрдслея привлекало и людей близкого дурылинского круга. См., напр.: Сидоров А.А. Обри Бердслей. Жизнь и творчество. М., 1917; Сидоров А.А. Искусство Бердслея. М., 1926. Андре Рувейр. — см. примеч. 62. Пабло Пикассо (Pablo Picasso; 1881–1973) — испанский художник, график, скульптор, дизайнер. Интерпретация искусства Пикассо как «адского», «ночного», — и при этом обладающего своей мистикой, своей «духовностью» встречается у близкого Дурылину С.Н.Булгакова: «Творчество Пикассо и есть эта ночь, безлунная и беззвездная, оно столь же мистично, как и она. Притом это мистика не содержания, не сюжета (совсем наоборот, — сюжеты эти весьма обычны, даже тривиальны, преимущественно это женское тело, одетое или обнаженное, и разные nature morte), но самой кисти, красок, мазка, мистична насквозь самая природа его творчества. Это есть если не религиозная, то уж, во всяком случае, мистериальная живопись, нечто иконографическое, хотя и в совершенно особенном смысле. <…> Это — духовность, но духовность вампира или демона; страсти, даже и самые низменные, взяты здесь в чисто духовной, бесплотной сущности, совлеченные телесности. Здесь проявлен совсем особый, нечеловеческий способ видения и восприятия плоти, дурной спиритуализм, презирающий и ненавидящий плоть, ее разлагающий, но в то же время вдохновляющий художника, который, по иронии вещей, все же говорит только в образах плоти и через плоть» (Булгаков С.Н. Труп красоты. По поводу картин Пикассо // Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. Т.2. М., 1993. С. 528-530).

103 ...фламандцы и испанцы, Репин и Боровиковский; Гэнсборо и Серов. — Выдающиеся представители фламандской: Питер Пауль Рубенс (Pieter Paul Rubens, 1577–1640), Антонис Ван Дейк (Antoon van Dyck, 1599–1641), Якоб Йорданс (Jacob Jordaens, 1593–1678) и испанской: Диего Веласкес (Diego Rodrнguez de Silva y Velavzquez, 1599–1660), Франсиско де Сурбаран (Francisco de Zurbaravn, 1598–1664), Хосе де Рибера (Josev de Ribera, 1591–1652) школ, а также жившие позднее Илья Ефимович Репин (1844–1930), Василий Лукич Боровиковский (1757–1825), Томас Гейнсборо (Thomas Gainsborough; 1727–1788), Валентин Александрович Серов (1865–1911) — выдающиеся портретисты т.н. «реалистического» направления.

104 После лики зачеркнуто: лиц

105 ...пр. Иоанн. — Лествичник.

106 ...ап. Лука. — Лука (Louka;х; 10–84) — апостол от семидесяти, сподвижник ап. Павла, христианский святой, почитаемый как автор одного из четырех Евангелий и Деяний святых апостолов. По преданию считается первым иконописцем. Ему посвящены стихотворения Дурылина 1912 г. и конца 1920-х — начала 1930-х гг., вошедшие в разные редакции стихотворного цикла «Венец лета».

107 После душу зачеркнуто: своего

108 …Рублев, Алипий, Дионисий, даже Ушаков. — Преп. Андрей Рублев (ок. 1360–1428; канонизирован в 1988 г.), преп. Алипий (Алимпий) Печерский († 1114), Дионисий (1440–1502) — выдающиеся русские иконописцы Средневековья. Ср.: «С художественной стороны икона Андрея Рублева есть величайшее чудо русского искусства, его краса, его слава: о ней выразился недавно один ученый исследователь: икона Св. Троицы — “икона такой боговдохновенной красоты, что мы, как цветы к солнцу, возносим к ней свою душу”. Величайшее совершенство рисунка, равного которому можно искать разве только у Рафаэля, тончайшая нежность и вместе сила и торжествующая праздничность красок, строгая и исполненная неописуемой красоты и правды, простота всего замысла и композиции иконы поражают, удивляют, вызывают чувство глубокого восхищения всякий раз, как стоишь перед этой иконой. Но, стоя перед ней, не думаешь о художестве и искусстве: как подлинное, явное видение горнего мiра влечет она душу на молитву, на трепетную и горячую молитву Той, Кто на ней изображен. Она воистину являет “Тройческое поклонение”; весь человек, стоя на молитве пред ней, воистину “светлеется Тройческим Единством священнотайне”» (Дурылин С. Андрей Рублев и писаная им икона Св. Троицы (к изображению) // Дурылин С.Н. Статьи и исследования. С. 475). Творчество Симона (Пимена) Феодоровича Ушакова (1626–1686) относится уже к иконописной культуре заключительного периода Московской Руси — однако было высоко ценимо Дурылиным. См. в его дневнике 1920 г.: «Я был у всенощ<ной> у Грузинской. Дети отперли мне верхнюю церковь и я любовался ушаковскими иконами. Особенно поразил меня “Великий Архиерей”. Это такой-то стиль, такое-то влияние, такая-то манера, и прочее, что положено по Грабарю и Муратову, — но это же — и великое религиозное вдохновение, это — о молитве, о сокрушении сердца создано, это — подлинно, нутрянно, сердечно, а потому и истинно, — и пусть тут и западное влияние, и “красивость”, и эклектизм XVII в., и нет “Новгорода”, — пусть: это живая икона, потому что писана для молитвы и молитвой и к молитве. А талант Ушакова чисто живописный, конечно, огромен. Великолепно и “Взбранной Воеводе”. Вся церковь (верхняя) отлично сохранилась, что совершеннейшая редкость в Москве» (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед.хр. 295. Л. 15об.).

109 …«Троическое Единство священнотайне». — Антифон 4-го гласа на воскресной утрене.

110 …Успенье Петра М<итрополита>. — Петр († 1326), митрополит Киевский, первый, постоянно живший в Москве; иконописец. По его желанию Иван Калита заложил в Москве Успенский собор.

111 …сийс<ком> подл<иннике>. — Сийский иконописный подлинник был создан в Антониевом Сийском монастыре близ Холмогор в конце XVII — первой половине XVIII в., опубликован Обществом любителей древней письменности в конце XIX в. См.: Покровский Н.В. Сийский иконописный подлинник. Вып. 1–4. СПб., 1895–1898. Содержит более 500 прорисей икон. В подлинник вошли переводы с икон Прокопия Чирина, Симона Ушакова, Федора Зубова, Семена Спиридонова (Холмогорца), Василия Мамонтова и др.

