I.

Мелочи русской жизни

Бывали хуже времена,

Но не было мельчей*.

* Полужирным шрифтом в эпиграфах выделены «додумки».

Богиня Клио — единственная из муз, которой улыбнулось время в новой России. (Если не думать про богиню музыки Эвтерпу, которую явно перекупили, и сейчас она во все тяжкие «зажигает» попсу, а заодно смехотворные аншлаги, рекламный маразм и прочие фабрики неприглядства).

Незадолго до момента, когда «шестая часть Земли с названьем кратким Русь» сократилась до 1/7 или того меньше, съязвил удачно рифмоплет:

Давно пора, тра–та–та мать,

Умом Россию понимать.

            И вдруг позволено стало… И вместо единой и могучей «Истории СССР», прямой, как столб, и простой, как мычание (в лучшем случае, как помесь «Хождения по мукам» красного графа Алексея Толстого с «Вечным зовом» белого коммуниста Анатолия Иванова), — стала являться история реальной страны: Святой Руси, из которой мы вышли; России, которую мы потеряли; Советского Союза, который имели и не сберегли; Российской Федерации, в которой живем.

Стали открываться архивы, сделались известными и печатаемыми труды историков–эмигрантов, были вытащены из ящиков столов домашние наработки. Стало возможным читать и трактовать хорошо известные, а то и просто классические тексты не «в свете указаний» и не на просвет, а в достаточном приближении к тому, что хотели сказать и говорили эти памятные страницы.

К пониманию путей, пройденных Отечеством, к разрешению вековечных русских вопросов специалистами и публицистами, шарлатанами и добросовестными профанами предложены десятки и сотни трактовок и подходов, воззрений и догадок, общих и частных.

Раньше все было ясно.

Теперь многое становится понятным.

Взять такой, самый ходовой, пример — дороги.

В их вечно непотребном состоянии виновата прежде всего родная природа. Во–первых, наш климат. Ну, зачем делать дорогу на три летних месяца, если полгода можно было ездить на санях и без нее, а весной и осенью она раскисает так, точно ее и не было вовсе. Опять же, где взять камень, чтобы дорогу замостить, если кругом одна глина. А если камень где–то имеется, то сначала дорогу надо к нему делать, — выходит, две дороги вместо одной. И еще опять же, — зачем ее раньше вообще делать

надо было, если летом товары по рекам, речкам и ручьям перевозили, а зимой — их делали. Во–вторых, наше пространство. Если какому–нибудь бельгийцу можно каких–то 20 лье построить, и он уже на другом конце своей страны, то русскому через сто верст еще и из столичной губернии не выехать. К тому же, где было людей на прокладку этих верст брать, — это в крошечной Бельгии народу всегда было столько, сколько в десяти русской губерниях не сыскать. А как стало в XIX веке русского народа несчетно прибавляться, оказалось, в–третьих, что наш человек испокон века не любил и до сих пор не любит работать «на дядю», — да и на себя часто с большим скрипом, — потому что волею исторических обстоятельств мало знаком он с понятием собственности, особенно чужой. Не мое, казенное, — значит, ничье, считает русский человек. А раз не мое, тогда, с одной стороны, зачем мне оно, а с другой — от ничьего очень просто присвоить, сделать больше или меньше «моим». Вот и не выдерживались никогда: ни на Руси, ни в СССР, ни теперь в РФ — технологии укладки дорожного полотна, ни в ширину, ни тем более в глубину, а материалы исправно уходили и уходят «налево».

Как пел Высоцкий, в свое время:

Грязью чавкая, жирной да ржавою,
Вязнут лошади по стремена.
Но — влекут меня сонной державою…

Другая, схожая, наша загадка — дураки.

Дураки у нас тоже, хоть их не орут и не сеют, — не сами родятся.

На первом месте снова природа. Недаром в ходу поговорка: дурак — и уши холодные. Еще более известно выражение «сморозить глупость». Теперь вообще ругаются — «отморозок».

