Александр Щербинин

Роман с камнем

Присутствовать при любовном романе, неудачно случившемся, неловко и удручающе.

Роман, счастливо протекающий у тебя на глазах, заряжает счастьем и тебя самого. Все посвященные в творческую жизнь художника Анны Замулы имели возможность приобщиться к ее счастливому художественному «роману» с новой для нее техникой мозаики.

Опытный художник знает, как непросто заслужить истинное «посвящение в материал», когда все твои мотивы и внутренние желания обретают возможность воплощения. Иной раз кажется, что сам материал «выбирает» себе подходящую душевную конфигурацию художника, чтобы раскрыться в ней наилучшим для себя образом. Зная Анну давно, я солидарен с «выбором» камня.

То, что делала художница в других техниках, тоже заслуживало интереса. Но эти техники, если можно так выразиться, слишком часто попадали в «унисон» с трогательностью ее натуры. Встреча с камнем добавила новую ноту — ноту «диссонанса», которая вывела Анну Замулу на новый уровень художественного содержания. Безоговорочная твердость камня и таинственный блеск смальты смогли создать четкий «контур» для трепетных поисков автора мозаик.

Брутальность хороша не сама по себе, а когда она может усилить и утвердить подобное трепетности душевное качество, ибо сегодня оно встречается в искусстве весьма редко. В массмедийной сфере, пытающейся стать базовой в пространстве культуры, оно исчезает как нечто несущественное. Но в пластической культуре (или — в большей степени — в культуре музыкального исполнения) качество трогательности до сих пор одно из основных. Если музыкант не «трогательно» прикасается к клавишам фортепиано (трогательность и прикосновение здесь не случайное совпадение понятий), звук — в истинном смысле слова — не состоится. Эта обратная связь художника с материалом — основа изобразительного искусства. И нынче сей постулат не выглядит таким уж школьным.

Созерцая мозаики Анны Замулы, я нахожу в них неподдельную естественность и глубину, в которых, мне кажется, может таиться древнее теплое христианское чувство, не знающее еще победы догматов. На ее выставке в редакции журнала «Наше наследие» я спросил Аню: «Ты специально пользуешься символикой рыбы?» — «Нет, — ответила она, — они просто сами сюда просятся».

«Равеннский» тип мозаик, который близок Анне Замуле, в наши дни часто используется художниками. Но в мозаиках ее коллег иногда проглядывает жесткость неофитов, слишком быстрого воцерковления, а это сегодня редко (в отличие от Средних веков) соединяется с чувством художественного. Анна представляет другой случай, когда внутри самого художественного события может быть открыта тропа в мировоззрение. Эта способность наполняет ее «равеннскую» атрибутику современным отношением к миру.

Еще один постулат можно вывести из созерцания мозаик этого художника — ее «трепетность» ищет форму. Еще точнее — творит ее. Это заметно по разнообразным геометрическим формам основ цементных досок. Обычно для художника рама (то есть границы бумаги, холста, стены) заранее задана. В рамке, как в ограничении, должна проявиться композиционная воля автора. Но у Анны сама форма плиты как бы сдвигается в согласии с изображенным на ней. Отсюда такое разнообразие этих форм — они не абстрактно различны (круг, овал и так далее), но как бы «выращиваются», деформируются вместе с возникающим изображением.

Характерный пример — в мозаике «Гжельская чашка и синяя рюмка».

В работе «Три рыбы» изображается движение рыбьих голов к правому углу композиции: «героини» мозаики словно «обнюхивают» пространство, тем самым композиционно «наращивая» форму основы этим своим действием. Таким образом, внутреннее чувство единства мастера содержит движение двух форм одновременно.

В мозаике «Сахарница» сам названный предмет — как бы живой персонаж, а такое андерсеновское одушевление подвластно немногим и получается от живого переживания пластического сюжета автором. Жест раскрытия, заложенный в образе сахарницы, пронизывает собой форму плиты-основы, расширяя ее в верхней части, потом движение стремится вниз, через периферию к центру предмета, используя арочную форму основы — как бы успокаивающую, выдыхающую в конце движения.

Чудесная работа «Рюмочка» тоже подтверждает органику выразительного жеста. Занятна одна деталь этой мозаики — небольшая выемка в левой части работы, нарушающая чистый овал основы. Но нет этой, казалось бы, случайной мелочи — и нет изображения как пластического образа. А настроение (но не буквальное сходство) от ее мозаик навевает разные образы — от ставшей уже классической живописи Джорджо Моранди до миниатюрных вышивок Александры Лукашевкер.

Многим романам суждено завершиться, но у художника есть свое преимущество перед обычной жизнью: продолжение романа зависит только от него самого. Вне всяких сомнений, роман с камнем у художника Ани Замулы случился. И дал свое прекрасное потомство.