112 Квадратные скобки С.Н.Дурылина.

113 ...гениальный Рафаэль ~ он не написал ее. — Рафаэль Санти (Raffaello Santi, 1483–1520). Сходную интерпретацию творчества великого итальянца как художника-реалиста, но не иконописца, даже еще более заостренную, предлагает С.Н.Булгаков: «Слишком ли очеловечил художник образ Благодатной, или же он оказался бессилен найти средства для его приближения, но несомненно одно: здесь произошел внутренний срыв <…> ...как мудро, с какой безошибочностью поступает здесь церковная иконография, не делая уступок сентиментальности и не давая никакого поощрения чувственности» (Булгаков С.Н. Две встречи (1898–1924) // Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1993. С. 632).

114 После том зачеркнуто: только

115 …putti (итал.) — букв. «детишки» — изображения крылатых мальчиков (ангелочков или купидонов) в эпоху Ренессанса.

116 Угловые скобки С.Н.Дурылина.

117 После трое зачеркнуто: — в сравнении с знанием —

118 Квадратные скобки С.Н.Дурылина.

119 После можем зачеркнуто: знать, что отраз<ится>

120 После иное зачеркнуто: Я выразил

121 Мария Иосифовна Фудель (1892–1949) — дочь прот. И.Фуделя. Окончила гимназию С.Н.Фишер, во время Первой мировой войны была сестрой милосердия.

122 Пришел о. Iосиф ~ приезжайте ко мне на кладбище. — Иосиф Иванович Фудель (1864–1918) — протоиерей, друг, корреспондент и издатель собрания сочинений К.Н.Леонтьева. Участник «кружка москвичей», созданного Ф.Д.Самариным, и «Кружка ищущих христианского просвещения», созданного М.А.Новоселовым. Принял священство по благословению старца Амвросия Оптинского. Настоятель храма при Бутырской тюрьме (1892–1907), храма свт. Николая в Плотниках на Арбате (1907–1918), церковный писатель.

123 Квадратные скобки Дурылина.

124 После незамутненья зачеркнуто: мистической.

125 Читать Платона в семинаре даже Эрна. — Философ и публицист, знакомый Дурылина по Московскому религиозно-философскому обществу памяти Вл. Соловьева Владимир Францевич Эрн (1882–1917) вел семинар по Платону в Московском университете в 1915–1916 гг. Глубокая и искренняя симпатия Дурылина к Эрну и ощущение единомышленничества были неизменны и при жизни, и после смерти последнего: «...я пошел пожать руку Эрну, а он, оказывается, уже сам шел ко мне с тем же. Наши протянутые руки встретились. Я нескладно благодарил его, а он меня за одно и то же: за эту веру в религиозное странничество и христианское взыскательство русской философии, за веру в то, что русский мыслитель всегда хочет быть философом, “взыскующим града вечного”, а не утверждающим только град здесь пребывающий <…>» (Дурылин С.Н. Памяти В.Ф.Эрна / Публ. и коммент. О.В.Марченко // С.Н.Дурылин и его время. С. 218-219). Ср.: «Два лица: Флоренский и Эрн (они были друзья) — противоположны. Первый — весь уклончивость, опyщенность лица, взора, взгляда, нарочитая притиvшенность походки, речи, слова, писательства. Второй — весь прям, открыт, — открыт для любви, для нападения, — открыт, чтобы нападать, и открыт, чтобы принимать нападение: рыцарь без забрала» (ВСУ. III. 1).

126 ...другого Сережи. — Сергей Алексеевич Сидоров (1895–1937) — брат искусствоведа и библиофила А.А.Сидорова, младший друг Дурылина. Священник (1921), осенью 1923 г. был назначен настоятелем в храм Петра и Павла в Сергиевом Посаде, жил в семье С.П. и М.Ф. Мансуровых. Репрессирован и расстрелян на Бутовском полигоне. См.: Записки священника Сергия Сидорова, с приложением его жизнеописания, составленного дочерью, В.С.Бобринской. М., 1999; Торопова В.Н. «Жизнь в правде своей». О священнике Сергии Сидорове (1895–1937) // Московский журнал. 2011. № 7 (247).

127 …“желание имам разрешитися и со Христом быти”. — Фил. 1:23.

128 Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900) — философ и поэт. Оказал формообразующее влияние на философский и литературный процесс в России ХХ столетия. В своих теоретических построениях Дурылин широко пользовался понятиями «мировая душа» и «вечная женственность» — понятиями философии европейской, восходящими к Платону, Шеллингу и кружку иенских романтиков, но именно благодаря В.С.Соловьеву ставшими достоянием философии русской, — и воспринятыми Дурылиным именно в соловьевской интерпретации. Платоновская форма философского диалога, характерная для поздних работ Вл. Соловьева, широко использовалась Дурылиным.

129 Михаил Александрович Новоселов (1864–1938) — богослов и писатель; новомученик. В молодости толстовец и корреспондент Л.Н.Толстого, участник Религиозно-философских собраний. Издатель Религиозно-философской библиотеки: с 1902 по 1917 г. вышло 39 выпусков, в рамках новоселовской библиотеки был опубликован отдельной брошюрой рассказ Дурылина «Жалостник» (1917). Организатор «Кружка ищущих христианского просвещения». Участник Поместного собора (1917–1918). Член катакомбной Церкви («иосифлянство»). Расстрелян в Вологде, причислен к лику святых. См.: Полищук Е.С. Предисловие // Новоселов М.А. Письма к друзьям / Предисл., коммент. и научная подгот. текста Е.С.Полищука. М., 1994; Флоренский Павел, свящ. Переписка священника Павла Александровича Флоренского и Михаила Александровича Новоселова / Общ. ред. и сост. игумена Андроника (Трубачева), подгот. текста и примеч. И.В.Никитиной, С.М.Половинкина. Томск, 1998; Полищук Е.С. Мученик Михаил Новоселов // Дамаскин (Орловский), игумен. Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Январь–май. Тверь, 2002. С. 41-51.

130 “Повидеем немногих”. — Вписано позднее, карандашом. Фраза разобрана предположительно.

131 После читал зачеркнуто: Сегодня

132 ...письма К<онстантина> Н<иколаеви>ча к о. Iос<ифу>. — Публиковались о. Иосифом Фуделем. См.: Русское Обозрение. 1895. Январь; Русская мысль. 1917. XI–XII; К.Леонтьев о Владимире Соловьеве и эстетике жизни (по двум письмам). М., 1912. Переизданы: «Преемство от отцов»: Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания / Сост., вступ. ст., подгот. текста и коммент. О.Л.Фетисенко. СПб., 2012.