Кстати, то, что именно в нашей природе следует видеть корни и истоки многих наших «сермяжных» проблем, подтверждает ныне и природа мировая. Маленький земной шарик начинает ощущать, что он — игрушка в ее руках. Избавились от чумы и холеры, на смену пришли СПИД и совсем смешной пока птичий грипп. Эпоха перемен климата только маячит, но даже нынешние погодные неувязки показывают, кто в доме хозяин, и ставят перед всем человечеством — и перед «золотым миллиардом», и перед остальной «черной костью» — одинаковую невиданную заковыку.

А что касается наших дураков, тут поначалу требуется отделить котлеты от мух.

Во–первых, дураки Иваны или Иваны–дураки. Это, можно сказать, наше все — как поэт Пушкин. Это наш любимейший человечище, наш генотип. Никчемный, на побегушках, обездоленный, — в общем, дурак–дураком. Но стоит ему побывать в котлах со льдом и кипятком, пройти огонь, воду, но лучше обойтись без медных труб, — и окажется он таким добрым молодцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Во–вторых, в России всегда было немерено дураков, которые собой украшают мир. Неплохо объясняется это тем, что русские — почти самая молодая великая нация. Это, отмечал Х.Ортега–и–Гасет, «народ еще не перебродивший, молодой»; юность в нем «бьет через край». Как раз на таких дураках наше Отечество держалось, и как раз их–то становится все меньше и меньше. Видимо, нация входит в возраст.

Сейчас же разговор о дураках настоящих — тех, что «любят учить» и «собираться стаей». А для этого самое подходящее место — властные структуры. Дураки не просто стремятся во власть, их туда еще и выталкивает русская природная сила, по известной народной мудрости: дерьмо наверх всплывает. А если рассуждать по–ученому, то при самодержавном, тоталитарном и авторитарном правлениях (а других в России еще не было) дураку проще и естественнее, чем умному, служить такой власти, тем более прислуживать, и уж вовсе лафа — занимать должности, чтобы строить и погонять: урядников и надзирателей, особистов и инструкторов, регулировщиков и охранников.

При этом дурак в России — величина по–особому переменная, поскольку любая работа у нас: или служба, или служение, — и все бывают в подчинении у других, под чьим–то началом. А еще одна народная мудрость гласит: ты начальник — я дурак; я начальник — ты дурак.

Еще одно важное наше «дурацкое обстоятельство», которое уже затрагивалось: неразвитость института собственности, явное преобладание государственных начала и воли, а в результате — отсутствие здоровой конкуренции. Что в общине, что в департаменте, — или передел и уравниловка, либо табель о рангах. А уж при советской власти, в царстве социалистической собственности… Особенно хорошо можно об этом судить по партийно-правительственной верхушке. И если вдруг не так давно начали раздаваться ученые и неученые голоса, что Л.И.Брежнев в той или иной степени является «светлым пятном», то, во–первых, какой же темный был фон его окружения, а во–вторых, значит и до сих пор конкуренция не слишком проникла в российские неученые и ученые круги.

Наконец, третья русская национальная особенность. Воруют!

И здесь, естественно, на первом месте среди виноватых — родная природа. Очень тяжело в нашем климате и пространстве все достается. Требуется гораздо больше затрат труда и энергии. В связи с чем очень часто русские люди не стараются прикладывать чрезмерных, другим неизвестных, но, увы, на Руси необходимых усилий, готовы довольствоваться малым и жить бедно. Отсюда, при несказанных, но неосвоенных богатствах, бедность становится всеобщей, за исключением очень малого слоя людей, которым богатство положено по чину. А коли бедность всеобщая и безысходная, то поправить дело остается только воровством. А тут опять неразвитый институт собственности, все везде плохо лежит. А чуть выше по служебной лестнице взошел, можно и должно от ближнего и дальнего ждать и брать «борзых щенков». И главное дальше — не взять не по чину. И все будут давать: во–первых, проще это и успешнее, во–вторых, нигде и ни на кого управы не было и не бывает. Потому что, как только что уяснили, «там», наверху, тем более — «дураков нет». Недаром(!) с каждым веком, чем выше, тем больше растет у нас число таких должностей, где требуется лишь «тащить» (себе) «и не пущать» (всех и каждого).

