Борис Егоров

«Ты помнишь, Алеша..?»

Однажды князь Георгий Илларионович Васильчиков рассказывал в «Нашем наследии», как на каком-то приеме в советском посольстве в Париже его познакомили с А.А.Сурковым. «Как же, как же, — сказал князь, считавший себя не только писателем, но и знатоком советской литературы, — у вас есть чудное стихотворение, — и произнес: “Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины..”.»

«Я не мог понять, — говорил Георгий Илларионович, — почему у окружающих Суркова русских глаза стали уходить куда-то в сторону, а сам Сурков неловко кивнул и, ничего мне не сказав, отошел к другим гостям. Я бестактно перепутал Суркова с Симоновым, — продолжал Васильчиков, — когда процитировал, как его собственное, посвященное ему симоновское стихотворение.

Должен заметить, что Сурков повел себя как весьма воспитанный человек, будто бы не заметив мою оплошность. Когда мне позже сказали, что я перепутал двух советских поэтических генералов, приписав выигранную одним битву другому, я смутился и передал через советского посла письмо А.А.Суркову, где наряду с искренними извинениями написал ему подробно о своих взглядах на советскую литературу, особенно выделив книги и стихи о войне. Для нас, русских изгнанников, многие из этих книг открыли новое в послереволюционной России и русском человеке. Сурков, как ни странно, ответил мне довольно большим письмом, также через советское посольство.

Я помню, что он писал в нем что-то о сверхнапряжении, которое рождает большую литературу. И ни слова о моей случайной бестактности. Где-то в моих архивах, — заметил князь, — находящихся в Швейцарии и Франции, вместе с письмами Солженицына, Набокова, Ростроповича лежит и это письмо Алексея Александровича Суркова».

Сейчас архив А.А.Суркова приобретен в букинистическом магазине руководителем Роспечати, библиофилом М.В.Сеславинским и передан в Гослитмузей. Наверное, архив Суркова существенен не только официальными документами, которые сопровождали жизнь советского литературного бонзы, но и такими внезапными материалами, как те, о которых вспоминал Г.И.Васильчиков. Интересно, сохранилось ли среди бумаг А.Суркова письмо князя или оно было отправлено в мусорную корзину за ненадобностью?

Слушая князя, я вспомнил, как блестящий фотокорреспондент М.И.Савин, с первых послевоенных лет работавший в «Огоньке», возглавляемом А.А.Сурковым, заходя в «Наше наследие» навестить бывших огоньковских коллег, делающих этот журнал с 1-го номера, и принося свои старые и новые работы для публикации, рассказывал, как он, фотокорреспондент фронтовой газеты, аккомпанируя себе на гитаре, первым спел «В землянке» А.Суркова, положенную на музыку К.Листовым. А через несколько дней капитан Михаил Савин в редакции «Комсомольской правды» подыграл на гитаре другому военному корреспонденту, писателю Евгению Воробьеву, в свою очередь спевшему «В землянке» К.Листова и А.Суркова. Песня была напечатана в «Комсомолке» и заслуженно стала всенародно любимой. Возможно, и этот эпизод как-то отразился в документах сурковского архива. Должны, по-моему, там быть и работы М.И.Савина, они стали уже классикой советской фотографии, собираются музеями, высоко ценятся коллекционерами.

Вообще в архиве А.А.Суркова, несомненно, хранилось много, важного для истории нашей словесности второй половины XX века. Чего стоят хотя бы его отношения с А.А.Ахматовой, чьим «покровителем» был А.А.Сурков.

В 1950 году главный редактор А.Сурков опубликовал в трех (!) номерах «Огонька» цикл стихотворений Анны Ахматовой «Слава миру» и безрезультатно боролся (кстати, вместе с, казалось бы, всемогущим А.А.Фадеевым) за издание сборника Ахматовой под таким названием. Затея не удалась, и для будущей поэтической судьбы Ахматовой, возможно, к лучшему.