133 ...читал «о Вл. Соловьеве». — Речь идет о: К.Леонтьев о Владимире Соловьеве и эстетике жизни (по двум письмам). М., 1912.

134 …подозрение о. Павла ~ в частн<ости> Хомякова. — См.: Флоренский П.А. Около Хомякова. М., 1916.

135 Григорий Алексеевич Рачинский (1859–1939) — председатель Московского религиозно-философского общества памяти В.С.Соловьева — был близким знакомым и корреспондентом Дурылина еще с 1910-х гг. Поздняя дурылинская ремарка, сделанная после смерти Г.А.Рачинского, подводит итог их взаимоотношениям: «Он был старейший в кругу “Мусагета”, его чтили и любили все — от мудрого Вяч. Иванова до ершистого С.Боброва. Через него была связь с классической порой русской “антологии”. Он знал Фета и был друг Вл. С. Соловьева. Был на открытии памятника Пушкину, слышал речи Тургенева и Достоевского, знал Льва Толстого, замечателен был в частной беседе, хорошо вел “прения” в Соловьевском обществе, обладал удивительной памятью: наизусть, целыми песнями, стансами и страницами “цитовал” Платона (по-гречески), Данте (по-итальянски), Верлэна (по-французски), Ничше (по-немецки), Мицкевича (по-польски), не говоря уже о Пушкине, Тютчеве, Фете... Но писал туго, мало, трудно и, кажется, стихами больше, чем прозой. В “Вопросах философии и психологии” были его статьи о Ничше и Вл. Соловьеве. Переводил трудную прозу (Мериме, Гёте, Ничше) легко и ясно. Какая жалость, что он не написал воспоминаний! Но он был causeur, “прелестный” — то философический, то богословский, то анекдотический “говорун” (как говорили о Тютчеве) — и “воспоминать” мог лишь языком (острым!), но не пером. В поздние годы (он умер после 1933 г.) он профессорствовал в Институте Слова, еще где-то (читал немецкую литературу). Верил в Бога — и мог рассказать анекдот в духе Лескова, которого (как и Горбунова) очень любил» (Дурылин С. Комментарии к «Антологии» / Публ. и коммент. М.Ю.Гоголина, А.И.Резниченко // Книгоиздательство «Мусагет»: История. Мифы. Результаты / Сост. и вступ. ст. А.И.Резниченко. М., 2014. С. 378).

136 Самарин.

137 ...Л<еонтье>ва на Х<омяко>ва. — К.Н.Леонтьев писал о. И.Фуделю 14 марта 1889 г. из Оптиной пустыни: «Хомяков к Протестантам обращался любовно, а к Папству с ненавистью. А из двух зол — лучше наоборот…» («Преемство от отцов»: Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания. С. 135). То же в знаменитом письме от 19 января — 1 февраля 1891 г.: «Мы видим, что в настоящее время — Хомяковские оттенки (по моему, неправильные и в некоторых отношениях — полу-Протест<антские>) просочились уже в Духовные Академии. — А ведь Соловьевская мысль несравненно яснее и осязательнее Хомяковской… (“Любовь”, “любовь” у Хомякова; — “Истина, истина!” — и только; — я у него в Богословии, признаюсь, ничего не понимаю и старое Филаретовское и т.д. <…> более жесткое — мне гораздо доступнее, как более естественное)» (Там же. С. 269). См. также: Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. СПб., 2009. Т. 8 (2). С. 68; Фетисенко О.Л. Реконструкция одного спора: К.Леонтьев и И.Аксаков о митрополите Филарете // Филаретовский альманах. Вып. 4. 2008. С. 184-203. О Соловьеве: «...его мнения ведут к духовной дисциплине и представляют значительный противовес богословскому духу Хомякова и Аксаковых; взгляды славянофилов выражены очень благородно, изящно и возвышенно, но тем хуже — в них таится такая глубокая и отвратительная наклонность к протестантизму, что в смысле противодействия им и стремление в Рим хорошо» (Письмо Т.И.Филиппову от 3 декабря 1886 г. // Пророки Византизма: Переписка К.Н.Леонтьева и Т.И.Филиппова / Сост., вступ. ст., подгот. текстов и коммент. О.Л.Фетисенко. СПб., 2012. С. 384).

138 «Промысл Божий есть ~ коим он сохраняет бытие и силы тварей…». — Филарет, митрополит. Пространный Христианский Катихизис Православной Кафолической Восточной Церкви, изложенный без вопросов. Одесса, 1917. С. 30. Через 20 лет Дурылин, давно разочарованный в Церкви «видимой», в книге «В родном углу» напишет о знаменитом «Катихизисе» критически: «Книга эта навсегда останется памятником казенного православия, каким оно запечатлелось в такую религиозно-бесплодную эпоху, как царствование Николая I. Кто спорит, Филарет был человек большого ума и многих блестящих дарований. Но его катехизис — это гербарий из засушенных растений. Филарет, уверенною рукою, сорвал библейские розы Сарона, белоснежные евангельские лилии Галилеи, уединенные цветы пустынной Фиваиды, — все это положил под тяжкий пресс казенной схоластики, подверг рассудочной систематике, и вместо благоуханного букета из живых цветов, у него получился сухой гербарий из мертвых их трупов, называемый катехизисом» (МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–265/53. Л. 6об.-7).

139 После родные зачеркнуто: Он

140 «Голубчик вы мой, о. I<осиф>! ~ сделать свидание с Вами». — Леонтьев К.Н. Письмо о. Иосифу Фуделю. 1–2 мая 1890 // «Преемство от отцов»: Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания. С. 198.

141 …mauvais genre (фр.) — дурного пошиба.

142 «Вам это вовсе не сродно ~ принять христианский характер…». — Леонтьев К.Н. Письмо о. Иосифу Фуделю. 1–2 мая 1890 // Там же. С. 201.

143 …Маня-тетя. — Мария Васильевна Кутанова († 1919) — тетка автора со стороны матери.