А коли кругом всегда воруют, если вокруг дураков настоящих и «дураков» себе на уме пруд пруди, да еще дороги такие, — жить приходится только на авось.

В переводе с русского на русский это значит: ничего.

Ведь как наш человек, если хочет что-то приобрести, спрашивает: «У вас того или сего — нет?» Есть — очень хорошо, нет — ничего, перебьемся, — не баре, чай.

Другой синоним нашего «авось» — беспечность, т.е. человек готов жить на Руси, при нашем климате — без печи!

Еще один синоним: «дремота» — напомнил в начале года А.И.Солженицын в своей давней, но заново напечатанной статье «Размышления над Февральской революцией»: «Стояла Россия веками — и дремалось, что ее существование не требует настойчивого изобретательного приложения сил. Вот так стоит — и будет стоять».

Так мы и жили — и живем.

С ничего — или безо всего.

Поэтому жизнь — мельчает.

То, что страна сократилась, знает и чувствует каждый, а как случилось — не понимает никто.

То, что русского народа убавилось сильно–сильно и продолжает убавляться, власть наконец заметила.

То, что помельчал счет времени и вместо прежних окрыляющих пятилеток ныне мерим мы свое существование куцыми четырками судьбоносных выборов, — это ничего.

Хуже другое. В нашей стране в наше время очень трудно встретить личность. Еще меньше крупных фигур. Великих людей, если им не за восемьдесят или за девяносто, вообще не остается. (Поскольку не с кем сравнивать и никому не хочется на чужой роток накидывать платок, достойного человека теперь называют гением, беспардонная бездарь именуется всесветной знаменитостью).

Тенденция удручающая.

Еще при последнем Властителе сгубили или рассовали по «шарашкам» и «ящикам» почти всех Ученых. Перевелись Писатели и Художники, дозволены были лишь Артисты и Исполнители.

В 1960 году свели в могилу последнего Поэта. На шесть лет смогла его пережить великая Поэтесса. В 1966–м ненароком не стало последнего Конструктора, чудом не стертого в лагерную пыль четвертью века раньше. В 1968–м погиб последний народный Герой.

Последний Политик умер в 1971 году, последний Полководец в 1974–м. Через год умер последний Композитор.

Один за другим сходили великие Оружейники и великие Актеры.

Конец века довелось увидеть только гениальному Музыканту и блистательной, полувоздушной последней Артистке.

А за год до ее кончины оставил нас последний Клоун.

Зато вдруг явилась масса мелких фокусников, множество недобрых волшебников и полупрофессиональных манипуляторов. Постепенно определились значительные фигляры. Наконец, замер короткий строй подлинных магов, претендующих писаться с большой буквы, поскольку из ничего сделались обладателями всего.

Их имена известны. Известны приблизительно их состояния, составленные известным путем. Известно, что с их помощью в нынешний глобалистический мир, от которого невозможно отгородиться никакими занавесами и системами и с которым давно требовалось не противостоять и не мирно сосуществовать, а внедриться и прочно занять подобающее великой державе место, — наша страна сейчас может и должна эффективно вписаться.

Неизвестно пока, насколько эффективно исполняют наши маги эту взятую на себя роль — за огромные деньги служить стране, эту миссию, данную им новой властью от лица обездоленного для этого народа.

Еще менее известно, как поставлено и кому на пользу идет дело у акул и китов современного отечественного бизнеса, ставших таковыми не после стахановского или ударного проявления частной инициативы (которой вечно всем нам так недостает и которую наше государство по-

прежнему не готово или не способно поддерживать), а фокуснически приставленных или пристроившихся к общим богатствам и теперь ими управляющих.

Управляют — и ничего.

Но не более известно, как справляются со своими делами единые (и не единые тоже) государственные компании; есть ли какой–то прок оттого, что умножаются капиталы центральных и тысяч других банков, призванные заменить советские госснабы и госрезервы; для кого плодятся фонды федеральные и фондики неизвестно при ком…

И уж вовсе тайна — как выживают и как справляются средний и малый бизнес, ради которых чуть ли и не начиналась вся экономическая перестройка.

Справляются как–то — и авось с ними.

И с нами.