А позже несколько сборников Ахматовой вышли под редакцией и патронатом А.Суркова и с его статьями.

И сколь бы ни были они по необходимости «ущербны» — голос поэта звучал, чего была она лишена многие годы. Кстати, Ахматова была поражена, обнаружив во время работы с Сурковым над своими сборниками, что он знает наизусть все ее ранние стихотворения. Он, конечно, не был «добрым гением», но по мере сил и в делах творческих, и в быту помогал Ахматовой, безусловно. Как, впрочем, и Н.Я.Мандельштам, по просьбе той же Ахматовой. Надежда Яковлевна вспоминала, что, когда у них с Мандельштамом совсем не было средств, Сурков незаметно сунул деньги ее мужу.

Анна Андреевна всегда подчеркивала дружеское отношение к ней Суркова. Человек он действительно был хороший, а поэт — что ж, поэт, как сказал один автор, — советский. Любопытно, есть ли в переданной в Гослитмузей части архива Суркова хотя бы следы их достаточно долгих и тесных отношений? Или владельцы архива, купленного М.В.Сеславинским у букинистов, готовя его к продаже, руководствовались древним принципом: «На тебе, убоже, что нам не гоже»?

Я поискал бы в бумагах А.А.Суркова и материалы, связанные с историей Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М.И.Рудомино.

В домашнем архиве М.И.Рудомино сохранились письма А.А.Суркова, к которому в самые сложные моменты существования библиотеки обращалась за поддержкой ее создательница Маргарита Ивановна и всегда, как она вспоминала, находила у него, одного из руководителей СП СССР, ведающего международными делами, реальную помощь. В истории ВГБИЛ имя А.А.Суркова не затеряется. Маргарита Ивановна обычно защищала А.А.Суркова, когда на него нападали скорые и беспощадные на словесную расправу ее коллеги, интеллигенты-шестидесятники: «Он сделал много хорошего, — говорила она, — и не каждому же быть большим поэтом».

Видимо, возражая всегда сверхэнергичному в хвале и хуле Д.Быкову, об этом сказал на светском рауте в Роспечати старейший литературный критик, блестящий и честнейший человек А.М.Турков, работавший с А.А.Сурковым в «Огоньке» и изгнанный оттуда его преемником А.Софроновым. Как жаль, что устроители не удосужились записать выступление 89-летнего литератора. Мы очень хотели напечатать его в журнале.

Слава Богу, заботами М.В.Сеславинского коробки с архивом Суркова перешли в руки нового директора Гослитмузея Д.П.Бака. И здесь хотелось бы высказать еще одно, последнее, соображение. Через 50, а может быть, 100 лет наступит время, когда каждый листок «бумажного носителя» (термин-то каков!), исписанный живой рукой, будь то пером, шариковой ручкой, карандашом и т.п., станет величайшей редкостью. Бумажная Атлантида медленно, но верно погружается в пучину виртуального океана. Эпистолярная проза уже в прошлом. И никогда не будет писем писателей XXI и прочих дальних веков в «Литнаследстве», и никто уже не скажет как Блок: «Я умею писать письма», — и никто не издаст огромных, интереснейших томов переписки, подобных, например, свежайшему однотомнику писем Андрея Платонова «“…я прожил жизнь”. Письма. [1920–1950 гг.]», ставшему хитом последней ярмарки «Non/fiction». Сейчас, в первую очередь, хорошо было бы спасти и сохранить то, что связано с литературой сложнейшего советского периода жизни нашей страны. Это настоящая работа музейщиков, которой даже не учатся, а с расположением к которой рождаются, ибо она требует всецелой отдачи и не терпит суеты.

Вот такие мысли вызвала у меня заметка С.Чистякова о церемонии передачи государству видным библиофилом М.В.Сеславинским архива секретаря Союза писателей СССР А.А.Суркова, на которой я не присутствовал.