144 …Над<ежда> Ив<ановна>. — Предположительно, Надежда Ивановна Успенская († 1954/1955) — врач-стоматолог, у которой лечила зубы А.В.Дурылина. Жила в Бобровом переулке, д. 3/5 (по соседству с Г.Н.Дурылиным). У нее часто оставался ночевать Дурылин, когда приезжал в Москву из Сергиева Посада. 10 марта 2010 г. диакон Серафим Чураков передал в Мемориальный Дом-музей С.Н.Дурылина икону преп. Сергия Радонежского. На обороте иконы надпись рукой Дурылина: «Дорогому верному другу Надежде Ивановне Успенской в молитвенную память и благословение от Сергея Дурылина. Сия св. икона освящена на мощах святых Преподобного Сергия 22 октября 1918 г.».

145 …Вениамин (Иван Афанасьевич Федченков, 1880–1961) — до 1917 г. инспектор и ректор ряда духовных семинарий. Участник Поместного собора (1917–1918). Епископ Севастопольский (1919), епископ армии и флота Вооруженных сил Юга России (1920). Участник Русского Всезаграничного Собора в Сремских Карловцах (1921). Инспектор в Свято-Сергиевском православном богословском институте (1925), архиепископ Алеутский и Северо-Американский (1933), митрополит (1938). Вернулся в Россию в 1945 г., занимал Рижскую (1948), Ростовскую (1951), Саратовскую (1955) кафедры. Упоминания об архимандрите Вениамине см.: Дурылин С.Н. Из «Олонецких записок». С. 147. Сохранились упоминания о нем в работе Дурылина «Апокалипсис и Россия» (1918).

146 Мих<аил> А<лександрови>ч. — Новоселов.

147 ...из Ростова от Петра Царевича. — Петр († 1290) — ордынский царевич, под влиянием проповеди Ростовского архиепископа Кирилла в 1253 г. принявший крещение. Бежал из Орды и основал под Ростовом Петровский монастырь на озере Неро. Монастырь закрыт в конце 1920-х гг.

148 Квадратные скобки С.Н.Дурылина.

149 …«пешешествовал Iзраиль…». — Слова первого ирмоса Покаянного канона.

150 …Георгий. — Мокринский. См. примеч. 84.

151 ...письмах старца Макария. — Имеются в виду письма преп. Макария Оптинского: Собрание писем блаженной памяти Оптинского старца иеросхимонаха Макария. М., 1862. Ч. 12; Он же. Письма к благочестивой христианке. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1911.

152 ...пишет о сем св. Нил Сорский. — Имеется в виду главное сочинение преп. Нила Сорского (1433–1508) — «Устав скитского жития». Впервые было издано Оптиной пустынью: Преподобного отца нашего Нила Сорского предание учеником своим о жительстве скитском. М., 1849. О борьбе с помыслами говорится во второй главе (С. 35-56). См. также: Боровкова-Майкова М.С. Нила Сорского «Предание» и «Устав». СПб., 1912.

153 …Странник, руководство к Iисусовой молитве. — «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу, написанные слышавшим, по убеждению следующего изречения в слове Божием: “Тайну Цареву добро есть хранити, дела же Божия открывати славно” (Товит. 12:7)». Изд. игумена Паисия, настоятеля Михайло-Архангельского Черемисского мужского монастыря. Изд. 2-е. Казань, 1883. Авторство приписывается преп. Амвросию Оптинскому (Гумеров Ш.А. Амвросий Оптинский // Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 1. А–Г. М., 1989. С. 58).

154 Квадратные скобки С.Н.Дурылина.

155 …два шаморд<инских> листочка. — Непериодические печатные издания, выпускаемые Казанской Амвросиевской ставропигиальной женской пустынью (Шамордино).

156 Павел Борисович Мансуров (1860–1932) — дипломат, церковный и общественный деятель, один из членов-учредителей «Кружка ищущих христианского просвещения» и идеологов созыва Собора 1917–1918 гг. В коллекции «Мемориальная библиотека» Мемориального Дома-музея С.Н.Дурылина сохранилась брошюра П.Б.Мансурова «Церковный собор и Епископы — его члены» (1912) с автографом: «Дорогому Сергею Николаевичу Дурылину на память о совместном труде в святом деле. Сентября 1917 г. От автора». Ср.: Дурылин С. Церковный Собор и русская Церковь. М., 1917. (Нар. б-ка. Сер. полит. № 59). Ближайший друг Ф.Д.Самарина и участник всех его начинаний. Вместе с женой, Софьей Васильевной Мансуровой, временами жил у сына, С.П.Мансурова, в Сергиевом Посаде, был членом Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры (Мансурова М.Ф., Чернышева-Самарина Е.А., Комаровская А.В. Мансуровы // Самарины. Мансуровы. Воспоминания родных. С. 53-60, 210-211, примеч.).

157 Вчера начал воспоминания об о. Iосифе. — Речь идет о воспоминаниях: Отец Иосиф Фудель: (Мои памятки и думы о нем и о том, что было ему близко) // РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед.хр. 215. Опубл.: http://politconservatism.ru/tag/Фудель/

158 Допустимо предположить, что речь идет об Александре Викторовиче Ельчанинове (1881–1934), священнике, церковном историке и эссеисте; друге, корреспонденте и однокласснике свящ. П.А.Флоренского и В.Ф.Эрна.

159 Николай Александрович Мотовилов (1809–1879) — помещик, собеседник и биограф преп. Серафима Саровского. Дурылину была известна его ключевая работа: О цели христианской жизни. Беседа преп. Серафима Саровского с Николаем Александровичем Мотовиловым. Сергиев Посад, 1914. Обработка рукописи и примечания: свящ. Н.П<отапов>.

160 Сокращения раскрыты предположительно.

161 Паша Саровская. — Святая блаженная (юродивая) схимонахиня Параскева (Ирина Ивановна, † 1915) — пророчица. Память 5 октября.

162 …до откр<ытия> мощей. — Речь идет об открытии мощей преп. Серафима Саровского (1903).

163 О. Алексей Зосимовский. — Иеросхимонах Алексий (Федор Алексеевич Соловьев; 1846–1928) — диакон Николо-Толмачевской церкви в Москве (с 1867 по 1895), рукоположен во пресвитера (1895). С 1895 по 1898 г. — в штате Московского Успенского собора в Кремле. Переехал в Зосимову пустынь. 30 ноября 1898 г. о. Феодор был пострижен игуменом Зосимовой Пустыни о. Германом в монашество с именем Алексий. После смерти преп. Варнавы из Гефсиманского скита 17 февраля 1906 г., многие из его духовных чад стали чадами о. Алексия — тогда уже старца и духовника Зосимовой пустыни. Его духовными детьми были Великая княгиня Елизавета Феодоровна, М.А.Новоселов, С.Н.Булгаков и о. П.Флоренский. 3 июня 1916 г. ушел в затвор. Участник Поместного собора 1917–1918 гг. 28 февраля 1919 г. иеромонах Алексий был пострижен в схиму, имя осталось прежнее, но днем Ангела стало 17 марта — день Алексия человека Божия. Умер 19 сентября (2 октября) 1928 г. в Сергиевом Посаде. Причислен к лику преподобных Русской Православной Церкви на Юбилейном Архиерейском Соборе в августе 2000 г. Память 19 сентября.

164 …Постниковых... — Василий Иванович Постников (1865–1927) — протоиерей, настоятель церкви Воскресения в Барашах (1893), затем настоятель храма Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище (1914). С этого времени жил с семьей в одной из квартир в деревянных домах там же. Член Московского религиозно-философского общества и Братства святителей Московских Петра, Алексия, Ионы и Филиппа. Во время приездов прот. Иоанна Кронштадтского служил с ним, ездил окормляться к Феодору (Поздеевскому), преп. Анатолию Оптинскому, митр. Макарию (Невскому). Дети: Георгий (Юрий, одноклассник Георгия Дурылина), Александр, Василий, Иван, Анна. Дурылин был тесно связан с Постниковыми и жил у них на квартире в 1916 г. О семье Постниковых сохранилось мемуарное свидетельство Георгия Дурылина: «Великие были молчальники братья Постниковы, вернее, Юра, который был у меня на глазах, в классе. Думается, и двух десятков слов мы с ним не сказали, учась вместе в классе. А вот много позднее, чуть не через десять лет, я близко сошелся и с ним, и с его семьей. Из 5 братьев, Юра в гимназии был совсем незаметен, но в 12–13 годах он вдруг появился на нашем горизонте, бывал у нас, и мы у него. <…> Отец — священник соседней с нашей гимназией церкви, Воскресения в Барашах, вдруг был назначен на Ваганьковское кладбище настоятелем для подтягивания тамошней “поповщины”, очевидно, уж слишком зарвавшейся в своих слишком разнообразных доходишках. Это был представительный мужчина с медлительной, рассудительной речью, прекрасный администратор, скоро взявший кладбище в ежовые рукавицы. Батюшка ни в чем не препятствует молодежи, охотнос ней беседует и вникает во все ее интересы. Сыновья в него. Матушка типичная “поповица”, живая, себе на уме. Один из сыновей погиб на войне. Вася впоследствии стал великим гомеопатом, которого знала вся Москва (он недавно только умер). А Юра, живой, умный, подвижной, живо, ярко и по-деловому реагирующий на все проявления культурной жизни, словоохотливый и веселый. <…> Памятны поездки с ним в Сергиево, копанье в книгах, любованье древней иконописью, чином богослужения в Скиту; наши беседы о иконографии, гравюрах Пиранези (их были у него целые ouver’ы), о Розанове, о Лавре. Посещение с ним Олсуфьевых, Абрамцева и… поездки на огородв Петровско-Разумовское на его “служебной” лошадке. Памятен балкон их дома на Ваганьковском кладбище, чаепитие с баранками и мармеладом, и беседы, беседы обо всем... Трогательна была его услужливость, внимание и любовь к брату (Сергею Дурылину. — А.Р.). Он был представительным, крупным мужчиной, с бородой, весь в отца — русская коренастая фигура молодца, а рядом его хрупкая, фарфоровая жена…» (Дурылин Г.Н. Гимназия. Сокольники. Л. 23-24).

165 Варвары А<ндреев>ны. — Чернышевой.

166 «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, чтo имеет, не может быть Моим учеником» (Лк. 14:33). Дурылин ошибся в номере стиха.

167 ...переведеновской комнате. — Дом Щаблыкиной в Переведеновском переулке на Покровке в Москве — один из ранних адресов Дурылина.

168 Ранний вариант: Форт<очка>

169 После меня зачеркнуто: снова (?)

170 …молебную Богоматерь Преподобного. — По преданию, Богородица явилась преп. Сергию в 1385 г., в пятницу Рождественского поста. Складная икона, изображающая это событие, устроена из верхней гробовой доски святого, а в Троице-Сергиевой лавре в 1732 г. в честь явления Божией Матери преподобному построен храм. Икона неоднократно сопровождала русскую армию во время военных походов и была окончательно возвращена в монастырь только после победы в Отечественной войне 1812 г. Память 24 августа по ст. ст.

171 В автографе очевидная описка: 18-го, суб<бота>

172 …Ничше, или Ибсен (в <1>906 году) ~ стихами Брюсова. — Влияние на Дурылина великого немецкого мыслителя Фридриха Ницше (Friedrich Wilhelm Nietzsche, 1844–1900), и особенно его позднего сочинения «Антихрист» («Антихристианин», «Der Antichrist», опубл. в 1895), норвежского драматурга-модерниста, основателя т.н. «новой европейской драмы» Генриха Ибсена (Henrik Johan Ibsen, 1828–1906), поэта-символиста Валерия Яковлевича Брюсова (1873–1924), несомненное в начале его творческого пути, было критически переосмыслено на рубеже 1910-х — 1920-х гг. Ср.: «В середине 1906 года я увлекся крайними индивидуалистическими учениями; я изучал Штирнера, Теккера; я узнал в это время Брюсова — он поразил меня своим утверждением в себе; это был для меня революционнейший поэт. Он вытравил из меня обще-интеллигентскую закваску. Цель существования, весь смысл моего прохождения по земле для меня был в смене ощущений, проходящих через уединенную, замкнутую в себе, самоутвержденную личность. Казалось, что не только нет Бога, но нет и людей, вообще ничего нет. Есть одно “я” — мое “я”; другие “я” — тоже не существуют <…> Я писал стихи. Они были очень подражательны по форме, больше всего Брюсову; но содержание, декадентское, было м о е, потому что оно выражало мою раздробленную, измученную, тоскующую душу, мой несчастный самоубивающий себя в своем уединении разум, мою изнемогающую юность» (Переписка С.Н.Дурылина и Эллиса (1909–1910 гг.). С. 149. Письмо Дурылина к Эллису конца 1910 г.).

173 Александр Илларионович Ларионов (1889–1954) — гимназический товарищ Дурылина, адресат рассказа «Две статуи» (1908) (опубл.: Дурылин С.Н. Рассказы, повести и хроники. С. 751-759) и стихотворения из цикла «Anno XXIII. Стихи» того же года (опубл.: Там же. С. 861); впоследствии — заведующий Хореологической лабораторией ГАХН; инженер-химик, мистик. О нем сохранилось мемуарное свидетельство брата С.Н.Дурылина: «Несомненно он стал образованнейшим человеком; изучил несколько языков, занимался переводами для Мусагета и, конечно, великий эрудит в высшей математике — он был дружен с Флоренским, и в скорости после окончания университета, был уже профессором. В Академии Художественных Наук (Сидоров) он заведывал лабораторией исследования искусства движения. Чем только он не интересовался: спиритизмом, алхимией, писал стихи (и неплохие), работал по химии (и сейчас работает по военной линии), а тут же — Айседора Дункан, скульптор Крахт, театр, музыка, философия. Да, он бесконечно многогранный человек, с разнообразнейшими запросами» (Дурылин Г.Н. Гимназия. Сокольники. Л. 20).

174 ...с Леосем. — Вероятно, одно из гимназических прозвищ А.Ларионова.

175 …Господа и Дьявола / Хочу прославить я. — Цитата из стихотворения В.Я.Брюсова «З.Н.Гиппиус» (1901).

176 ...я вижу новый бой во имя новой воли. — Цитата из стихотворения В.Я.Брюсова «Близким» (1905).

177 Мы умные, ~ Вразуми. — Описание этого же эпизода — ВСУ. XII. 14.

178 …Штирнеров. — Философский памфлет Макса Штирнера (Иоганн Каспар Шмидт, Johann Caspar Schmidt; 1806–1856) «Der Einzige und sein Eigentum» («Единственный и его достояние» или «Единственный и его собственность», 1845) был переведен в России в 1907 г.

179 После слышу зачеркнуто: как

180 После и зачеркнуто: с ним

181 …Еп. Димитрий ~ Как она любила вас! — Димитрий (Иван Иванович Добросердов, 1864–1937) — священник, затем епископ, настоятель Саввино-Сторожевского монастыря (1914), архиепископ (1923). Архиепископ Донской (1925), Пятигорский (1927), Костромской (1929), Сталинградский (1930). В 1932 г. уволен на покой. С 1933 г. — архиепископ Калужский. С 1934 г. — архиепископ Можайский, викарий Московской епархии. В 1937 г. арестован, помещен в Бутырки и расстрелян. Священномученик. Был законоучителем у Дурылина. В воспоминаниях «В родном углу» Дурылин посвятил ему целую главу: «Я его знал законоучителем гимназии, знал архимандритом, Московским Синодальным Ризничим, знал епископом Можайским, викарием Московской Митрополии, встречал архиепископом Кавказским и Ставропольским — и должен сказать: он всюду оправдывал свою фамилию. Он обладал добрым сердцем, которое не утишило своего благодушного биения ни под рясой монаха, ни под архиерейской мантией» (МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–265/53. Л. 3об.-4).

182 Перед на зачеркнуто: когда

183 …Петя, «Братушка». — Петр Прокофьевич Картушин (1879–1916) — казак станицы Раздорской Области Войска Донского, общественный деятель, корреспондент Л.Н.Толстого (их переписка опубликована: Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Сер. третья: Письма. Т. 77. Письма 1907 г. М., 1956). Проделал значительную духовную эволюцию от увлечения революционной деятельностью, через толстовство (в 1906–1907 гг. финансировал издательство «Обновление») — к мистическому учению А.М.Добролюбова (с 1910 г.), а затем — к имяславческому движению. Участник военных действий во время Первой мировой войны. Застрелился в 1916 г. В 1913 г. финансировал издательские проекты «Мусагета», связанные с Дурылиным: Таф-Те-Кинг или Писание о нравственности. М., 1913; Цветочки святого Франциска Ассизского / Пер. А.П.Печковского; Вступ. ст. С.Дурылина. М., MCMXIII [1913]. Обращение «брат», «братушка» — из лексикона «добролюбовского» кружка. Ср.: «Милый Сережа! Мир тебе. Мне Коля (толстовец, затем “добролюбовец” Н.Г.Сутковой (1872–1932). — А.Р.) писал, что бр<ат> Л.Эллис отошел от учения теософии и очень бы хотел узнать об учении бр<ата> Александра. Есть ли у него “Из книги Невидимой”? Если нет, то пошли ему мой экземпляр, который ты получил из Сибири. Вряд ли скоро уеду с Кавказа, думаю пробраться в Пятигорск к Чап<лыгиным?>, а оттуда пройти к старцу Илариону (речь идет о схимонахе Иларионе, авторе книги “На горах Кавказа. Беседа двух старцев подвижников о внутреннем единении с Господом через молитву Иисус Христову, или Духовная деятельность современных пустынников” (3-е изд. Киев, 1912), отправном тексте имяславческого движения. — А.Р.). Мир тебе и любовь. Твой Петр» (Письмо П.П.Картушина С.Н.Дурылину от 9 мая 1913 г. // МА МДМД. Фонд С.Н.Дурылина. КП–525/45. Л. 28).

184 …«Трех радостей». — Икона Божией Матери «Три радости» была написана в XVIII в., находилась в храме Живоначальной Троицы на Грязех у Покровских ворот, была утрачена после закрытия храма в 1930 г. Список XIX в. ныне возвращен в храм.

185 Сергей Алексеевич Цветков (1888–1964) — журналист, друг В.В.Розанова; герой «Уединенного» и «Опавших листьев»; связующее звено, в период знакомства, между Дурылиным и Розановым [см. письмо Дурылина к Розанову от 3 января 1914 г. (цитируется в послесловии к настоящему изданию)]. Биобиблиографические данные о С.А.Цветкове см.: Половинкин С.М. Цветков Сергей Алексеевич // РЭ. Стб. 1136-1137.

186 ...Гефсиманию. — Гефсиманский скит Троице-Сергиевой лавры был основан наместником Лавры архимандритом Антонием и свт. Филаретом Московским (Дроздовым). См.: Гефсиманский скит. Памяти незабвенного иерарха Церкви Московской митрополита Филарета. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1898; Николс Роберт Л. Святитель Филарет, митрополит Московский, и основание Гефсиманского скита // Филаретовский альманах. Вып. 4. 2008. С. 255-277. После закрытия Лавры в 1919 г. часть ее братии перешла в Гефсиманский скит. Последняя скитская церковь была закрыта в 1928 г. (Светозарский А.К. Комментарии // Митрополит Вениамин (Федченков). Божьи люди. Мои духовные встречи. М., 1998. С. 367).

187 Перед она зачеркнуто: я угости<л>

188 Георгий Адольфович Леман (1887–1968) — издатель. В середине 1920-х гг. — участник и организатор московских закрытых семинаров по изучению дореволюционной культуры (вместе с А.К.Горским, В.Н.Муравьевым, Н.А.Сетницким, П.П.Перцовым и др.). 10 августа 1927 г. Дурылину будет предъявлено обвинение именно как активному участнику лемановского кружка исследователей Розанова: «...рассмотрев следственное производство по делу № <47306> на гр<ажданина> Дурылина Сергея Николаевича, нашел, что таковой имел отношение к руководителю антисоветской группы почитателей писателя Розанова, Леману; давал последнему справки и устные сведения о настроениях, высказываниях Розанова и его биографии; сам же Дурылин пропагандировал некоторые моменты из учения Розанова, являющегося, несомненно, контрреволюционным» (Из следственного дела С.Н.Дурылина 1927 года (ЦА ФСБ России) / Публ. В.Г.Макарова // С.Н.Дурылин и его время. С. 69-70).

189 Иван Иванович Горбунов-Посадов (наст. фам. Горбунов; 1864–1940) — писатель, редактор и издатель книг и журналов для детей. Один из сподвижников Л.Н.Толстого. С 1887 г. — зав. конторой толстовского издательства «Посредник». Редактировал педагогический журнал «Свободное воспитание» (1907–1918), детский журнал «Маяк», издавал «Библиотеку свободного воспитания» (1909) (Гитович И.Е. Горбунов-Посадов Иван Иванович // Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 1. С. 635-636).

190 ...«Из письма Публия Лентула<»> (отзыв язычника о Христе Спасителе). — Публий Лентул, наместник Иудеи, предшественник Понтия Пилата, оставил первое описание Христа. Сохранилась большая выписка Дурылина из исторических источников об «облике и виде Христа», включающая «донесение Сенату» самого Лентула (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед.хр. 237. Л. 84-86об.).

191 Перед С<офья> В<ладимировна> зачеркнуто: Вчера

192 Ранний вариант: мужики в м<онасты>ре

193 Н<адежда> Н<иколаевна> — бабушка автора со стороны матери Надежда Николаевна Кутанова (1833–1892). См. о ней: Дурылин С.Н. В родном углу. Записки С.Раевского. Ч. 1. Бабушка и мама // МА МДМД. КП–265/48.

194 Арсений (Арсений Иванович Жадановский; 1874–1937) — епископ Серпуховской, викарий Московской епархии (1914). Избрал монашеский путь по совету св. прав. Иоанна Кронштадтского, был пострижен в мантию (1899). Наместник Московского Чудова монастыря в сане архимандрита (1904). В 1912–1916 гг. издавал журнал «Голос Церкви», оставил воспоминания об о. Иоанне Кронштадтском, о. Алексии Мечёве, сделал Чудов монастырь одним из центров духовного просвещения Москвы. В 1927 г. не принял декларацию о лояльности советской власти митрополита Сергия (Страгородского) (примыкал к мечёвской группировке не поминающих его за литургией) вместе с еп. Афанасием (Сахаровым) и еп. Серафимом (Звездинским). С 1931 г. неоднократно арестовывался, жил в ссылках, в 1937 г. последний раз арестован и расстрелян на Бутовском полигоне. Священномученик. Канонизирован в 2000 г.

195 Дурылину.

196 Окончил воспоминания. — Речь идет о воспоминаниях: «Отец Иосиф Фудель: (Мои памятки и думы о нем и о том, что было ему близко)». См. примеч. 157.

197 О. Израиль вводит в Гефс<иманском> скиту старчество. — Израиль (Иван Андреевич Андреев) — игумен Гефсиманского скита с 1918 г. до его закрытия в 1929 г. В 1923 и 1925 гг. подвергался арестам. В третий раз арестован в 1931 г. и сослан в Казахстан, умер в ссылке в конце 1940-х гг. См.: Верховцева Н.А. Сергиев Посад: (Страницы воспоминаний) // Московский журнал. 1992. № 10. С. 12-13.

198 Восстан<ие> в житие ст<арца> Леонида и гоненье было. — Имеется в виду гоненье на старца Леонида: монахи писали на него доносы Калужскому архиерею, ему запрещали принимать посетителей, долго не постригали в схиму. См.: [Леонид Кавелин]. Жизнеописание оптинского старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва). Издание Козельской Введенской Оптиной пустыни. М., 1876. С. 48-67; Леонтьев К.Н. Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной пустыни // Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. СПб., 2003. Т. 6 (1). С. 290-291.

Константин Толстов и Сергей Дурылин. Москва. 1910. Фонд фотодокументов МДМД

Константин Толстов и Сергей Дурылин. Москва. 1910. Фонд фотодокументов МДМД

Георгий Дурылин. Москва. 1900-е годы. Фонд фотодокументов МДМД

Георгий Дурылин. Москва. 1900-е годы. Фонд фотодокументов МДМД

Н.С.Чернышев. Часовня. 1914. Бумага, карандаши. Собрание С.Н.Чернышева

Н.С.Чернышев. Часовня. 1914. Бумага, карандаши. Собрание С.Н.Чернышева

Андрей Рублев. Святая Троица. 1425–1427. Фотография в процессе реставрации иконы. 1918

Андрей Рублев. Святая Троица. 1425–1427. Фотография в процессе реставрации иконы. 1918

Вид на Троице-Сергиеву лавру с юго-восточной стороны. Начало 1920-х годов

Вид на Троице-Сергиеву лавру с юго-восточной стороны. Начало 1920-х годов

Н.С.Чернышев. Спас. 1915. Бумага, карандаш. Собрание С.Н.Чернышева

Н.С.Чернышев. Спас. 1915. Бумага, карандаш. Собрание С.Н.Чернышева

Сергиев Посад. Красюковка. Дом, где жил и умер В.В.Розанов. Фото М.М.Пришвина. 1928

Сергиев Посад. Красюковка. Дом, где жил и умер В.В.Розанов. Фото М.М.Пришвина. 1928

Семья Розановых. Внизу — Варвара Дмитриевна, Вася, Таня и Надя, вверху — Александра и Вера. 1900-е годы

Семья Розановых. Внизу — Варвара Дмитриевна, Вася, Таня и Надя, вверху — Александра и Вера. 1900-е годы

Оптинский старец о. Анатолий Потапов. 1910-е годы. Фонд фотодокументов МДМД

Оптинский старец о. Анатолий Потапов. 1910-е годы. Фонд фотодокументов МДМД

Т.А.Буткевич. Москва. 1910. Фонд фотодокументов МДМД. Публикуется впервые

Т.А.Буткевич. Москва. 1910. Фонд фотодокументов МДМД. Публикуется впервые

С.Н.Дурылин. Троицкие записки. Фрагмент записи от 2 января 1919 года (посещение В.В.Розанова). Автограф. МА МДМД

С.Н.Дурылин. Троицкие записки. Фрагмент записи от 2 января 1919 года (посещение В.В.Розанова). Автограф. МА МДМД

В.А.Серов. Портрет Софьи Владимировны Олсуфьевой. 1911. Уголь, пастель. ГМИИ им. А.С.Пушкина

В.А.Серов. Портрет Софьи Владимировны Олсуфьевой. 1911. Уголь, пастель. ГМИИ им. А.С.Пушкина

С.Н.Дурылин. Троицкие записки. Фрагмент записи от 5 января 1919 года, включающий схему различия иконы и картины. Автограф. МА МДМД

С.Н.Дурылин. Троицкие записки. Фрагмент записи от 5 января 1919 года, включающий схему различия иконы и картины. Автограф. МА МДМД

С.И.Фудель. Начало 1920-х годов

С.И.Фудель. Начало 1920-х годов

Андрей Рублев. Святая Троица. 1425–1427. Фотография 1940 года

Андрей Рублев. Святая Троица. 1425–1427. Фотография 1940 года

Н.Н.Вышеславцев. Портрет о. Павла Флоренского. 1922. Фотокопия с рисунка карандашом. Фонд фотодокументов МДМД

Н.Н.Вышеславцев. Портрет о. Павла Флоренского. 1922. Фотокопия с рисунка карандашом. Фонд фотодокументов МДМД

М.А.Новоселов. Конец 1910-х годов

М.А.Новоселов. Конец 1910-х годов

К.Н.Леонтьев. 1885

К.Н.Леонтьев. 1885

Протоиерей Иосиф Фудель. 1912. Фонд фотодокументов МДМД

Протоиерей Иосиф Фудель. 1912. Фонд фотодокументов МДМД

В.В.Розанов с дочерью Варей. Петербург. 1911

В.В.Розанов с дочерью Варей. Петербург. 1911

С.В.Олсуфьева с сыном Мишей. 1903–1904

С.В.Олсуфьева с сыном Мишей. 1903–1904

С.Н.Дурылин со своей матерью Анастасией Васильевной Дурылиной. Москва. 1910. Фонд фотодокументов МДМД

С.Н.Дурылин со своей матерью Анастасией Васильевной Дурылиной. Москва. 1910. Фонд фотодокументов МДМД

А.В.Дурылина, мать С.Н.Дурылина, во гробе. Ноябрь 1914 года. Фонд фотодокументов МДМД

А.В.Дурылина, мать С.Н.Дурылина, во гробе. Ноябрь 1914 года. Фонд фотодокументов МДМД

Н.С.Чернышев. Погост. 1914. Бумага, карандаш. Собрание С.Н.Чернышева

Н.С.Чернышев. Погост. 1914. Бумага, карандаш. Собрание С.Н.Чернышева

К.Н.Леонтьев. 1860-е годы

К.Н.Леонтьев. 1860-е годы

С.В.Олсуфьева на фоне своего портрета работы В.А.Серова. Деревня Мешаловка под Москвой. 1931

С.В.Олсуфьева на фоне своего портрета работы В.А.Серова. Деревня Мешаловка под Москвой. 1931

Н.С.Чернышев. Церковь. 1914. Бумага, карандаш. Собрание С.Н.Чернышева

Н.С.Чернышев. Церковь. 1914. Бумага, карандаш. Собрание С.Н.Чернышева

В.А.Кожевников. 1915

В.А.Кожевников. 1915

Н.С.Чернышев. Голубец. 3 июля 1914 года. Бумага, карандаши. Собрание С.Н.Чернышева

Н.С.Чернышев. Голубец. 3 июля 1914 года. Бумага, карандаши. Собрание С.Н.Чернышева

Ю.А.Олсуфьев. 1920-е годы

Ю.А.Олсуфьев. 1920-е годы

С.Н.Булгаков, В.Ф.Эрн, Н.А.Бердяев. 1910

С.Н.Булгаков, В.Ф.Эрн, Н.А.Бердяев. 1910

Т.А.Сидорова (Буткевич). Никольское. 1916. Фонд фотодокументов МДМД

Т.А.Сидорова (Буткевич). Никольское. 1916. Фонд фотодокументов МДМД

Мемориальная доска Олсуфьевым и Мансуровым на доме Олсуфьевых в Сергиевом Посаде. 2015. Фото В.И.Кейдана

Мемориальная доска Олсуфьевым и Мансуровым на доме Олсуфьевых в Сергиевом Посаде. 2015. Фото В.И.Кейдана

Отец Сергий Сидоров. 1937

Отец Сергий Сидоров. 1937

Отец Николай Голубцов. Москва. [1950-е годы]

Отец Николай Голубцов. Москва. [1950-е годы]

М.А.Новоселов и о. П.А.Флоренский. 1910-е годы

М.А.Новоселов и о. П.А.Флоренский. 1910-е годы

Дом Олсуфьевых в Сергиевом Посаде. 2015. Фото В.И.Кейдана

Дом Олсуфьевых в Сергиевом Посаде. 2015. Фото В.И.Кейдана

Дорога в Гефсиманский скит. Открытка начала XX века

Дорога в Гефсиманский скит. Открытка начала XX века

 
Редакционный портфель | Подшивка | Книжная лавка | Выставочный зал | Культура и бизнес | Подписка | Проекты | Контакты
Помощь сайту | Карта сайта

Журнал "Наше Наследие" - История, Культура, Искусство




  © Copyright (2003-2018) журнал «Наше наследие». Русская история, культура, искусство
© Любое использование материалов без согласия редакции не допускается!
Свидетельство о регистрации СМИ Эл № 77-8972
 
 
Tехническая поддержка сайта - joomla-expert.ru